Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Стабильность, пришедшая вместе с Вадимом, прочно укоренилась в нашей жизни. Даже Яр, не смотря на то, что старался поменьше присутствовать при наших общих посиделках и всякий раз убегал из дому под выдуманными предлогами, ощутил на себе воздействие мощной жизненной силы учителя. Только этим и ничем другим я могла объяснить активность, вскоре проснувшуюся в нем.

Теперь он все больше напоминал того Ярослава, с которым я познакомилась на первом курсе и который не мог усидеть ни дня без дела или без приключений. Будто вернувшись в реальный мир, он стал уделять слишком пристальное внимание тем бытовым и житейским мелочам, которые не замечал после переезда от родителей. Теперь его волновало, что мы едим и что пьем, на чьи деньги все это куплено и неужели он позволит себе и дальше жить за мой счет, ведь я все-таки девчонка, лучшая подруга, да в придачу ко всему, еще и фиктивная невеста.

— Нет и нет, Лекс, не убеждай меня, что все это пустяки! Я и так у тебя в долгу, за все, что ты сделала, да только не будем продолжать, я знаю, ты не любишь эту тему. Но дальше, если ты хочешь, чтобы мы нормально жили как равноправные друзья, давай я буду тоже участвовать в оплате жилья, в покупках продуктов, во всем, короче! Я не пациент санатория для больных и немощных, так что не надо обеспечивать мне какие-то специальные благостные условия и тем более — содержать!

Включив свои привычные деловитость и фантазию, Яр очень быстро разжился средствами и для оплаты квартиры на следующий месяц, и довольно серьезной суммой, которую он положил в небольшую деревянную шкатулочку, где содержался наш «семейный бюджет». Правда, я подозревала о том, что за этим неожиданным обогащением стояла продажа последних дорогих и модных технических штучек, которыми когда-то снабжал его горе-возлюбленный. Мои догадки подтвердила и его тайная просьба к Вадиму Робертовичу помочь устроиться внешкорром в любую газету-журнал, лишь бы получать небольшие, но регулярные гонорары. Об этом разговоре учитель тут же доложил мне, сопровождая рассказ негодующими вопросами:

— Я что-то не понял, птичка, насчет вашего соседства? На какие шиши вы живете, если ты одна платишь за все? Какого черта ты опять наврала мне о том, что вы снимаете квартиру вдвоем, мол, так легче и я одна не потяну. Да конечно не потянешь! Что, уже весь свой грант просадила? Ведь я правильно понял — ты сняла квартиру на эти деньги?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Стыдливо пригнув голову, я опять не знала, куда девать глаза и что отвечать на вопросы, которых с каждым днем становилось все больше. Я прекрасно понимала, что времени у меня почти не осталось и Вадим Робертович может в любую минуту загнать меня в угол и потребовать окончательно прояснить ситуацию. Но, глядя на мое испуганное лицо, учитель, видимо, решил не ломать хрупкий лед спокойствия, затянувший недавние бури в моей душе.

Поэтому, тихо скрипнув зубами от злости, он попытался сгладить свою первоначальную вспышку:

— В общем, взял я твоего пижона в одно хорошее издание. Его мой друг держит и неплохие, между прочим, гонорары платит начинающим писакам вроде вас. Так что могу и для тебя с третьего курса место присмотреть. Но если для тебя — просто так, то для Антоненко — только в обмен на его восстановление в университете. Услуга за услугу — и никак иначе! Пусть чешет в августе в деканат, берет бегунок, сдает все хвосты и идет повторно на второй курс. Потому что вы уже совсем охамели, оба! Одна мне врет и не краснеет, второй вообще в хиппари подался — работы нет, учебу бросил, того и гляди начнет песенки в переходе на гитаре брынчать про любовь и пацифизм! — Вадим Робертович поморщился, красноречиво показывая, какие чувства вызывают в нем подобные беспечные романтики.

Еще не совсем веря своим ушам, я, тем не менее, не смогла сдержать своих чувств и едва не закричала от радости:

— Яр возвращается на учебу?! Ты сделал это! Заставил его!

— Да куда он денется, твой Яр, — с притворным недовольством пробурчал Вадим Робертович. — Я же сказал, что он у меня восстановится, по своей воле или против нее. Неважно. Вам двоим только дай свободу, тут же пустите свою жизнь коту под хвост. Поэтому плевал я на вашу хренову демократию, пока будете делать глупости — буду отвешивать вам подзатыльники. Отрезвляющие. Чтобы вас попутным ветром черте куда не задуло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Моему счастью не было предела, даже несмотря на показное негодование Яра, который тоже сообщил мне эту новость, но со своей колокольни:

— Нет, ты представляешь, Лекс, он меня шантажом взял! Меня! Я, конечно, в своем уме и не думаю тягаться с Вадимом в профессионализме или умении размазать кого-то по стене, но, черт побери, шантаж — это же мой метод! И я никогда так позорно не попадался! Лекс! Чего это он разошелся? Что он творит вообще? Давай-ка, поговори с ним, пусть не увлекается! Я могу понять его пристальное внимание к твоей персоне, но я-то каким боком попал под его опеку?! Верни мне мою свободу, слышишь, Лекс!

Но мы оба знали, что отвертеться от данного Вадиму Робертовичу обещания у Ярослава не выйдет. Да и, похоже, перспектива вернуться в ряды студентов вызывала в нем больше приятной ностальгии, чем нервозности и страха, которые ему все же не удалось скрыть.

— Но ведь это же здорово, Яр! — убеждала его я. — Да, я помню, мы решили жить сегодняшним днем и не строить серьезных планов на будущее, но кто мешает нам строить несерьезные планы? Ты всегда учился, не напрягаясь, так почему бы не ходить в универ просто для развлечения? Помнишь, как ты любил доводить до белого каления наших заслуженных профессоров? А, может, к нам в следующем году опять пани Стася приедет, ты только вспомни, как она тебя полюбила! С кем еще она поболтает об истинном патриотизме и тяжелой доле эмигранта? Ведь ты один ее понимаешь, Яр, один лишь ты! Так как ты можешь оставить бедную старушку одну на чужбине?

И мы снова начинали смеяться и вспоминать первый курс, наше знакомство. с момента которого прошло почти два года, но казалось, это было так давно, в другой жизни. И пусть Ярослав так и не ответил мне «да», но вскоре на нашем письменном столе появилась стопка чистых тетрадей под яркими обложками и пенал с разноцветными ручками, которые лучше всяких слов дали понять о его планах на осень.

Весна подошла к концу, наступило лето. Золотистые, ясные, пропитанные ароматом цветущей липы дни плавно перетекали в недели, принося с собой лишь умиротворение и безмятежность.

У нас тоже все было спокойно. Я легко и без волнений сдала очередную сессию и официально перешла на третий курс. Ярославу к сентябрю пообещали место штатного корреспондента в редакции газеты, где он регулярно подрабатывал — и это послужило новым поводом для гневных тирад Вадима Робертовича. Он, безусловно, гордился пробивным и хватким учеником, но был категорически против того, чтобы Яр с головой ушел в работу, забросив образование.

Но самыми лучшими были вечера, когда Ярослав, перестав стесняться присутствия учителя, оставался с нами на традиционные кухонные посиделки. Мы пили чай, много разговаривали, шутили, смеялись, Яр постоянно вызывал Вадима Робертовича на спор по какому-нибудь острому вопросу, и я, приоткрыв рот, слушала их дискуссии, не решаясь вставить даже слово. Два блестящих и яростных спорщика, они часто подходили к вопросу с разных углов — Яр отстаивал идеалистически-глобальные идеалы, свободу слова и самовыражения, у Вадима Робертовича подход был гораздо проще: на высокие материи особо не размениваться, поменьше разглагольствовать, побольше действовать. На тех, кто не верит в тебя — плевать, несогласных с тобой — подвинуть, чинящих сопротивление — подавить. И двигаться вперед, к своей цели несмотря ни на что.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В этом они единодушно сходились всегда, в любой дискуссии. Так что, заканчивались эти бурные разговоры на веселой дружеской ноте, пусть и не полным согласием, но Яр спасал положение, делая вид, что полностью согласился с убеждениями учителя, презирающего компромиссы даже в несерьезных словесных перепалках.