Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

входящих в этот сборник, бесспорны, некоторые из них носят дискуссионный характер. Издание настоящего сборника должно послужить толчком для широкого обсуждения вопросов нашей литературной теории, для углубленной разработки творческого опыта советской литературы, уже имеющей за собою тридцатилетний путь развития и роста»[1382]. Очевидно, что никакого «широкого обсуждения» после весьма однозначных суждений Фадеева не предполагалось: все статьи, включенные в сборник, так или иначе развивали предложенную «литературным генсеком» точку зрения на соцреализм. Вскоре фактическая невозможность дискуссии о соцреалистической теории выразилась и в писательской практике. Принятое Советом Министров постановление отрицало всякую «вредную» мысль об альтернативности: методологическое/идеологическое «многообразие» упразднялось, уступая место «многообразию» тематическому.

Перечень лауреатов Сталинской премии по литературе за 1947 год в количественном отношении значительно превосходил все прошлогодние списки. Но важнее другое: это постановление отличалось от всех предыдущих своей эстетической однородностью, что и определило абсолютно «бесцветный» характер многочисленных сопроводительных статей в прессе[1383]. Соцреализм, по сути, впервые явил себя не только как субстанциональная основа всей сталинской культуры, но и как целокупный эстетический эквивалент самой «поэтической действительности». (При этом соблюдена в документе и ценностная конфигурация, присущая советской действительности: из 29 лауреатов премии лишь три женщины — Панова, Кетлинская и Нечкина.) Национальный охват лауреатского перечня тоже весьма широк — Адыгея, Белоруссия, Латвия, Таджикистан, Туркмения, Украина, Эстония. Необычайно расширился по сравнению с прошлыми списками и «боевой арсенал» жанров: если премии первой степени по разделу художественной прозы по традиции были присуждены за монументальные романы (жанровое ядро соцреализма[1384]), то премии второй и особенно третьей степеней достались авторам повестей, очерков[1385], прозаических сборников и книг пограничного жанра (ср. «Над картой Родины» Н. Н. Михайлова). Все они не только сохранили за собой прежние функции, но и «обросли» новыми, центральной из которых было поддержание социальной иллюзии разнообразия советской официальной культуры, ее адогматичности и ненормативности: соцреалистический канон должен был существовать не как итог политико-идеологического давления на читательские массы, но как следствие якобы независимого, эстетически свободного выбора. С тем лишь условием, что партия сама определяла круг текстов, из которых читатель был волен выбирать. «Литературная газета» в редакционной статье «Сталинская забота о литературе» писала:

Необычайно широк тематический диапазон этих (получивших премию. — Д. Ц.) произведений, поражает богатство и многообразие проблем, затронутых в них. Самоотверженный подвиг советского человека в боях за Родину; возвращение к мирному труду; творческое вдохновение, охватывающее наших людей в напряженной борьбе за осуществление сталинской послевоенной пятилетки; гордое чувство советского патриотизма, высокое сознание своей передовой роли — роли творца истории; образ большевика, идущего вперед, прокладывающего своему народу дорогу к счастью, — вот основные темы лучших книг, написанных в 1947 году и удостоенных Сталинской премии[1386].

К слову сказать, все эти темы впервые были четко сформулированы еще на XI пленуме правления Союза писателей летом прошлого года. В редакционной статье «Литературной газеты» от 4 июля 1947 года читаем:

Необходимо со всей ясностью подчеркнуть, что наши писатели еще не сумели совершить коренного перелома к темам современности, того перелома, которого ждет от них народ. Еще недостаточно обобщен в литературе опыт Великой Отечественной войны, показавшей всему миру величие и красоту советского человека. Недостаточно показана руководящая и организующая роль большевистской партии, неустанно вдохновляющий наш народ и в блестящих победах в дни войны и в его прекрасных трудовых подвигах.

Еще очень мало написано произведений, освещающих темы пятилетки, колхозной жизни. Наша литература только подошла к тому, чтобы обобщить героизм советского народа, восстанавливающего хозяйство страны, преодолевающего все трудности послевоенного времени и уверенно продолжающего свое историческое движение к коммунизму. <…>

Народ ждет от своих писателей углубленного высокопринципиального освещения темы советского патриотизма, темы национальной гордости советского человека, разоблачения гнилой, разлагающейся культуры буржуазного Запада[1387].

С принятием апрельского постановления о премиях между материальной действительностью и эстетической реальностью соцреалистического текста установился баланс, который позволил стереть грань между миром идей и миром людей. Иными словами, действительное наконец совпало с желаемым: послевоенная «многонациональная литература», которая якобы «качественно» превосходила советскую литературу 1920‐х — начала 1940‐х годов[1388], максимально сблизилась со сталинским представлением о благоприятных итогах писательской деятельности. Имперское воображение советского вождя сумело стереть и эти, как казалось, незыблемые границы. Однако уже вскоре литературный процесс начнет размежевываться с догмами эстетического учения Сталина[1389].

* * *

Выдача дипломов и почетных знаков лауреатам Сталинских премий за 1947 год состоялась лишь 17 января 1949 года. Вступительная речь Фадеева почти полностью была посвящена влиянию партийных постановлений 1946–1948 годов на рост всех областей советской культуры, ориентированной на народ. Председатель Комитета, активно содействуя антимодернистским тенденциям в культурной политике СССР, говорил о принципиальной ограниченности западного искусства, о его «антигуманной» и, как следствие, «антинародной» специфике:

…наше искусство, действительно, является самым передовым в мире. Как известно, искусство Западной Европы и Америки, буржуазное искусство утратило самое главное содержание в искусстве — человека с его мыслями, чувствами и переживаниями. Это искусство утратило веру в человека. И поэтому, естественно, оно опустилось до самого грубого и низкого натурализма, что сочетается с недоступностью этого искусства народу. Надо сказать, что это искусство стоит на грани полнейшего вырождения[1390].

И далее:

Что касается прогрессивной части искусства Западной Европы и Америки, надо сказать, что вдохновляющей силой для них является наше Советское искусство.

Наше искусство, действительно, является передовым во всем мире, потому что оно поднимает знамя нашей социалистической правд[ы] и нового социалистического гуманизма, новой человечности[1391].

Исполненное идеологическими штампами и ориентированное на разжигание конфликтных настроений выступление Фадеева тем не менее весьма конкретно выражало противоречивость советской идеологической риторики: с одной стороны, социалистическое искусство преподносилось как вершинное достижение мировой культуры, с другой же стороны, оно не до конца воплощало в себе «идеалы времени», потому как не обладало «прекрасной художественной формой». По мысли Фадеева, «прекрасное» — это следствие борьбы за «глубочайшее освоение самых передовых идей нашего времени, за овладение самыми разнообразными темами жизни современного человечества»[1392]. С этого момента литература соцреализма и — шире — все советское соцреалистическое искусство вступит в недолгосрочную, но чрезвычайно яркую фазу самодискредитации, которая сменится этапом самоотрицания советской эстетической системы.

Сталинские премии по литературе за 1948 год: «Социалистическая действительность» в ее параноидальном развитии

1948 и 1949 годы оказались щедрыми на смерти «классиков» советской культуры — членов Комитета по Сталинским премиям: в разное время и при разных обстоятельствах из жизни ушли