Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани - Патриция Хилсбург

Машина подрагивала, дребезжала, ревел двигатель. И вдруг Стефани вскрикнула: машина качнулась и завалилась набок. От испуга Стефани отпустила педаль газа, машина резко развернулась на месте и боком начала съезжать с откоса.

Что есть силы Стефани вцепилась в руль и глянула назад. Разгоняясь и высоко подпрыгивая, вниз летело оторвавшееся колесо ее машины. Джип почему-то выровнялся и, не слушаясь управления, покатился с горы. Он мчался все быстрее и быстрее, металл истошно скрежетал, крыло скребло по бетонному покрытию дороги.

На мгновение Стефани отпустила руки, но тут же вновь схватилась за руль.

— Боже, — прошептала она, — это все.

Стефани закрыла глаза и сильно зажмурилась.

Машина вновь качнулась, ее занесло, и она с размаху ударилась задним бампером о скалу так сильно, что Стефани чуть не выбросило из кабины.

И уже не по дороге, а по острым камням джип, подскакивая, переваливаясь и гремя, летел вниз.

Стефани не находила в себе сил, чтобы открыть глаза.

«Боже мой, сколько будет длиться это падение?!»

Машину снова подбросило, Стефани ударилась о дверцу, хрустнул замок.

Дверца открылась и со скрежетом потащилась по земле. Стефани на минуту открыла глаза, не отпуская руль. Чудом она удержалась в машине. Перед ней вырастала белая скала. Стефани попробовала вывернуть руль, но машина не слушалась управления.

Джип подбросило, на какое-то мгновение он оторвался от земли, потом вновь удар, поворот, вновь скрежет, и боком машина врезалась в скалу.

Стефани ударилась головой о руль, но нашла в себе силы, чтобы отнять разбитую голову от руля. Последнее, что она увидела — это брызги крови на ветровом стекле, глубокий обрыв и мелкие-мелкие волны далеко внизу.

Джон неподвижно сидел на белом горячем камне, любуясь переливами волн. Он как-то отстранился от всего происходящего с ним. Хоть до него и долетали крики двух рыбаков, ссорящихся на причале, но смысл слов проходил мимо его ушей.

Джон смотрел на настил причала, на извивающиеся отблески воды на почерневших старых досках. Он слышал только звуки природы: шелест волн, звонкие удары воды в металлические сваи причала. Его завораживала игра бликов на черных досках настила.

Джон встряхнул головой.

«Нет, нельзя так уходить в себя. Но почему? — спросил он сам себя. — Почему я не могу отдаться своим мыслям, чувствам? Почему я все время должен думать о Стефани? А думает ли она сейчас обо мне? Наверное, думает. А может быть, и нет. Но как об этом узнать? Вот она приедет… будет веселой, приветливой, начнет рассказывать, как хорошо ей было одной в бухте. Одной без меня. А мне? Было ли мне хорошо одному? Даже не знаю, может быть. А может, мне и плохо».

Джон сидел у самой кромки прибоя, вода накатывалась на камни, и высохшая серая галька, становилась разноцветной и искристой.

«Совсем как мозаика, — подумал Джон, — только нет такого художника, который бы делал это с таким совершенством, как волна и солнце. К тому же на такой огромной площади».

Джон нагнулся, захватил пригоршню камешков и принялся бросать их один за одним в воду. Они с шумом и шипением уходили на дно.

«Завтра волны вновь выбросят их на берег. Будут ли это те же самые камни или они станут другими? Наверное, они станут другими, — решил он, — и завтра волна сложит вновь вдоль берега гигантскую мозаику. Но это будут другие камни, хотя и останутся прежними. Они лягут на другие места и будет другая мозаика. Поменяется их смысл».

Джон увидел бледно-розовый камень и нагнулся, чтобы дотронуться до него рукой.

И вдруг в глазах у него потемнело, он вскинул руки и судорожно схватил воздух. В груди что-то оборвалось и больно кольнуло. Глаза Джона Кински оставались открытыми, но он ничего не видел.

«Вот и все, — очень спокойно подумал он, — прав был Гарди…»

Джон провалился в круговорот цветных кругов, он вздрагивал, побелевшими губами хватал воздух. Ему казалось, что земля уходит из-под него. Руки Джона загребали камешки, он пытался приподняться, но вновь падал на гальку.

Мельтешение цветных кругов перед глазами не утихало, цвета становились все более яркими, более насыщенными. В ушах стоял неимоверный гул, казалось, что на грудь упала огромная каменная плита.

Но постепенно все стало уходить куда-то в сторону. Джон почувствовал себя свободным от боли, хоть она не оставила его, но сделалась тихой, отстраненной, как будто все происходило не с ним, Джоном Кински, а с кем-то другим, совсем незнакомым ему человеком.

«Наверное, я уже умер», — так же спокойно констатировал Джон.

От этой мысли стало легко, цветная мозаика рассыпалась и вновь собралась перед глазами. Но Джон был уже совсем в другом мире. Он чувствовал мертвую зыбь во всем теле, его слегка подташнивало и все вокруг казалось каким-то чужим. Потом он передернулся, словно от прикосновения мокрого белья к коже, появилось нервное ощущение небритости, которое сменилось чувством опустошенности.

Мозаика снова рассыпалась, и на Джона наползла ночь. Он не сразу понял, что не видит самого себя, не видит своих рук, своего тела. Он существовал только в своих ощущениях и в мыслях.

Вокруг него из темноты возникали стены, на них проступали сперва тонкими линиями, а потом более отчетливо рамы картин. Тех картин, которые он давно не видел.

Из небытия выплывала мебель, тяжелые зеленые портьеры, ковры и звуки. Они тоже возникали постепенно, приходили из глубины этого забытого Джоном жилища. Он вновь был в своей прежней квартире, в той старой, где жил с Магдой и с дочерью.

Вдруг Джон ощутил запах навощенного паркета, он был чрезвычайно резким и отчетливым. Более реальным, чем все остальное. Потом запахло восковыми свечами, и Джон понял, что это не паркет, не свечи, это горят в большом камине дрова.

Огонь карабкался по сухим поленьям, облизывал их и превращал в пепел. Все происходило чрезвычайно быстро. И вот уже холодная зола лежала за решеткой камина.

Позади себя Джон услышал шаги и понял, что не может обернуться. Он хотел повернуть голову, но его взгляд оставался неподвижным.

Он видел все тот же камин и холодную золу, рассыпанную на колосниках. Шаги приближались, становились громкими и отчетливыми и вдруг затихли совсем рядом с ним. Джон почувствовал холодное прикосновение.

— Джон, это я, — услышал он голос.

— Кто?

— Это я, — прозвучало вновь.

И перед Джоном возникла рука, тонкие пальцы, длинные отполированные ногти. Рука повернулась к нему ладонью, и сверкнуло узкое обручальное кольцо.

— Это я.

— Магда? — выдохнул Джон.

— Джон, ты забыл меня.