Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Микоян договорился встретиться с Фиделем Кастро 22 ноября. «Вывезено ли тактическое оружие или нет?» — спросил Кастро. Он слышал заявление Кеннеди 20 ноября, что «все ядерное оружие убирается с Кубы». Однако он хочет быть уверенным, что американский президент чего-то не знает. Микояну пришлось самому дать ответ. В своих посланиях Хрущев ничего не писал по поводу тактического оружия, но от Алексеева и Плиева он знал, что Президиум намерен оставить его на острове. Помня о недавнем кубинском безрассудстве, Микоян сомневался в целесообразности того, что кубинцы рассчитывали на сохранение тактического ядерного оружия. «Оно находится еще на Кубе, — сказал он, — но не будет передано кубинцам, а будет вывезено». Микоян пояснил разочарованному Кастро: «У нас есть закон, запрещающий передавать в другие руки любое атомное оружие, включая тактическое. Однако, — добавил он, — атомное оружие, находящееся в наших руках, мы применим в случае войны для защиты всего лагеря социализма»{97}.

Кастро не хотел его терять. «Нельзя ли, — спросил он, — оставить атомное оружие на Кубе в советских руках без передачи кубинцам?»{98} Микоян кратко ответил, что на вторую часть вопроса Кастро получит негативный ответ. «Американцы, — сказал он, — не знают, что здесь есть тактическое атомное оружие, и мы вывозим его не по требованию, а по своей воле». Микоян ушел с заседания, убежденный в том, что кубинцы примирились с потерей последних советских боеголовок{99}.

Москва одобрила переговоры Микояна с Кастро по вопросу тактического оружия. Разрешение проблемы с самолетами ИЛ-28 и снятие американской блокады, казалось, уменьшили необходимость наличия ядерного оружия на Кубе. И действительно, 20 ноября Малиновский приказал Плиеву паковать тактические ракеты{100}. Если и были какие-либо сомнения в разумности этого шага, то они развеялись 22 ноября. Узнав от Микояна о маневрах кубинского министра иностранных дел, Кремль принял твердое решение убрать с Кубы все ядерное оружие до последнего. «Ваши соображения насчет ответа кубинским друзьям признаны правильными», — поддержал Хрущев Микояна. Кремль просил его принять все возможные меры против утечки информации о советском тактическом оружии. Президиум повторил первоначальные инструкции в отношении размещения ядерного оружия на Кубе. «Оружие — наше, находится в наших руках, мы его никому не передавали и не намерены передавать». Наконец кубинцам следует сказать, как было сказано американцам, что все ядерное оружие с Кубы увезено.

Кремль проинструктировал Микояна, как заставить министра иностранных дел Кубы пересмотреть свои инструкции Лечуге, которые, к сожалению, он уже получил. Как можно скорее надо было сообщить Лечуге, что «у кубинцев нет никакого ядерного оружия». «Все это очень важно, — телеграфировал Кремль, — так как иначе можно серьезно осложнить дело, если бы к американцам попала несоответствующая действительности информация в результате директивы, данной МИД Лечуге»{101}.

Отъезд Микояна был задержан на несколько дней из-за обсуждения будущего ядерного оружия. У кубинцев не было иного выбора, как согласиться с потерей последнего шанса оставить у себя атомное оружие{102}. 26 ноября Микоян вылетел в Вашингтон и Нью-Йорк для встречи с президентом Кеннеди и Генеральным секретарем ООН У Таном. По сведениям Алексеева, Фидель Кастро и другие кубинские руководители тепло попрощались с Микояном{103}. После его отъезда Алексеев встретился с Раулем Кастро, который от имени Фиделя заявил, что кубинцы удовлетворены визитом Микояна. Хотя, добавил Рауль, он убежден, что «американцы учуяли наиболее слабые места наших отношений и попытаются играть на них»{104}.

Все это было сказано Раулем Кастро в преддверии встречи Микояна с Кеннеди 29 ноября. Заседание в Белом доме началось с заявления Микояна о том, что «оружие было поставлено туда не для нападения на США, а как средство сдерживания в целях усиления оборонительной мощи Кубы и ее защиты от возможного нападения извне». Кеннеди не был удовлетворен таким объяснением. «Дело не в том, чтобы информировать или не информировать его правительство. Конечно, мы вам не сообщаем о таких вещах, и вы не обязаны сообщать» Кеннеди рассердило то, что он был обманут. «Это неправильно, не было никакого обмана, — возразил Микоян, — имеет место различие в интерпретации этого оружия. Одно дело — цель этого оружия, другое — его характер.» Кеннеди продолжал настаивать на том, что отрицание Хрущевым наличия наступательного оружия на Кубе, заявление ТАСС от 11 сентября и одновременные заверения посла Добрынина были ложью и «оскорблением в мой адрес»{105}.

Кеннеди пояснил, что США не собираются напасть на Кубу. «Я заявляю, что мы не нападем, но отчетливо представляем себе, что Кастро наш недруг». Отвечая на обвинения Микояна по поводу облета кубинской территории, он сказал, что полеты имели целью лишь проверить выполнение договоренности Кеннеди — Хрущев. «Ясно, что множественные и частые полеты на низких высотах, — настаивал Микоян, — были просто хулиганством со стороны США, а нынешние полеты — тоже хулиганство, но только на большой высоте». Кеннеди подчеркнул, что редкие полеты не должны беспокоить Кастро. «США считают, что до тех пор пока у них не будет адекватных методов проверки, таковую надо осуществлять какими-то другими средствами. Я хочу, — добавил он, — удостовериться в том, что американский народ еще раз не одурачат». В конце встречи он выразил надежду, что Кастро поведет себя сдержанно и не будет провоцировать их. «Я, конечно, помню, о чем я писал Хрущеву», — закончил Кеннеди{106}.

Через несколько дней в Москве на заседании Президиума ЦК Микоян доложил о событиях последнего месяца Выслушав его отчет, Хрущев подвел итог: «Линию считать правильной, — сказал он, вновь оправдывая свои действия. — Сохранили Кубу». Хрущев не упомянул китайцев, но обрушился на тех, кто «считает, что мы отступили, это злобное бессилие». То был не простой блеф со стороны Хрущева. За неделю с 22 по 27 октября, когда он ждал нападения, уверенность Хрущева в международном положении Советского Союза возросла. «Силу набрали большую, — сказал он. — Мы участники Мирового клуба». «Доказательством тому, — подчеркнул Хрущев, — служит то, что они и сами испугались». Сегодня он полон решимости. «Если бы еще продержались, — размышлял он, — то, может быть, и ничего бы не было». Хрущев подверг критике Кастро. «Кастро прямо советовал мне открыть атомный огонь, сейчас он отходит, замазывает», — сказал он. Хрущев не намеревался разрешать ему этого. «Договора с ним не нужно», — сказал Хрущев. Он заметил, что в свое время Москва пересмотрит характер военной поддержки Кубы. По поводу оценки уроков кризиса мнение остальных членов Президиума разделилось. «Позиция кубинцев кажется ненадежной», — поддержал Алексей Косыгин. Однако Малиновский, министр обороны, придерживался другого мнения. Он хотел бы оставить тактическое ядерное оружие на Кубе и не желал, чтобы неправильное поведение Кастро испортило тесные связи между армиями двух стран. Он предлагал «бережно относиться к своим завоеваниям», советовал «ответственно подходить к своим обязательствам помогать Кубе». Малиновский также высказал разумные соображения, касающиеся США и Китая. Он был против слишком резких слов в адрес китайских коммунистов. «Не сжигать мосты». Это, пожалуй, было сутью его точки зрения по отношению к Вашингтону, Гаване и Пекину{107}. Далее Президиум принял резолюцию одобрить работу Микояна: «Микоян блестяще справился с поручением»{108}.

Несмотря на добрые заявления Президиума, после возвращения Микояна в Кремле царила атмосфера взаимных обвинений. На Президиуме обошли молчанием деятельность человека, которому поручили планировать и проводить операцию «Анадырь», — генерал-полковника Семена Иванова — одного из высших военных чинов советской армии{109}. Вторым объектом обвинения были разведывательные службы Советского Союза, которые вызвали ложную тревогу, даже не раскрыв тайны Исполкома. Одновременно с освобождением Иванова от должности Президиум начал расследование деятельности ГРУ{110}. Семичастный и КГБ избежали выговоров за провалы в октябре, но дни Александра Феклисова в Вашингтоне были сочтены, и вскоре он получил новое назначение. Две ключевые фигуры драмы вышли невредимыми: посол СССР в США Анатолий Добрынин, который вообще ничего не знал о готовящейся операции на Кубе, и Александр Алексеев, посол на Кубе, который был слишком ценным кадром, чтобы жертвовать им.

Сверхдержавы дали инструкции своим представителям в ООН окончательно оформить урегулирование кризиса{111}. Эта последняя фаза продолжалась еще несколько недель; к тому времени, когда Микоян покинул Северную Америку, все основные проблемы за исключением одной были практически решены. Последнюю — ликвидацию на Кубе всего ядерного оружия — Советы решили самостоятельно. На Рождество 1962 года советский корабль спокойно отплыл из Гаваны, увозя на борту последние тактические боеголовки{112}. Операция «Анадырь» закончилась.