Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Пока Шерман Кент и другие специальные представители президента паковали свои чемоданы, отправляясь в Париж, Оттаву и Лондон, Хрущев решил больше не ожидать ответа Кастро. 16 ноября Президиум санкционировал устное обещание Хрущева президенту США. Новое предложение администрации Кеннеди, отменяющее необходимость давить на кубинцев для получения их согласия на инспекцию на месте, устраняло последнее препятствие для Хрущева. Как он и предупреждал Микояна, «у американцев имеется стратегическое и географическое превосходство», и если Вашингтон тем не менее выступает с разумными предложениями, Хрущев считал глупым отказываться от них{83}. Более того, отношение Кастро к Микояну и упрямое нежелание кубинского лидера отменить приказ сбивать американские самолеты не давали основания Хрущеву считать, что ответ от Кастро поступит в ближайшее время{84}. Прождав еще три дня, Хрущев распорядился послать сообщение в Вашингтон.

«Сообщаю вам, — писал Хрущев Кеннеди, — что мы намерены вывезти (ИЛ-28) в течение месячного срока… а может быть даже раньше, так как срок вывода этих самолетов для нас не имеет принципиального значения»{85}. Хрущев ожидал от Кеннеди немедленного снятия блокады. «Я считаю, что мой ответ дает вам неплохой материал для заявления на пресс-конференции».

Микоян в Гаване не имел ни малейшего представления о решении Президиума, входя 19 ноября в 5 часов вечера (1 час ночи 20 ноября по московскому времени) в президентский дворец для встречи с Кастро, Че Геварой, Освальдо Дортикосом, Карлосом Рафаэлем Родригесом и Эмилио Арагонесом. Рауля Кастро в Гаване не было{86}.

Фидель Кастро официально еще не уведомил Москву о своем согласии расстаться с ИЛ-28, но он уже готов был сделать это. Зная, что Джон Кеннеди планирует произнести какую-то речь по кубинскому вопросу на следующий день, Кастро не хотел вновь стать причиной второй, более серьезной фазы кризиса. Кастро опасался, как он сказал Микояну, что американский президент на пресс-конференции возьмет высокомерный и оскорбительный тон в отношении Кубы, попытаясь «сделать из нас грязную тряпку». А это серьезно скажется на моральном климате в кубинской армии и в обществе в целом. До пресс-конференции президента Кастро хотел обратиться к кубинскому народу, чтобы предотвратить новый кризис{87}.

Примерно через 2 часа, в 7.30 вечера, кубинцы попросили Микояна и его команду покинуть зал с тем, чтобы через час, обсудив ситуацию, представить советскому руководству свое решение. Микоян покинул дворец в полной уверенности, как он сообщил Хрущеву в перерыве заседания, что «все идет хорошо». Однако обеспокоенный тем, что не сможет представить Хрущеву информацию о положительном решении Кастро по поводу ИЛ-28 (дабы Хрущев мог вовремя уведомить об этом президента), Микоян телеграфировал Хрущеву, что необходимо дать знать Кеннеди, что «в данный момент высокомерные высказывания американских деятелей и прессы в отношении Кубы только затруднят завершение переговоров между Хрущевым и Кеннеди».

Кубинцы сообщили Микояну, что намерены направить У Тану письмо Кастро. Таким путем кубинский лидер решил уведомить мир о своем согласии устранить ИЛ-28 с Кубы{88}. 469 20 ноября посол Добрынин передал послание Хрущева президенту. Администрация Кеннеди получила то чего и ожидала «Как нам разрешить проблему таким образом, чтобы мы и вы могли порадовать человечество полным завершением кубинского кризиса?» — спрашивал Хрущев. Президент решил, что ответом на этот вопрос и станет содержание его заявления на вечерней пресс-конференции. Он сообщит об уступках со стороны СССР и своем решении о снятии блокады. Чтобы подтвердить намерения Кеннеди, Ллоуэлин Томпсон позвонил Анатолию Добрынину и просил сообщить Хрущеву, что президент приказал снизить уровень боевой готовности вооруженных сил{89}.

В 6 часов вечера Кеннеди заявил, что СССР готов в течение месяца убрать ИЛ-28 с Кубы В ответ США снимут блокаду, и 63 корабля, задействованные в данной операции, вернутся в порты приписки Признав отсутствие прогресса на переговорах об инспекции на местах, Кеннеди заявил, что впредь до решения этого вопроса разведывательные полеты над Кубой не прекратятся Кеннеди не сказал аудитории, что на обозримое будущее он приказал отменить полеты на малых высотах, которые так бесили Кастро, и оставить лишь один полет У-2 в день. Позже Пентагон объявил, что отпускаются домой 14 200 летчиков-резервистов, призванных во время кризиса{90}.

Действия Кеннеди обрадовали Москву. «Еще одно последнее сказание, и летопись окончена моя», — с видимым облегчением писал Хрущев Микояну через день после снятия блокады. «Возможно, это последнее или предпоследнее послание тебе, — добавил он, — у нас складывается впечатление, что американцы, видимо, действительно хотят ликвидировать напряжение. Если бы они хотели другого, то они возможности к этому имели. Видимо, Кеннеди сам не занимает крайней позиции»{91}.

В словах Хрущева сквозило торжество. Однако настроение в Гаване было совсем иным. На следующий день после снятия блокады Кастро сказал Микояну: «Мы не должны уступать, нас не устраивают только те гарантии, которые изложены в послании Кеннеди. Мы не можем принять инспекционные группы наблюдателей в ответ на эти обещания. Мы не должны делать новых уступок ради оформления обязательств в ООН»{92}.

Кубинское руководство было сильно обеспокоено свертыванием советского оборонительного зонта. Гавана лучше Москвы осознавала, насколько велико желание президента и его помощников разделаться с Кастро 5 ноября Микоян заверял кубинцев, что Москва не согласится убрать ИЛ-28{93}. Но через две недели согласились. Кубинцы знали, что Вашингтон хочет, чтобы все советские войска покинули Кубу. Вероятно, Москва согласится и с этим.

Поскольку кубинцы стояли перед лицом возможного отвода войск Плиева с Кубы, особое значение приобретало тактическое ядерное оружие, которое Москва в срочном порядке перебросила в сентябре на Кубу. Похоже, кризис изменил мысли кубинского руководства по поводу роли ядерного оружия в обороне острова. Первоначально кубинцы были безразличны в отношении размещения советского ядерного оружия на своей земле. Одно дело иметь ядерные гарантии из Москвы, которых Кастро добился в 1960 году, и совсем другое иметь советские ракеты под контролем Кремля у себя под боком. Но кризис продемонстрировал, что Вашингтон боится ядерного оружия. Если у Кубы будет несколько единиц ядерного оружия, то сохранится шанс, что она сама сможет его использовать против США.

Чтобы убедить представителя своей страны в ООН, что сделка Хрущева-Кеннеди по ракетам Р-12 и Р-14 не затронет безопасность Кубы, министр иностранных дел Кубы Рауль Рао проинформировал нового кубинского представителя в ООН Карлоса Лечугу 20 ноября «что у нас есть тактическое атомное оружие, которое нужно сохранить». В Москву об этом сообщили ее источники в Гаване{94}.

Когда в Кремле узнали, что кубинцы обсуждают друг с другом вопрос о сохранении тактического оружия, там буквально началась паника. Если американцы перехватят сообщения кубинцев об остающихся ядерных боеголовках, все договоренности по урегулированию кубинского кризиса рухнут. За четыре дня до пресс-конференции брата, 20 ноября, Роберт Кеннеди заявил Добрынину, что «по их данным не все боеголовки вывезены с Кубы». Кеннеди был прав, но Добрынин ничего не знал об этом и, следуя инструкциям, отрицал наличие боеголовок на острове{95}.

Фактически, начиная с 20 ноября, только боеголовки с Р-12 и Р-14 вернулись в СССР, а тактические боеголовки и шесть атомных бомб оставались на Кубе. 30 ноября министр обороны Малиновский приказал Плиеву погрузить все головки МБР на «Александровск», где уже находились ядерные заряды для ракет Р-14 большого радиуса действия, которые на Кубу не поставлялись. До отправки судна Плиев запросил инструкции, что делать с оставшейся сотней тактических ядерных боеголовок. В ответ советский министр обороны рекомендовал Плиеву организовать обучение кубинского персонала управлению ракетами «Луна», крылатыми ракетами и ИЛ-28. Малиновский хотел сохранить на острове тактическое ядерное оружие. 5 ноября «Александровск» покинул порт, и Малиновский телеграфировал Плиеву, что все тактические заряды остаются{96}.

Микоян договорился встретиться с Фиделем Кастро 22 ноября. «Вывезено ли тактическое оружие или нет?» — спросил Кастро. Он слышал заявление Кеннеди 20 ноября, что «все ядерное оружие убирается с Кубы». Однако он хочет быть уверенным, что американский президент чего-то не знает. Микояну пришлось самому дать ответ. В своих посланиях Хрущев ничего не писал по поводу тактического оружия, но от Алексеева и Плиева он знал, что Президиум намерен оставить его на острове. Помня о недавнем кубинском безрассудстве, Микоян сомневался в целесообразности того, что кубинцы рассчитывали на сохранение тактического ядерного оружия. «Оно находится еще на Кубе, — сказал он, — но не будет передано кубинцам, а будет вывезено». Микоян пояснил разочарованному Кастро: «У нас есть закон, запрещающий передавать в другие руки любое атомное оружие, включая тактическое. Однако, — добавил он, — атомное оружие, находящееся в наших руках, мы применим в случае войны для защиты всего лагеря социализма»{97}.