Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Не желая ждать, Кастро выпалил: «А позднее они могут поставить вопросы об инспекции кубинской территории?» Кастро считал наивной стратегию СССР. «Какую позицию займет Советский Союз, если, несмотря на вывод бомбардировщиков, — доказывал Кастро, — США будут настаивать на инспекции и под предлогом того, что Куба не согласна с инспекциями, не снимут блокады?» Микоян заверил Кастро, что Советский Союз согласится убрать ИЛ-28 только при гарантиях снятия блокады. Кастро не верил русским. Он вновь подтвердил, что Куба ни при каких обстоятельствах не согласится с инспекцией на своей территории. «Прошу передать советскому правительству, что наше решение окончательно и не может быть пересмотрено»{59}.

На следующий день 13 ноября Микоян и Кастро возвратились к этой проблеме в присутствии других членов кубинского руководства. Кастро начал встречу с заявления, что ни он, ни его товарищи по оружию не были в принципе согласны с удалением стратегических ракет и бомбардировщиков Советского Союза. В отношении стратегических ракет Москва поставила их перед свершившимся фактом. «Кубинцы, — пояснил Фидель, — не собираются упорствовать по поводу ИЛ-28, но при выполнении определенных условий: прекращение морской блокады и полетов американских разведывательных самолетов должно произойти одновременно с удалением бомбардировщиков. В противном случае Гавана не даст своего согласия. Я считаю, что это минимальное, но вместе с тем наше решительное требование». Хотя Микояну показалось, что его обещание «успокоило» кубинцев и что они «удовлетворены», Че Гевара высказал явное неодобрение: «Если американцы будут знать, что блокада не приведет к атомной войне, они сохранят блокаду». Он не желал уступать{60}.

12 ноября Джон Кеннеди мучительно бился над вопросом, что делать с ИЛ-28. Получив днем от Роберта предложение Хрущева о джентльменском соглашении, он собрал заседание Исполкома. Кеннеди благосклонно слушал сообщения Эдлая Стивенсона и Джона Макклоя, которые прилетели из Нью-Йорка после переговоров с Кузнецовым о том, что если Хрущев пообещает убрать самолеты через 30 дней, то такой гарантии достаточно для снятия эмбарго. Дин Раек выступал против пакетного соглашения. Но точка зрения Кеннеди возобладала, и к концу заседания Роберту Кеннеди поручили передать Добрынину новое предложение{61}:

«Н.С. Хрущев и президент в принципе согласились с тем, что ИЛ-28 будут удалены с Кубы по определенному графику. Согласно данной договоренности и не дожидаясь окончательного вывода самолетов, США на следующий же день после достижения договоренности официально снимут блокаду. Американская сторона, конечно, ожидает публикации согласованного графика вывода. Однако если советская сторона возражает против этого по тем или иным причинам, то президент не будет настаивать. Президент поверит обещанию Хрущева. Что касается графика, то хорошо, если бы самолеты были удалены с Кубы, скажем, через тридцать дней»{62}.

Роберт Кеннеди добавил, что президент просил его дать Советскому Союзу твердые гарантии ненападения на Кубу. Он очень хотел окончательно покончить с кризисом.

Микоян был обеспокоен. На среду 14 ноября кубинцы не запланировали встречи с ним. Отдых необходим даже в кризисной обстановке, но на календаре Микояна его наметили на четверг. Чувствуя, что от него хотят отделаться, Микоян сначала решил позвонить Фиделю Кастро и узнать, что случилось. Но затем он пришел к выводу, что лучше, если Алексеев встретится с президентом Дортикосом. Микоян рассчитывал, что в четверг вечером кубинская делегация прибудет на обед в советское посольство, чтобы узнать, чем закончились переговоры во вторник{63}.

От Дортикоса Алексеев узнал о раздражении кубинцев тем, что СССР, похоже, осуществляет свою собственную программу переговоров в ООН. Кубинским источникам стало известно, что проект договора, переданного Кузнецовым Стивенсону, отличается от одобренного Кастро в Гаване. Тем не менее после консультации с кубинским лидером Дортикос сообщил, что Кастро прибудет на обед в советское посольство в 8 часов вечера в четверг{64}.

Фидель Кастро не хотел встречаться с Микояном и на три дня отправился в поездку по стране. Он не видел смысла в продолжении дискуссии и искал способ заставить сверхдержавы считаться с Кубой как с равным партнером в деле урегулирования кризиса. С 16 октября с коротким перерывом на визит У Тана в Гавану 30 и 31 октября США неоднократно направляли самолеты У-2 и несколько разведывательных самолетов на малых высотах. После того как 27 октября подразделения ПВО перешли под контроль Кастро, только он мог дать приказ на залпы по американским самолетам. Временно он «законсервировал» орудия, но в середине ноября решил дать пощечину обеим сверхдержавам.

За несколько часов до встречи с Микояном Кастро посетил батарею ПВО близ Гаваны. Его переполняли эмоции, когда он видел молодых кубинцев, готовых защищать свою родину от превосходящих сил США. Он заявил, что начиная с субботы или воскресенья он отдаст приказ открывать огонь по военным самолетам США. Он устал от разговоров. Советские представители по-прежнему контролировали установки SA-2 на острове, а это означало, что американские У-2 находятся вне пределов досягаемости кубинских орудий. Однако обычные подразделения ПВО, находящиеся под командованием Кастро, могут ударить по низколетящим самолетам. За последние дни Кеннеди увеличил число полетов самолетов, ведущих разведку на малых высотках, для проверки демонтажа ракет и местонахождения ИЛ-28. В день 20–30 самолетов совершали облет кубинских установок, действуя на нервы своим грохотом{65}. До посещения батареи или вскоре после этого Кастро направил ноту У Тану, где выразил протест против «гитлеровской» воздушной тактики и предупредил, что не может гарантировать безопасность полетов{66}.

За несколько минут до 8 часов вечера Кастро прибыл на обед в советское посольство. «Фидель обнял меня по-братски, был приветлив», — писал Микоян Хрущеву{67}. Используя испытанный дипломатический прием, Кастро объяснил Микояну, что вынужден был отложить на три дня переговоры из-за легкого недомогания. Кастро сделал вид, что стремится достичь договоренности с Микояном. «Кто кроме вас и лучше вас сможет выполнить эту миссию? Если вы не сможете, то уже никто не сможет. Это известно всем. Мы — старые друзья и доверяем друг другу»{68}.

Микоян проинформировал Кастро о конфиденциальных переговорах через Роберта Кеннеди по поводу самолетов ИЛ-28. Он сказал, что американцы готовы снять блокаду, как только получат гарантии Советского Союза об удалении с Кубы ИЛ-28. Кастро выразил удовлетворение, а затем спросил, не собираются ли американцы прекратить разведывательные полеты над Кубой{69}.

Выразив серьезную обеспокоенность нарушением воздушного пространства Кубы, Кастро поразил Микояна, сообщив ему о своем приказе сбивать американские самолеты и о ноте У Тану. «Почему вы не поставили меня в известность о письме заранее?» — спросил Микоян. «Но на последней нашей встрече мы сказали, что будем вынуждены предупредить США через У Тана. Ракеты убраны. Мое терпение иссякло, и, как я сегодня сказал бойцам ПВО, с воскресенья, а возможно и с субботы, мы будем открывать огонь по американским самолетам», нарушающим воздушное пространство Кубы. Микоян пытался возразить, но Кастро добавил, что не может отменить приказ. Выражая солидарность с Кастро в связи с его приказом сбивать самолеты США, Че Гевара сказал Микояну, что «в вопросе американских облетов нашей территории мы будем в положении обманутого мужа, когда муж знает, что жена изменяет, но делает вид, что этого не замечает»{70}.

Микоян попробовал удержать кубинцев тем, что администрация Кеннеди никогда не подпишет договор о ненападении с Кубой, если Кастро предпримет эту акцию. Заявление Микояна вызвало резкую реакцию Че Гевары, который сказал, что не верит США. До 22 октября Кеннеди и Линдон Б. Джонсон говорили, что не нападут на Кубу. То же самое они заявляли и перед высадкой в Заливе Кочинос{71}. На реплику Микояна, что существует большая разница между публичным заявлением и подписанным договором, Че усмехнулся, выразив сомнение в том, что Кеннеди едва ли может что-то заставить соблюдать свои обещания, даже в виде подписанного документа. «Не думаете ли вы, — сказал Че, — что империалисты, оправившись после полученного шока, теперь решат, что Советский Союз вообще не начнет ядерной войны в защиту своих требований или требований дружественных стран»{72}. Микоян, не склонный вступать в дискуссию по поводу советской ядерной стратегии, сделал вид, что не понял высказывания Че Гевары, и попытался привлечь внимание кубинцев к положительным сторонам поведения США в условиях кризиса. Он подчеркнул, что США «не кричат о своей победе» и что Вашингтон не только не желает утереть нос России, но и «уговаривает корреспондентов не писать в таком тоне». Микоян имел в виду информацию, о которой стало известно чешской разведке. Микоян сказал Че Геваре: «Если бы был прав Че Гевара, то они должны были бы шуметь о победе, но они этого не делают»{73}.