Рыцарь надежды - Кристина Додд

И, конечно, он насладится той победой, о которой возвестил ее белый флаг! Губы Хью тронула улыбка. Да, возвращение домой сулит исполнение всех его мечтаний. Как тогда, в аббатстве, Эдлин прижмет его к груди и скажет, что любит. Он возьмет с нее клятву никогда больше ничего не скрывать. Она будет ласкать его своими прохладными пальцами. Она раскроет ему душу, рассказав обо всех своих переживаниях — нежности, любви и глубокой, всесокрушающей страсти, у которой не будет конца, независимо от того, как часто долг будет призывать его на поле битвы.

Он обнимет ее и поцелует, и, когда они лягут в постель, он скажет… Что? Эдлин наверняка ждет от него уверений в любви и преданности. Вот именно, преданности! Он бесконечно предан ей, своей жене, своей своенравной леди. Она наверняка будет рада это услышать. Но в глубине души Хью был почему-то не очень в этом уверен. Пока он пытался понять, почему, примчался один из его молодых рыцарей.

— Милорд, в шатре вас дожидается гонец! — в страшном возбуждении воскликнул он.

— Из ставки принца?

— Из Роксфорда!

Улыбка медленно сползла с лица Хью. Почему Эдлин послала к нему гонца? Беспокоилась за него? Хотела излить свое раздражение или унизить показной заботой?

— Чего хочет моя жена? — недовольно спросил он.

— Гонец не от нее, а от сэра Филиппа.

— Значит, что-то случилось! — воскликнул Уортон, встревожившийся не меньше хозяина.

Хью пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Через несколько мгновений рыцарь был уже у своего шатра. На его зов оттуда вышел, еле волоча ноги от усталости, изможденный гонец.

— Милорд, Эдмунд Пембридж осадил ваш замок. Хитростью он проник во внешний двор, и сэр Филипп опасается, как бы новые козни врага не привели к падению Роксфорда, — выговорил он, пошатываясь.

— Эдмунд Пембридж? — переспросил Хью.

В его памяти пронеслось, как Эдлин сказала ему: «Я твоя верная жена, клянусь, что никогда не предам тебя». Какое гордое тогда у нее было лицо!

Гордость! В ней все дело. Зачем, зная, как горда Эдлин, он пытался подчинить ее себе? Ведь сам он дарил ей только вещи — замок, сорочки. Еще, пожалуй, свое бренное тело, но не душу. Если бы он открыл ей сердце, она перестала бы замыкаться в своем гордом одиночестве.

Потом ему на память снова пришел белый флаг, трепетавший над серой стеной замка, и он решил, что Эдлин все-таки рассталась со своей гордостью ради него. Это было то, чего Хью так боялся и желал.

— Почему за мной не послала миледи? Как она?

— С ней все в порядке. Она не захотела отрывать вас от ратных трудов. — Гонец вновь пошатнулся от слабости. — Однако сэр Филипп просит вас безотлагательно приехать, иначе может оказаться поздно.

20.

— Миледи, я не знаю, что они затеяли, но мне это не нравится!

Несмотря на уговоры хозяйки замка, сэр Филипп распорядился поднять себя на носилках на стену. Он должен был сам оценить обстановку. Эдлин тоже отправилась наверх, говоря себе, что сэру Филиппу нельзя позволить переутомиться.

На самом деле ею руководила не только жалость к раненому, но и желание понять, не совершила ли она ошибки, отказавшись послать гонца к Хью. Ей очень не нравились торжествующие крики, доносившиеся из внешнего двора. Слишком уж самоуверенно вели себя осаждавшие, и Эдлин боялась, что сэр Филипп окажется прав. Неужели Пембридж действительно знает, как проникнуть за внутренние стены? Или среди защитников замка у него есть сообщник? Или верно и то, и другое?

— Мама, зачем они прислонили к стене этот навес? — закричал Паркен. Эдлин и не заметила, как он взобрался на стену и, держась за каменный зубец, торчавший из стены, словно волчий клык, высунулся наружу.

Ухватившись за край его накидки, она быстро втянула мальчика обратно.

— Не смей больше так делать! — сурово отчитала она его и вопросительно взглянула на сэра Филиппа.

— Что там, Гримз? — спросил командира ополченцев раненый, не имея сил подняться со своего не Бог весть как приспособленного ложа.

— Они построили какой-то навес на колесах и подкатили его к стене, — ответил Гримз, оглядываясь на кучку стоявших поблизости подчиненных. Те согласно кивнули.

— Почему именно в том месте? — спросила Эдлин, высунувшись наружу, за что несколько минут назад ругала сына. У подножия стены виднелось неуклюжее сооружение из дерева и шкур.

Гримз пожал плечами.

— Не знаю, миледи.

— Они ведь не используют тарана, — заметил сэр Филипп.

— Конечно, иначе мы бы его наверняка услышали, — со свойственной детям непосредственностью вмешался стоявший чуть в стороне Аллен.

Сэр Филипп не выказал никакого недовольства справедливым замечанием мальчика.

— К тому же стена в этом месте очень прочная, — осмелев, добавил Гримз.

— Прислушайтесь хорошенько, не делают ли они подкопа, чтобы ее разрушить? — попросил раненый.

— Ничего не слышно, — Побывавший во многих передрягах, Гримз, похоже, недоумевал не меньше сэра Филиппа. — Очень все странно, милорд.

Отведя взгляд от таинственного сооружения, Эдлин осмотрела внешний двор, еще недавно такой ухоженный и прекрасный, и снова ужаснулась противоестественному стремлению Пемб-риджа сеять вокруг себя смерть и разрушение. Коровник, голубятня, курятник сожжены дотла. Земля усеяна вздувшимися и смердящими тушами коров. В огород пущены лошади, которые вытоптали грядки и съели всю зелень. На месте садов — пни: свежесрубленные деревья пошли на горевшие допоздна костры, а самый могучий дуб, обложенный вязанками хвороста, словно еретик на площади, превратился в зловещий обугленный остов.

Сэр Филипп попытался встать, но, обессилев, вновь откинулся на носилки.

— Поджечь навес! — приказал он.

Ополченцы замялись, смущенно покашливая и почесывая головы.

— Что такое? — спросил рыцарь. — Только и дела, что пустить зажженную стрелу или вылить котел кипящей смолы…

— Наверно, Пембридж загнал под навес крестьян. — Эдлин посмотрела на ополченцев и добавила на своем не очень уверенном английском: — Я права?

— Да, миледи, — кивнул Гримз. — Я заметил там свою жену и знакомых односельчан.

— Ну и сволочь же ваш бывший лорд! — выругался сэр Филипп.

Он понимал, однако, что хитрость удалась Пембриджу как нельзя лучше.

— Навес надо сжечь, несмотря ни на что, — вмешался сэр Линдон. Он только что подошел к ним, выйдя из дальней башни, в которой устроил себе жилище.

— Но у кого же рука поднимется на родных и близких! — вступилась за ополченцев Эдлин.

— Эти неотесанные мужланы лишены способности чувствовать, так что о них беспокоиться? — продолжал настаивать сэр Линдон, не обращая внимания на яростное шиканье сэра Филиппа. — Они даже не понимают языка цивилизованных людей.