Бей или беги - Саманта Янг

квартире. Вот он развалился в кресле и с хмурым вниманием слушает меня… Вот он пьет кофе, облокотившись о кухонную столешницу, и смеется, потому что я сказала что-то забавное…

Повернув голову, я взглянула в приоткрытую дверь спальни.

И закрыла глаза.

Нет. Не смей ничего вспоминать.

Все погибло.

Вот оно, это ужасное, неотвратимое, парализующее чувство, охватившее меня своими щупальцами, подобно спруту, от которого не было спасения.

Все погибло.

Ничего не вернуть.

Это конец.

* * *

На следующее утро я еле выползла из постели и стала собираться на работу. Я механически делала все, как обычно, запнувшись только при виде драгоценностей на тумбочке. Часы и серьги я надела. Но бриллиантовый теннисный браслет, который я так любила еще вчера, сегодня видеть мне было невыносимо. Я так крепко сжала его в кулаке, что острые края платиновых закрепок впились мне в кожу, и засунула его в старую обувную коробку, которую спрятала в дальний угол гардероба. Теперь он не попадется мне на глаза.

И если браслет Ника со временем перестал вызывать во мне болезненные эмоции, то браслету Калеба, каким бы роскошным он ни был, суждено остаться в этой коробке навсегда.

В остальном мои сборы прошли как обычно.

Не знаю, что бы я делала без косметики: она сотворила чудо, скрыв без следа темные круги под глазами от слез и недосыпа. Я все равно выглядела слегка уставшей, но это можно было объяснить перелетом, а не следствием душевной драмы. Я не хотела, чтобы Стелла знала про Калеба. Я хотела, чтобы вообще никто не знал.

Но этому не суждено было случиться, потому что по дороге на работу мне позвонил дядя Дэвид. Мы с ним были на связи все время его путешествия, однако интуиция подсказала мне, что на сей раз он звонит не просто так. Наверняка Харпер ему все рассказала.

— Ой, привет! — радостно прощебетала я, надеясь, что, может, все обойдется.

— Привет, милая! — ответил он, вложив в эти два слова столько любви и заботы, что я вздрогнула.

— У меня все прекрасно, — меня саму покоробило от наигранной бодрости в моем голосе.

— Гм, Харпер звонила.

— Да, я догадалась.

Убью ее.

— Она беспокоится о тебе.

— Я в порядке.

— А по голосу не скажешь.

— Я просто спешу на работу.

— Конечно.

— Дядя Дэвид… — я тяжело вздохнула. — Ты сам как?

— Я хорошо. Мы хорошо. Меня волнует, как ты после того, как какой-то идиот причинил тебе боль?

— Я не хотела бы это обсуждать.

— Мы с Ферни планируем вернуться домой порань-ше и…

— Нет, — резко прервала его я, стараясь заставить себя испытывать не раздражение, а благодарность за заботу. — Не делайте этого ради меня. Я взрослая женщина, у которой не сложились отношения, с самого начала не считавшиеся отношениями, так что ничего удивительного. И я не собираюсь страдать и упиваться собственным горем. А если мой любимый дядя, чью заботу я очень ценю, прервет свое путешествие, чтобы приехать домой и держать меня за руку, то это будет выглядеть как катастрофа.

Он помолчал, потом вздохнул:

— Хорошо. Не будем упиваться горем.

— Не будем.

— Просто… Харпер переживает, что этот человек сказал тебе что-то такое, что могло нанести тебе душевную травму.

Забота Харпер обо мне была сродни моей заботе о ней после нападения Винса. Я боялась за нее. Теперь и она боялась за меня.

И вдруг, в этот самый момент, прямо на углу Уолнат и Бикон-стрит, на меня снизошло озарение…

Окрепшим голосом я твердо сказала:

— Нет. Я не позволю тому, что он сказал, уничтожить все то хорошее, что он для меня сделал. Он… как будто разбудил меня, дядя Дэвид. Ник заставил меня бояться доверять людям, запретить себе мечтать о том, чтобы встретить кого-то стоящего и создать с ним семью. Но я хочу этого! И хотя этого нелегко достичь и мне очень страшно, что кто-то может снова причинить мне боль, я должна и хочу верить, что где-то есть мужчина, который полюбит меня. Я ведь вижу, что любовь существует. Я вижу ее у вас с Ферни, у Джейсона и Джиллиан, Патрис и Майкла, Стеллы и Йена… Черт побери, да даже у моих родителей, какой бы странной она ни была!

— Я рад это слышать, — мягко произнес дядя. — Я переживаю, что ты одна.

Я больше не хотела быть одной.

Хотя при мысли, что мужчина, с которым я хотела быть, был ко мне равнодушен, в горле у меня поднялся ком, но я сделала над собой усилие и попыталась выровнять дыхание.

— Эва?

— Я в порядке, — хрипло ответила я. — Или буду в порядке. Скоро.

Он так долго молчал, и я уже подумала, что нас разъединили, но потом услышала его тихий голос:

— Мы все чего-то боимся, милая. Но только от нас зависит, будем ли мы стоять насмерть и биться с нашим страхом… или убежим и спрячемся от него. Я очень рад, что ты больше не собираешься прятаться. Обещай мне, что не передумаешь.

— Обещаю, — торжественно заявила я и вдруг осознала, что весь этот очень личный разговор происходит на людном перекрестке. Я смущенно оглянулась по сторонам.

Он откашлялся, как будто тоже пытался справиться с нахлынувшими эмоциями:

— Ну, хорошо. Я понимаю, что часто уезжаю, но ты же знаешь, что для тебя я всегда рядом?

Честно говоря, я об этом как-то подзабыла. Но больше не буду.

— Знаю. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Мы с Ферни вернемся через три недели. Приедешь на ужин?

— С удовольствием!

Мы попрощались, и я пошла дальше, чувствуя легкое головокружение от случившегося со мной важного озарения. Я не могла не поделиться им с Харпер, поэтому позвонила ей, и она сняла трубку, продолжая давать какие-то указания младшему повару. Потом она вышла из кухни, а я как раз вошла в наш офис на