Дикое племя - Октавия Батлер

— Но ты не принимаешь его. Из-за чего же еще ты хочешь умереть?

— Из-за того, о чем мы уже многократно говорили. Все временно в этом мире, кроме тебя и меня. Ты — это все, что у меня есть, а возможно — и все, что будет. — Она медленно покачала головой. — Но ты — это всего лишь бесстыдство и цинизм.

Он нахмурился, пристально глядя на нее. Она не говорила ничего подобного с той самой ночи, проведенной ими в библиотеке. Она вообще никогда не разговаривала подобным образом, столь скучно и столь прозаически, как если бы произносила самую тривиальную фразу: «А ты высокий». И он почувствовал, что не может даже разгневаться на нее.

— Так значит, я должен уйти? — спросил он.

— Нет, оставайся со мной. Сейчас ты нужен мне здесь.

— Даже с моим цинизмом.

— Даже так.

Сейчас она была точно такой же, как после смерти Луизы — непохожей на себя, слишком пассивной и готовой умереть. Конечно, тогда причиной были одиночество и печаль, неожиданно навалившиеся на нее. Сейчас же… а что все-таки на самом деле случилось с ней сейчас?

— Это все из-за Сьюзен? — спросил он. — Я не думал, что ты принимала ее так близко к сердцу.

— Я нет, а вот ты — да. Ты сделал ей трех детей.

— Но…

— Тебе не нужно было забирать ее жизнь.

— Я больше не мог никак иначе ее использовать. Для нее это была единственная возможность быть мне полезной. Детей у нее было уже достаточно, а заботиться о них она не могла. Так что ты ожидала от меня, как я должен был с ней поступить?

Энинву встала и вышла из комнаты.

Позже он попытался вновь заговорить с ней. Но она уже не слушала его. Она не собиралась ни спорить с ним, ни осыпать его проклятиями. Но когда он в очередной раз собрался уходить, она попросила его остаться. Когда он вечером вошел в ее комнату, она была до странного гостеприимна. И в то же время она все еще собиралась расстаться с жизнью. Это было цинично с ее стороны. Так он считал. Бессмертная женщина, которая могла жить рядом с ним многие тысячелетия, вознамерилась совершить самоубийство, а он даже не мог понять настоящей причины этого.

Он впадал все глубже в отчаяние по мере того, как увеличивался срок ее беременности, потому что он не мог испытать ее близость. Она признавала, что была нужна ему, и даже что любила его, но какая-то ее часть была для него закрыта, и никакие его слова не могли туда проникнуть.

Наконец он ушел на несколько недель. Ему очень не нравилось, как она с ним поступала. Он не мог припомнить другого случая, когда его мысли были столь же беспорядочно перепутаны, и когда он так же безнадежно хотел получить то, чего получить не мог. Он позволил ей относиться к нему как к обыкновенному человеку. Он разрешил ей разбудить в нем чувства, которые дремали в нем в течение многих лет. Очень многих — в несколько раз дольше, чем прожила она. Он чувствовал себя так, будто вся пелена, скрывавшая его сущность от ее глаз, растворилась. Он был поражен тем, что мог позволить подобному произойти, и тем, что она могла это видеть. Но даже это обстоятельство, в конце концов, его мало заботило.

Он отправился в Батон Руж, к женщине, которую знал несколько лет. Она была замужем, но ее муж теперь отбыл в Бостон, и она пригласила Доро к себе. Он провел с ней несколько дней, все время находясь на грани желания рассказать ей об Энинву, но так и не собрался с духом.

Вскоре он взял себе новое тело, которое принадлежало освободившемуся черному, владевшему несколькими рабами и жестоко обращавшемуся с ними. И только после ему стало интересно, почему все-таки он убил именно этого человека. Ведь, в конце концов, его никак не касалось то обстоятельство, что этот человек был столь груб со своей собственностью.

Затем он заменил тело этого рабовладельца на тело другого, тоже свободного черного. Он мог бы оказаться почти светлокожим братом для человека, который так понравился Энинву: невысокий, крепкий, красивый, темно-коричневый. Возможно, она отвергнет его по той причине, что он лишь похож на прежнего, и уж никак не является им на самом деле. Кто знает, как она поведет себя. Но вполне возможно, что она примет его, будет с ним разговаривать, и они хоть ненадолго приблизятся друг к другу, прежде чем она вновь закроет себя перед ним, как отработавшая машина.

И он отправился к ней.

Ее живот уже заметно округлился, когда он обнял ее при встрече. При других обстоятельствах он бы рассмеялся и погладил его, думая о находящемся внутри ребенке. Но сейчас он только взглянул на него, отметив про себя, что она может родить в любой момент. Как глупо он поступил, что ушел и оставил ее одну, отказавшись тем самым от любой возможности провести вместе с ней, быть может, их последние дни.

Она взяла его за руку и повела в дом, а ее сын Джулиен занялся его лошадью. Он бросил в сторону Доро долгий и испуганный, полный мольбы взгляд, который оставил Доро равнодушным. Было ясно, что Джулиен его узнал.

Оказавшись внутри дома, он наткнулся на точно такие же взгляды со стороны Лиа и Кейна, за которыми послала Энинву. Никто не произнес ни слова, кроме обычных приветствий, но весь дом был наполнен напряжением. Казалось, что это чувствовали все, кроме Энинву. Она словно была охвачена радостью по поводу очередного возвращения Доро.

Ужин прошел тихо, почти мрачно, и казалось, что каждый нашел для себя неотложные дела, чтобы не задерживаться за столом. Каждый, за исключением Доро. Он уговорил Энинву посидеть с ним за вином, фруктами и орехами в меньшей по размерам и более прохладной дальней гостиной. Для него не имело никакого значения, как выглядела эта комната. Главное, что Энинву была рядом с ним.

Ребенок Энинву, некрупный, но здоровый мальчик, родился недели через две после возвращения Доро. Тот теперь едва не заболел от отчаяния. Он все еще не знал, что ему делать со своими чувствами, и никак не мог припомнить, чтобы когда-нибудь раньше он испытывал подобную сумятицу в душе. Временами он ловил себя на том, что наблюдает за своим поведением как бы со стороны, и с еще большим смущением заметил, что в этом поведении не было ничего, что явно подтверждало бы сам факт его страданий. Он провел много часов за разговорами с Энинву, наблюдая за тем, как она готовила и смешивала травы, одновременно инструктируя некоторых своих людей, как следует ухаживать за посевами трав, отличать их по виду и использовать.

— И что же они будут делать, когда у них окажутся только травы? — спросил он ее.

— Либо жить, либо умирать, уж как смогут, — сказала она. — Все живое в конце концов умирает.

Она нашла женщину, которая должна будет ухаживать за ее ребенком, и дала обстоятельные инструкции испуганной Лиа. Она считала Лиа самой способной из всех своих белых дочерей и полагала, что лишь она одна сможет стать достойной ее преемницей. Кейн этого не хотел. Он был напуган, и даже чувствовал страх от одной лишь мысли о таких перспективах. Но, возможно, ему следовало бы стать более похожим на своего собственного отца, научиться иначе относиться к жизни. Доро решил, что не стоит об этом беспокоиться. В какой-то момент ему показалось нужным объяснить Кейну, что если он будет играть свою роль так же хорошо, как Доро, и если он будет обходить все ловушки, встречающиеся на пути богатого плантатора, то никому и в голову не придет усомниться, что перед ними действительно самый настоящий плантатор. Доро рассказал историю о том, как Френк возил его по стране, выдавая за африканского принца, и они вместе с Кейном посмеялись над ней. До сих пор в доме не звучало более громкого смеха, и даже этот оборвался достаточно резко.