Маньяк по субботам - Гостомыслов Александр Петрович

— Потом посмотрим, чья версия правильнее, — пробормотал Шестиглазов. — Ну, а что вы скажете об убийце?

— Он среднего роста, примерно тридцати лет, не больше тридцати пяти. Крепкий, ловкий человек, левша или хорошо владеет обеими руками.

Набычившись. Шестиглазов выслушал мнение Грая, проворчал:

— Интересно бывает послушать частного детектива. Но что толку с фантазии? Мне нужны факты. Виктор, в какое время вы увидели свет погрузившейся машины?

— В одиннадцать часов шесть минут. Но само убийство произошло несколько раньше.

Защелкал вспышкой эксперт-фотограф, убитого вытащили из машины и положили на доски пристани. За него взялся доктор и вскоре доложил:

— Пробит череп, других повреждений на теле нет, кроме сломанного ногтя. Умер ли он от удара или захлебнулся, я скажу после вскрытия.

Из пиджачного кармана убитого Шестиглазов извлек кошелек.

— Деньги, довольно большие, доллары… Версия об ограблении отпадает… Паспорт… Странички слиплись..» Осторожно откроем, прочитать можно — Исаев Геннадий Петрович, прописан в Санкт-Петербурге, адрес в наличии.

— Имеет ли он какое-нибудь отношение к Садам? — засомневался сержант Григорьев, — Эдакий холеный тин; при валюте, богато одет, машина шикарная, новенькая.

Шестиглазов в изнеможении махнул рукой:

— Это постараемся узнать завтра, то есть утром — дадим запрос в город, узнаем, кто он, чем занимался. Выявим связи в Шлиссельбурге — к кому приезжал, с кем общался.

Сержант посмотрел на часы и зевнул так, что чуть не вывернул челюсть:

— Ого, уже три часа, сутки на ногах…

— И мне пора отдохнуть, — признался я Граю. — Глаза жжет, словно в них песку насыпали.

Шестигпазов осмотрел свое измученное войско:

— Я тоже не в лучшей форме… Давайте на сегодня заканчивать. У машины остается постовой, остальные по домам, отдыхать. Собираемся в девять утра в райотделе. Грая и Крылова, как привлеченных нами частных детективов, приглашаю к себе домой. У меня в наличии свободный диван и раскладушка.

Из всех нас, кое-как суетившихся на берегу, только Грай сохранил бодрость, словно он вообще не знал никогда усталости. Глаза сверкали, он шел по горячему следу, внутри лихорадочно работал мощный мотор.

— Спасибо, не стоит беспокоиться, — поблагодарил Грай. — Я сумею довести машину до дома и одной рукой, а Виктор поспит по дороге. С утра, если потребуется, мы в вашем распоряжении.

Тело убитого санитары положили в труповозку и увезли в морг. Оставленный на ночь постовой стал обносить место происшествия длинной веревкой.

Я расположился на переднем сиденье нашей «Нивы», чтобы в случае необходимости помочь Граю справиться с управлением машины. Но как только закрыл дверцу, тут же заснул, Неожиданный дождь застучал по крыше автомобиля, и так хорошо спалось под его ровный рокот. Сквозь сон я слышал, как Грай останавливался, выходил, как кто-то, тяжело дыша, сел в машину позади меня и, показывая дорогу, говорил: «Налево, еще налево…» Потом дождь кончился, машина остановилась, и Грай потряс меня за плечо:

— Я понимаю, три часа сна мало для молодого мужчины, но придется подняться.

С трудом я заставил себя открыть глаза. Посмотрел на часы — шесть утра. Еще труднее оказалось заставить себя шевелиться, и чуть не выпал из машины. Уже совсем рассвело. Пахло влажной землей и свежестью, пели птицы. Мы находились в Садах, но в месте, мне незнакомом. Перед машиной стояла бухгалтер Рублева.

Дом, у которого мы остановились, стандартный, хорошо выкрашенный, под новой, сверкающей на солнце металлической крышей. Высокие ворота с автоматическим замком, крепкий забор, металлический гараж, удлиненный, на две машины.

— Дела у хозяина дачи идут неплохо. Кто он? — спросил я, стараясь побыстрее проснуться.

Глава XIII

— Здесь живет Гена Исаев, — шепотом ответила Рублева. — Еще его старший брат Слава, теперь он называет себя Стивом. Их мать Мария Михайловна.

Ворота оказались заперты. Как будить хозяев? А может, здесь никого и нет?

— Хозяйка живет здесь все лето, — рассказывала Рублева, — Старший Слава часто приезжает, а младший, говорят, высоко взлетел, он здесь редкий гость.

— Что значит — высоко взлетел?

— Сплетни вам не стану пересказывать, сами спросите у матери. А соседи видят — на новенькой «вольво» приезжает, машина — ахнешь! Ну, и делают выводы, пошли разговоры.

— Придется тебе, Виктор, — попросил Грай, — нарушить закон о неприкосновенности частной собственности и разбудить хозяев.

Я намочил ладони о траву и мокрыми руками протер лицо, чтобы совсем проснуться. Забор мне по грудь, рейки остро отточены, как бы не поскользнуться да не оставить кусок вполне приличного костюма в мелкую клеточку. Как учили в армии, несколько шагов разбег, прыгнул, как на штурмовой полосе, и я уже на той стороне, в чужом саду.

Можно подумать, хозяйка именно этого и ждала. Тотчас открылась дверь, и немолодая женщина в длинном платье и шерстяной кофте, накинутой на плечи, вышла на крыльцо.

— Вы ко мне, молодой человек?

— К вам, Мария Михайловна… Мы… хотели бы поговорить.

— Я сначала подумала, спять хотят что-то продать. Вчера свежую рыбу предлагали, торф на тележке привозили, картошку на мотоцикле, кур ворованных — назойливой становится торговля. Опять, думаю, доморощенные купцы ни свет, ни заря на участок ломятся.

Хозяйка подошла к воротам, небольшим ключиком огкрыла замок. Внимательно посмотрела в лило мне, Граю, Рублевой.

— Вижу, у вас плохие новости.

— С чего вы взяли, Мария Михайловна? — спросила Рублева.

— У сердца матери нервы оголены… Всю ночь не сплю. Большую беду чувствую.

Я никогда не видел эту женщину, но был уверен, она за ночь постарела, у нее изменилась походка, движения стали неуверенными. Она разговаривала с нами и в то же время находилась далеке отсюда, даже в другом измерении.

— Проходите в дом, — пригласила хозяйка. — Зачем нам разговаривать на улице.

Комната, в которую она нас ввела, была чистой, уютной гостиной. Ничего особенного в обстановке, кроме висящего на стене японского телевизора, плоского, как доска.

— Всю ночь кипячу и пью кофе, — сказала Мария Михайловна, достала из буфета маленькие чашечки и налила нам из кофейника дымящийся напиток.

Женщина держалась сурово, отстраненно, казалось — ничто земное ее сейчас коснуться не может, она стояла на пороге вечности. У меня в груди стало холодно — ведь нам надо ее спешно «потрошить», выспрашивать, выведывать… Язык не поворачивался начать разговор, и Грай, по видимому, чувствовал то же самое. Наконец, она не выдержала:

— Вы — вестники беды. Чувствую, что-то с моими детьми. Говорите, кто из них? — и посмотрела прямо в глаза Граю.

— Геннадий ваш младший сын? — спросил Грай осторожно.

Она сжала руки на груди:

— А старший, Славик, Стив живой?

— У нас нет никаких сведений о старшем.

— Значит все-таки Гена… Боже мой, что с ним? Не тяните, говорите сразу. Я готова ко всему.

— Его нашли в Шлиссельбурге, на дне Ладожского озера, сидящим в машине.

Мать не шевельнулась, и Грай продолжил:

— Его ударили сзади по голове и, наверное, еще живого сбросили в воду. Мы ищем убийцу.

Шеф умолк. Женщина должна была бы спросить, кто это сделал, кто убил ее сына? Но она не задала ни одного вопроса. Посидела молча, глядя сквозь стену, поднялась и помертвевшим голосом произнесла:

— Теперь мне незачем жить. — Пошла в соседнюю комнату, легла на неразобранную кровать, лицом к пестрому туркменскому ковру.

Мария Михайловна перестала отвечать на вопросы, словно не слышала нас. Ес на земле больше ничего не интересовало. Мы провели в доме еще час, видя бесплодность усилий, хотели уйти. Но в это время в ворота въехала красная девятка «Жигули», и молодой мужчина лет тридцати трех, лицом напоминающий Марию Михайловну, вышел из нее.

— Стив, старший сын, — шепнула нам Рублева.