Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики - Мартин Гринберг

Комната была пуста.

Я шагнула в гримерную и закрыла за собой дверь. Настроение у меня было ужасное. Все это заведение было сплошной ложью, и, как только расследование закончится, я немедленно попрошу перевода.

— Мисс Трухио?

Других дверей не было; не было даже кладовки, только в углу вешалка для костюмов, некоторые из которых я узнала. Был там и балахон из перьев, которые тихонько шевелились от ветра.

Ветер?

В комнате не было вентилятора. В потолке виднелся вентиляционный люк, но, протянув к нему руку, я не почувствовала никакой тяги. Подержав руку над балахоном, я уловила движение воздуха, исходившее из стены за вешалкой. Я отодвинула вешалку и протянула руку к стене. Рука прошла сквозь стену.

— Черт!

Я сделала глубокий вздох и шагнула через стену. Мистическое ощущение — работа воображения, конечно, — но только призракам и супергероям разрешается ходить сквозь стены.

Я оказалась в коротком темном коридоре. В дальнем конце виднелась полоска света, на полулежал ковер, такой же, как в казино, но никаких следов мисс Трухио не было. Я пошла на свет, перешагнула через него и застыла в оцепенении. В нескольких футах от меня стояла Дева Голубой Кукурузы.

— Господи Иисусе.

Я повернулась и обнаружила, что стою перед гладкой стеной. Протянула руку, та утонула в ней. Еще одна голограмма. Штучки секьюрити, сказал Чейз. Я вспомнила свою растерянность. Они и впрямь двигали эти проклятые стены!

Теперь в голове у меня стало проясняться. Укромный вход в гримерную звезды. У Алана Малоуна были все основания оказаться в коридоре возле Девы Голубой Кукурузы — он просто шел в театр. Убийца знал о тайном коридоре, может, даже прятался там. Открытие, невыгодное для Дэниеля Стоффера. Опять-таки Кайлер мог знать о потайном ходе; и уж его ассистентка знала несомненно. Как человек, недолюбливавший голограммы, мисс Трухио, конечно, хорошо разбиралась в них.

О!

Я прошла через казино, стараясь не бежать. Пересекла вестибюль, миновала лифты, затем прыгнула на эскалатор и помчалась вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь в офисы исчезла; вместо нее стояла стена. Я просунула через нее руку и нащупала резную дверь. Она была не заперта.

Темно. Безуспешно пошарив по стене в поисках выключателя, я плюнула и пошла по коридору на ощупь. Отсвет огней Арройо, проникавший сквозь огромные окна кайлеровского кабинета, лежал поперек ковра.

У Кайлера было алиби. У Стоффера — три. Салли сказала, что Трухио все утро провисела на телефоне. На телефоне, ни с кем не разговаривая. Просто сидя за столом.

Оказавшись в кабинете Трухио, я чуть не споткнулась, пораженная внезапной догадкой. Дева-Бабочка все еще стояла в углу, мерцая в глубине темной комнаты. Почему меня раньше не удивил тот факт, что Трухио поместила голограмму позади стола, где она не могла бы любоваться ею? Нащупав проектор, я отыскала кнопку, нажала и отошла в сторону.

Дева-Бабочка исчезла. Вместо нее возникла сидящая в голографическом кресле и болтающая по голографическому телефону Эмили Трухио в своем прелестном кремовом костюме.

— Боже правый!

Я застыла, обдумывая свое открытие. Я знала только, что Трухио убила своего очень близкого друга и что мне необходимо найти ее. Я бросилась прочь из деловой зоны, сбежала по эскалатору в казино, но ее, разумеется, нигде не было видно.

Я помчалась в театр, намереваясь застать там Чейза. Метрдотель впустил меня, и я остановилась у входа в зал, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, чтобы не разбить себе лицо, споткнувшись на ступеньках.

Сцена была еле освещена. Хейнс в одиночестве стоял на коленях перед голографическим огнем, низким громким голосом монотонно выводя ритуальную песнь без аккомпанемента. Боковым зрением я уловила какое-то еле заметное движение справа от себя; приглядевшись, я различила бледную тень, крадущуюся вдоль прохода, и холодок пробежал у меня по спине. Я пошла следом.

Хейнс пел все громче, размахивая руками над костром, словно производя магические пассы. Какой-то темный силуэт вырос между мной и бледным пятном, которое я преследовала. Внутри у меня что-то неприятно екнуло, и я заторопилась к ним обоим, хватаясь за спинки стульев и чьи-то плечи, шепча: «Простите, простите» — и стараясь при этом не сводить глаз со сцены.

Хейнс потянулся к фальшивому огню, вытащил простую некрашеную трещотку, которую я видела у реквизитора, и поднял ее над головой. В то же мгновение белая рука, поднявшись, заслонила Хейнса, и я отчетливо увидела, что то была рука Эмили Трухио, держащая пистолет. Но темная тень между нами закрыла ее от меня.

Я закричала «Нет!», но раздался выстрел, и все вокруг превратилось в сущий ад. Пробежав последние несколько футов, отделявших меня от Трухио, я ободрала обо что-то подбородок и выругалась, увидев, как темная тень, съежившись, оседает. Пистолет выстрелил еще раз, меня ослепило вспышкой, и театр взорвался истошными криками. Над всем этим шумом царил голос Бенджамина Хейнса, который вопил, как лунатик, из всех театральных динамиков.

Парни из Квантико, где я проходила подготовку, могут мной гордиться. Не столько разглядев, сколько почувствовав Трухио, я повалила ее на пол и выхватила пистолет.

В зале зажегся свет. На полу рядом с нами лежал окровавленный Чейз с очень удивленным видом. Я посмотрела вниз на Трухио и едва удержалась, чтобы не дать ей пощечину. Ее черные глаза сузились в щелочки — словно треугольные глаза качина — потом она закрыла их. Она никогда не сдавалась, даже в этот момент.

Ее обвинили в преднамеренном убийстве и нападении с применением огнестрельного оружия. Она не ранила Хейнса, и я до сих пор считаю, что она и не собиралась этого делать. Вторым выстрелом она разнесла в щепки трещотку, которую дядюшка Джо Вигил — самый старый и выживший из ума человек в пуэбло Сандия — дал Алану Малоуну.

Мондо рассказал мне, что это была церемониальная трещотка, и ни один белый человек не должен был ее видеть, не говоря уже о том, чтобы вывозить ее из пуэбло. Но Алан Малоун был профессиональный чаровник, он зарабатывал тем, что заставлял людей любить себя. Ему удалось одурачить даже Эмили Трухио. Она привезла его в Сандию и, несомненно, чувствовала себя ответственной за то, что он увез трещотку. Интересно, что он сказал, когда она потребовала вернуть ее? Понимал ли он, что эта вещь означает для нее и ее людей?

Я присутствовала на процессе, в котором не было ничего примечательного, но Чейзу я пообещала представить полный отчет. Он несколько дней провалялся в больнице, и, возможно, другой начинающийся агент возмутился бы, если бы его стали гонять за шоколадным мороженым и марципанами, но я за эти дни кое-что поняла. Из всех масок, с которыми я столкнулась в Арройо де Оро, маска Чейза была самой прозрачной, если только потрудиться и напрячь зрение. Его маска была создана застенчивостью, и прятала она чудесного человека.