Никита Добрынич - Владимир Голубев

Ждана, неожиданно для себя, расстроилась. Ушла к себе в комнату. И заплакала. Ненависть, презрение, любовь, жалость сплелись в клубок. Хромой и жалкий, Олег потерял свою мужскую привлекательность. Веселое лицо и добрый голос пропали. Сухим, надтреснутым голосом старика, Олег выплевывал короткие слова. Это чужой человек, решила для себя Ждана, и успокоилась. Вспомнила давяшнего купца Олега. Заулыбалась. Два разных человека, уговаривала она себя. Даже не похожи ничуть. Разве что вначале, когда молчал, смотрел на нее с любовью. Взгляд у него был прежний. Ждана тогда и не видела ничего, кроме глаз.

Олег больше не ездил в город. Целых три дня. На четвертый переоделся в купеческое платье. Висит мешком. Взял с собой бухгалтера Юрия, тот уже оклемался после дюжины ударов палкой по пяткам. Нечего врать хозяину. И, не обманывая себя, поехал к Ждане. Сил Силыча не должно было быть дома, по сведениям, он уехал на зерновые склады у реки, и сына взял с собой.

Дверь открыл незнакомый слуга. Пришлось долго сидеть на лошади, пока не вышла Ждана и не приказала слуге помочь Олегу спуститься. Ждана провела его в комнату, где сидел дед. На приветствие тот не ответил. Они сели за стол, напротив друг друга, и посидели, молча, около часа. В конце, прощаясь, Олег попытался взять Ждану за руку.

— Можно я еще приеду? Ждана промолчала, но Олегу показалось, что она кивнула.

— Девица просватана, — неожиданно молодым голосом произнес дед.

В апреле вода в реке холодная, и Валера почти сразу пожалел, что поплыл с караваном. Из-за ночевок у воды он простыл и начал кашлять. Никто не болел. Ни гребцы, которые два-три раза в день были вынуждены спрыгивать в воду, подтягивая суда к берегу, ни его хрупкие «рабыни», ни малолетний мальчишка, похожий на цыгана. Напротив, все радовались хорошей погоде и удачному плаванию. Всем было весело, все пели песни. И во время работы, и на отдыхе. И еще проклятые насекомые. Опять стали донимать, несмотря на шелковое бельё. Больше всего Валеру, в этом мире, раздражали бытовые мелочи. Он страдал по комфорту старой жизни. Наконец показался город Хоробор. Небольшая крепость, но Валеру интересовала баня и лошади. Баня, чтобы вывести кровососущих. Лошади, чтобы расстаться с холодной рекой. Хоробор не подвел ожиданий Валеры. Он забрал с судна свою охрану и «рабов», и неделю грелся на солнышке. Валера пил парное молоко с медом, отвар сухой малины и каких-то сладковатых корешков (на пакете, рукой отца, было написано «от кашля»). В конце недели Марфа попыталась выразить Валере свою «признательность». О внезапно вспыхнувшей страсти, на фоне весны и безделья, Валера даже не думал. Но его организм требовал своего. После второй за неделю бани, Марфа выглядела почти чистюлей. Три дня Валера брал её к себе на ночь, на четвертый, у рабыни-княжны началась истерика. Пришлось сделать перерыв, тем более, что рабыня-служанка бегала ночью к десятнику. Путешествуя верхом, Марфа затосковала, больше не пела, и сменила Валеру на посту страдальца. На четвертый день конного похода, утром, после завтрака, Валеру отвел в сторону, для приватного разговора, десятник.

— Твоя рабыня выпытывала у меня, когда будем в Новгороде-Северском.

— Когда?

— Ночью, в постели. Заметили, наверное, что на север едем. Через два дня скрывать, что мы обойдем княжество стороной, станет невозможно.

— Сбежать, сучки, задумали в Новгороде-Северском. Неприятностей нам припасли. Неудачно с конным вариантом похода получилось, — размышлял вслух Валера.

— Точно так.

— С сегодняшнего дня все припасы, все-все, везем отдельно. Ни еды, ни одежды запасной, ничего с собой у рабов не должно быть. Лошадей сменить. Выделить самых смирных и медленных. Обыщи рабов и отбери деньги, украшения, ножи, ложки. Оставляешь только одежду. Едут отдельно друг от друга, никаких разговоров между собой.

— И княжну обыскивать? — удивился десятник.

— Где ты видишь княжну? Рабыня. Имена им новые надо дать, пусть привыкают. Одежда слишком богата, при первой возможности нужно купить старую и бедную.

— Они сегодня же сбегут.

— Тем проще. Назначь для каждого раба по стрелку. На десять шагов отъедут, пусть стреляют без предупреждения.

— И в мальчонку стрелять?

— В первую очередь, — как можно более твердо произнес Валера.

— Проще связать им руки за спиной, а лошадь привязать веревкой, — желания убивать ребенка и женщин у десятника не было.

— Нет. Они должны сделать выбор. Свобода, ценой риска умереть при побеге, риска погибнуть от голода в лесу, попасть в другое рабство. Или сытая безопасность. Сам ничего им не объясняй. Но спросят, скажи.

— Всё тотчас сделаю. «Господские игры. Давно продали бы рабов купцам с юга. И выдумывать ничего не надо».

— Служанку можешь продолжать брать в постель. «Развлечение будет совсем не то», — подумал десятник. Все было с точностью наоборот. За день дороги, служанка решила получить себе нового хозяина, десятника. Она переоценила влияние десятника, его значимость. Простота Валерия в обращении с ним ввела её в заблуждение. Ночью, её нежность не знала границ. Она угадывала все желания партнера. Еще совсем не старая, она рассчитывала устроить свою жизнь, хотя бы на ближайшие годы. Марфа совсем пригорюнилась. Лишь княжич Иван не потерял бодрости духа. Это видели все. Валера подошел к охраннику, небрежно отвернувшемуся в сторону.

— Упустишь раба, заплатишь двадцать гривен.

— Господин, за него одну гривну много, — поперхнулся охранник.

— И десять плетей, — добавил, для непонятливого, Валера.

— Понял, — охранник посмотрел на раба так, будто тот уже сбежал. Княжич Иван насупился. Получить стрелу в спину ему явно не хотелось, но и желание бежать не пропало. Ребенок не до конца представлял ждущие его в дремучем лесу опасности. Даже пара ночевок на холодной земле такой ранней весной, без костра, грозила воспалением легких. То одна, то другая стая волков сопровождала небольшой отряд, пытаясь нащупать слабое место в охране и зарезать лошадь. Маленький, беззащитный ребенок был для этих хищников желанной добычей.

Иван попытался получить свободу в ближайшей крепости. Одет он был уже бедно, но это не смутило княжича. Он бросился к крепостному воеводе, когда тот принимал высокого гостя из Чернигова, Валерия. Воевода оторопел от наглости раба. Валера улыбнулся.

— Блажит мальчишка. Такого даже пороть грех.

— От порки никакого вреда, кроме пользы. Я бы дал ему десяток плетей, — сурово посмотрел на мальчишку воевода.

— Разве что розог, — неуверенно согласился Валера. Ивана утащили на конюшню.