Горбачев и Ельцин как лидеры - Джордж Бреслауэр

силам, когда они действовали неожиданно, Горбачев мог с большей легкостью утверждать, что издержки восстановления прежнего статус-кво стали непомерно высокими. Поощряя публичное выражение взглядов народа, так нетерпеливо ждущего перемен и так возмущенного привилегиями и коррупцией представителей старого порядка, Горбачев мог более убедительно утверждать, что любые попытки восстановить прежний статус-кво, даже если они будут успешными в краткосрочной перспективе, только отсрочат день расплаты. В то же время избирательная защита Горбачевым умеренных и консервативных интересов позволяла ему доминировать в центре политического спектра, добиваясь того, что центристы воспринимали его как своего защитника от радикального отчуждения.

Наконец, создавая возможности для реального участия в политике высвобожденных общественных сил, в 1985–1990 годах Горбачев смог разоружить силы реакционного реванша, лишив их предлога для «подавления контрреволюции». Вместо того чтобы допустить такое развитие ситуации, в котором общественные силы могли быть вовлечены в анархические беспорядки или акты революционного насилия, Горбачев избрал политику, сразу же повысившую издержки подавления и снизившую издержки терпимости. В этом процессе он доминировал в левоцентристском политическом спектре, усиливая политическую зависимость от него со стороны различных радикальных реформаторов, умеренных левых и центристов в равной степени. Этим объясняется тот факт, что многие реформаторы в 1989–1990 годах критиковали «консерватизм» Горбачева, но опасались того, что могло прийти ему на смену.

Тактика № 6. Поставить себе на службу те силы в международном окружении, которые помогут сохранить импульс реформ, а также повысить издержки регресса. Это и было целью «нового мышления» Горбачева во внешней политике, его подхода к внешнеэкономическим отношениям и его процесса культурной вестернизации. Открыв страну для западных экономических и культурных влияний, в том числе дав свободу выезда за границу, он резко поднял издержки терпимости народа к усилиям по восстановлению закрытого общества, одновременно повысив фактические и предполагаемые преимущества открытости. Урегулировав конфликты с процветающими антагонистами, он увеличил шансы на получение экономической помощи для финансирования своей программы, уменьшив при этом бремя оборонных расходов. Более того, его уступчивая внешняя политика была направлена как на сокращение потерь, так и на преобразование международной системы, на то, чтобы зарубежные страны, компании и общественность проявили осознанный интерес к политике, благоприятствующей продолжению перестройки.

Одновременно проводя радикальные реформы как во внутренней, так и во внешней политике, Горбачев расширил круг проблемных областей, в которых он мог перехватить инициативу, сохранить динамику своего правления и вывести потенциальных соперников из равновесия. Повышая свою популярность за границей, он смог укрепить свой авторитет государственного деятеля и тем самым компенсировать отсутствие экономического прогресса у себя дома. Выполнив свое обещание снизить напряженность в международных отношениях, он создал обстановку, в которой потенциальным соперникам было трудно утверждать, что они могут добиться большего, чем он[428]. Таким образом, его внешняя политика являлась не только центральным элементом его стратегии внутренней культурной и политической трансформации, но и была важна для его тактики одновременного расширения политического авторитета и все большего затруднения обращения перестройки вспять.

Итак, Горбачев успешно выполнял (знал он об этом или нет) многие из предписаний тех ученых, которые изучили уроки эволюционных стратегий для преобразования режимов в условиях, отличных от ленинизма. Его стратегия и тактика были близки к содержательному изложению Вайнера:

Для тех, кто стремится к демократизации, уроки таковы: мобилизовать крупномасштабную ненасильственную оппозицию режиму, искать поддержки в центре и, если необходимо, со стороны консервативных правых, сдерживать левых, <…> добиваться расположения военных, сочувственного освещения в западных СМИ и требовать поддержки от Соединенных Штатов [Weiner 1987: 866].

Упущенные возможности и теории перехода

Конечно, Горбачев должен нести частичную ответственность и за то, что за эти годы достигнуто так и не было. В частности, двумя неудачными областями (относительно поставленных им целей) стали экономическая трансформация и переговоры о федеративной или конфедеративной альтернативе советскому унитарному государству[429].

Упущенные возможности на экономическом фронте

Поскольку темпы экономических реформ при Горбачеве сильно отставали от темпов изменений в других сферах, при оценке его руководства экономикой обычно приходят к негативным в целом выводам[430]. Аргумент прост: если бы Горбачев в 1985–1986 годах начал реальную и мощную экономическую реформу, или если бы он решил сначала реформировать сельское хозяйство, или если бы последовал китайской модели реформирования экономики до реформирования политической системы, то экономика оказалась бы в лучшем состоянии, чем она была в 1990–1991 годах[431]. Такое контрфактуальное утверждение может быть справедливым (хотя и не бесспорным), но увязка его с оценкой правления в целом включает дополнительный логический шаг: необходимо достоверно утверждать не только применимость и вероятную эффективность альтернативных стратегий в советских условиях, но и их интеллектуальную доступность и политическую осуществимость в то время, когда они могли бы быть реализованы. Насколько советские лидеры в прежние годы осознавали необходимость такой немедленной и радикальной экономической операции? Если они осознавали, то был ли, и в какой степени, у лидера партии политический потенциал в 1985–1987 годах, чтобы добиться принятия и осуществления этих стратегий?

Имеющиеся свидетельства неоднозначны, но из них можно заключить, что Горбачев, придя к власти, был убежденным радикалом в вопросах экономической реформы, хотя еще не осознавал, какая именно радикальная программа могла бы сработать. В 1985 году экономисты-реформаторы, которые возглавляли НИИ и с которыми Горбачев регулярно консультировался в качестве секретаря ЦК, направили в Политбюро свои программы радикальной экономической реформы. Более того, китайской экономической реформе к тому времени исполнилось семь лет, и она показывала замечательные результаты. Следовательно, даже с учетом ненадежности исторических данных кажется более чем вероятным, что радикальная экономическая реформа того или иного типа была интеллектуально доступна Политбюро и Горбачеву уже в 1985 году.

Насколько это было возможно с политической точки зрения в то время – и если было, то какой ценой? Хотя Горбачев консолидировал свою власть быстрее любого другого лидера в советской истории, ему все же пришлось столкнуться с проблемой, с которой сталкивался каждый новый советский лидер: проблемой расширения своей политической базы до начала радикализации своей программы. В тот период ему пришлось мириться со многими могущественными пережитками старого режима. Даже среди андроповцев, сменивших брежневцев в 1985–1986 годах, преобладали настроения скорее технократические и антикоррупционные, чем радикально реформаторские. Вполне возможно, что Горбачев в 1985–1986 годах особо не настаивал на проведении экономических реформ, потому что тогда он выстраивал свою политическую базу.

Тем не менее это не объясняет, почему, даже когда в 1987 году он начал настаивать на необходимости экономической реформы, эти меры были скромными по сравнению с большим радикализмом предложений, выдвинутых директорами НИИ, или по сравнению