Путь домой. Книга вторая - Олег Верещагин:

Я поднял глаза от его носа, блестящего капельками пота. И встретился вновь взглядом со взглядом Танюшки. Печальным был взгляд. И понимающим…

Там ведь почти не осталось тех, кто действительно был нашими друзьями, с кем вместе мы росли, с кем начинали — чужие люди, если подумать… Сейчас можно войти в эту квартиру, всё-таки можно. Я включу телевизор, мы переоденемся и пойдём на кухню — вместе готовить что-нибудь вкусное. Я был уверен, что там есть и телевизор, и шкафы с одеждой, и полный продуктов холодильник на светлой, чистой кухне…

Но это были просто мысли. Красивые, которыми можно побаловаться, как игрушками.

Вот только играть-то нам уже поздно. Выросли мы. Сильно выросли…

— Вот что, — сказала Танюшка. — Нам надо обратно. Правда, Олег?

Я кивнул. И ощутил огромное, резкое облегчение. А у араба глаза полезли на лоб, рот открылся, и он несколько раз глотнул:

— Вы… — голос его превратился в тонкий писк, он прокашлялся и начал снова: — Вы что, не понимаете?! Это один шанс, другого не будет! Откажетесь сейчас — и всё! Навсегда! До смерти! Понимаете! До… ай!

Перехватив его под кадык двумя пальцами, я подтащил его к лифту. Нажатием кнопки отправил кабину вниз и, дождавшись, пока она остановится на первом этаже, мигнул Танюшке. Она подошла, сильным рывком распахнула двери, а я наклонил араба над гулкой шахтой:

— Мне почему-то кажется, что, если я тебя отпущу, ты разобьёшься.

— По-по-поня-ал!.. — выдавил он. — Отпустите… только не туда… я сейчас… — я пихнул его к стене, Танька со смешком отпустила створки. Араб, широко открыв рот, тёр горло, потом покачал головой: — Вы глупцы…

— Обратно, — я толкнул его ногой в бедро. — И быстро, а остальное — наше дело.

— Ваше, ваше… — вздохнул араб. — Ладно. Всё. Вы выбрали…

…Испуганные глаза Танюшки смотрели на меня в упор. Я, скорей всего, выглядел не лучше. Танюшка вздрогнула и вскочила — за секунду до меня.

Мы были всё в том же коридоре дирижаблевой гондолы, около приоткрытой двери, где уснули.

— Это сон, Олег? — спросила Танюшка и вдруг затряслась, клацая зубами. Я обнял её и, прижав к себе, привалился к плетёной стене. — Это сон, Олег? — повторила она.

— Нет, — тихо ответил я, лаская её волосы и зарываясь в них лицом. Мне хотелось плакать. — Не сон, Тань…

— Почему?! — она стиснула мои плечи. — ну почему, Олег, ну почему же?! Нам было бы хорошо там вдвоём!

— Ты правда в это веришь? — спросил я. Танюшка всхлипнула и тихо ответила:

— Нет, не верю… Но я сейчас ненавижу тебя и всех вообще, Олег… за… за то, что… — она затихла.

— Тебе хорошо, — ответил я. — Ты можешь плакать.

— Мы собственными руками подписали себе смертный приговор, ты понимаешь? — еле слышно спросила Танька.

— Море! — раздался чей-то крик. — Море, пролив!

— Эй! — в коридор выскочил Димка. — Калифорния!!!

— Ну что, Пол, — я пожал ему руку, — удачи в облаках. Надеюсь, вы-то не возьмётесь пиратствовать?

— Нет, — ответное рукопожатие американца было крепким, а ответ на мой шутливый вопрос — серьёзным. — Почему ты не хочешь, чтобы мы помогли вам найти своих?

— Не надо, — повторил я свой отказ, который Пол уже слышал. — Они где-то рядом.

— Интуиция? — по-прежнему серьёзно спросил Пол.

— Вроде того, — ответил я.

— Без таких, как ты, — вдруг сказал Пол, — тут было бы совсем паршиво.

Евгений Долматовский

В школе — прощальный бал,Музыки круговорот.Танго оркестр играл,Шёл сорок первый год.Кружишься в танце ты,Бывший девятый «А»…Завтра твои мечтыПеречеркнёт война!

Прощай,прощай,прощай —Детство с чистыми глазами,Прощай,прощай,прощай —Впереди войны экзаменИ не сдать его — нельзя…За Отечество в ответеДобровольцами на фронтМы уходим на рассвете!

Утром, уйдя в туман,Доблестный выбрав путь,Мы не считали ран,Не береглись от пуль!Милых не долюбив,Песен не дописав,Родину заслонив,Падали в зелень трав…

Прощай,прощай,прощай,Мой ровесник, мой товарищ…Прощай,прощай,прощай —Мы уходим в дым пожарищ!Над тобой, роняя грусть,Словно мама, плачет ива…На рейхстаге, я клянусь,Мы твоё напишем имя!

Отполыхал закат.Утро — весны восход!Мимо садов и хатШёл сорок пятый год!Весна!Весна!Весна —И салют, салют в полнеба!Вот и кончилась война!С днём рождения, Победа!Мы сражались на войне,Чтоб девчонки и мальчишкиЗнали в будущем о нейЛишь по фильмам,лишь по книжкам.

— Ну конечно. Ну как же без них, — проворчал Йенс, переворачиваясь на спину и зевая. — Они не могли не испортить встречу.

— Ну, это придаст встрече определённый шарм, — я взвёл наган, а про себя подумал, что никакой это, к чёрту, не шарм, когда ты год не виделся с друзьями, а между тобой и ими возникает препятствие в виде этих визгливых надоед…

…Видно было, что наши обосновались тут довольно давно — и прочно. Не знаю, кто выбирал место, но выбрали его неплохо. Холм с плоской вершиной был неприступен со всех сторон, кроме океана — на пятачок пляжа, отовсюду ограждённый скалами, вела тропа, и там, возле удобного причала, стоял когг. Частокола на вершине холма не было, но имелась защитная стенка по грудь человеку — а больше при обрывистых склонах было и не надо. Над холмом под морским ветром вился наш флаг. Видно было, что часть наших защищает стену, а часть находится на когге. Негры — около сотни — обложили форт, а ещё примерно столько же снаряжали дальше по берегу лодки.

Нас разделяло метров двести, и мои ребята и девчонки возбуждённо переговаривались, узнавая друзей и подружек. Получалось, что, вроде, все живы, и от этого возбуждение росло и закипало, большинство уже и не пытались сдерживаться, только сейчас поняв, как они соскучились по своим.

Я нашёл глазами Джека — он командовал обороной стены, я видел его страшный лук. Возле него маячил парень с автоматом — Колька, и он то и дело оглядывался на не отходящую от него светловолосую девчонку — похоже, у него с Лидкой наладилось, сумел он вылечить несчастную… Вадим виднелся на мостках причала, он что-то кричал тем, кто на когге, но ветер относил слова… В правой руке Вадима сверка бастард.