Путь домой. Книга вторая - Олег Верещагин:

Она подошла, раскладывая на ходу свой набор, что-то скомандовала Танюшке. Та подлетела мухой — с невинным видом, без корды, зато с водой и тряпкой.

— Убью потом, — прошептал я углом рта. Она посмотрела больными глазами, спросила:

— Глаз цел? Очень больно?

Я промолчал, потому что Пол начал выкликать…

…Ингрид мешала смотреть. Больно почти не было, Танюшка постоянно смывала кровь, кожа похрустывала.

— Кость цела? — мельком спросил я. Ингрид утвердительно буркнула.

Отделили пятерых — четверых парней и девчонку. Они стояли кучкой, стараясь спрятаться друг за друга. все притихли — и люди Герберта, и бывшие рабы, и Роб, так и не выпустивший из рук сабель.

— Роб, — окликнул я его. — Забирай остальных. Берите оружие и уходите прочь. Дирижабль оставите. Понял?

— Не боишься, что буду мстить? — странно, словно бы без голоса, спросил он.

— Не боюсь, — ответил я. — Ты не такой человек, и ты знаешь, что мы были правы.

— Позволь забрать продукты, — сказал он.

— Треть, — отрезал я. — Винтовку оставьте… Лен, — кивнул я Власенковой, — посмотри насчёт продуктов. Олег, Видов — проводите… Всё, Ин? Спасибо… Так, теперь с этими, — я подошёл ближе к приговорённым. Именно это слово пришло мне в голову. Жалости во мне не было, но стояло мутной водой гадливое неприятие того, что надо сделать. — Пол, — я повернулся к парню с топором, — вы их отобрали. Они виноваты. Я не хочу знать, что они делали. Мне интересно другое — ты будешь их убивать?

Он побледнел, сжал губы, но потом решительно сказал:

— Да.

— Давай, но побыстрей, — мотнул я головой (Ингрид сердито рявкнула). — Не надо их мучить.

Пол взял топор боевым хватом — и пошёл к пиратам…

…Роб подошёл ко мне уже с рюкзаком на пояснице. Несколько секунд смотрел мне в глаза. Потом сказал:

— Запомни, что у тебя есть враг, Олег. Это я. И следующая наша встреча, если она состоится, будет последней для тебя. Или для меня.

— Это честь — иметь такого врага, — спокойно отозвался я. Роб кивнул, повернулся и ушёл. Вместо него появился Мило. Он вёл за руку ту самую блондинку, которую я видел у Гонсалеса.

— Это Лора, — сказал серб. — Она пойдёт с нами. Или я — с ней.

— Ты знаешь, что она… — начал я, скользнув взглядом по девчонке. Мило вспыхнул, его пальцы стиснулись до белизны на рукояти камы, но сказал он спокойно:

— Я знаю. Мне плевать.

— Ты хочешь остаться с нами? — посмотрел я на девчонку. Она промолчала, но вцепилась в рукав и плечо серба так, что стало ясно — не оторвёшь. — Чёрт с вами.

— Спасибо, князь! — почти закричал Мило, но я уже не обратил внимания — окликнул Пола:

— Подожди! — он подошёл. — Аэростат этот останется у вас, мы с Гербертом так решили. Починиться там не очень долго, я покажу, где нагадил… Перебросите нас в Калифорнию?

— Конечно, о чём разговор! — он явно искренне обрадовался, что может чем-то отблагодарить, кажется, ещё что-то хотел сказать, но я уже повернулся и пошёл искать Танюшку…

…Она сидела возле того самого родничка, в который я смотрелся перед «заданием». И сейчас я мельком заглянул в него…

…и замер.

Гонсалес угодил мне по лбу самым концом шпаги, а Ингрид зашила рану со своей обычной сноровкой и умением. Стянутый в полудюжине мест рубец спускался под острым углом над левой бровью к переносице. Заживёт — останется белая полоса.

Белая полоса наискось над бровью. Мне вспомнился тот сон, где я видел себя на экране старого телевизора. Лицо — вот с таким же шрамом.

Там, в этом телевизоре, я стоял в непроглядном туманном мареве среди сухих, голых ветвей кустов. Один — вокруг не было никого. Я стоял и чего-то ждал — и мне было одиноко, пусто и тоскливо.

Шрам — вот он.

Значит… значит, будет и серый туман, и кусты, и тоскливое одиночество. Полное. Абсолютное.

Когда?!.

Дирижабль шёл в полусотне метров над самыми высокими пиками. Я стоял около приоткрытой двери, сбоку, и задумчиво смотрел, как эти складчатые, странные, будто с другой планеты столбы уплывают назад и в стороны. Местами между них кипели, прорываясь сквозь узкие ложа, гремучие потоки.

— Да, я не знаю, как бы мы тут шли, — заметила, подойдя и становясь напротив, Танюшка. — Может быть, в нашем мире это не так выглядит, а тут пейзаж, как после ядерной войны… — она присела на пол, скрестив ноги.

— Жалеешь, что не осталась в Элберте? — спросил я, тоже присаживаясь, но подальше от двери. В машинном отделении пыхтело и посвистывало. Танюшка удивлённо посмотрела на меня и, не отвечая на вопрос, сказала:

— Скоро мы доберёмся до океана и увидим наших… Вот странно. Скоро год, как не виделись.

Я молча кивнул и, помедлив, растянулся на полу, положив подбородок на скрещенные руки. Танюшка улеглась напротив точно так же, почти носом к моему носу… В дверь задувало ветерком, медленно менялись снаружи пейзажи — разнообразные в своём тягучем однообразии…

— Э, смотрите, ужрался малолетка, прямо за столом спит!

— Кто их с девкой сюда пустил в натуре?… Смотри, она тоже готова.

— Ага, башку от стола поднять не может… Может, они это… по вызову? Я слышал, есть тут несколько пар…

— Да вечер только начался, что ж они — на работе нажрались? Не, смотри, как они одеты, это не шлюшки… Пацан, проснись, пацан!

А я уже давно не спал, если честно. Голова была мутная, чугунным котлом с помоями висела на плечах, и я пытался осознать только одно: взрослые (!!!) голоса!

Я вздёрнулся, попал левой рукой во что-тот мокрое. Надо мной заржали, в уши ввинтилась незнакомая и странно знакомая музыка, хриплый голос:

— Гоп-стоп -

Мы подошли из-за угла…

— Вилли Токарев? — хрипло спросил я вслух, пытаясь сообразить, где я и что со мной. Я вроде бы был в кафе, шум и гам забивали временами голос певца. Несколько человек сидели на высоких табуретах у стойки, на ярко освещённой эстраде отдыхал оркестр, остальной зал тонул в полумраке, но видно было — столы почти все заполнены шумными компаниями, едящими и пьющими.

Наш стол стоял у большого панорамного окна, подсвеченного гирляндами лампочек, образовывавшими бегущую строку, и был пуст, только напротив меня начинала слабо возиться Танюшка. А над столом склонялись два бритых наголо амбала в диких малинового цвета пиджаках с широченными лацканами, толстенными золотыми цепями на тумбоподобных шеях. На этих шеях не было галстуков, чёрные с искрой рубашки били в глаза. Пальцы парочки украшали золотые же перстни, которые вполне можно было использовать вместо боевой части кистеня. Я не знал, смеяться мне или плакать при виде этих чучел, но выражение лиц у них, как ни странно, было дружелюбное.