Фашисты - Майкл Манн

армии» гражданского общества. Наученные горьким опытом немецких консерваторов, австрийцы решили укрепить свою власть массовым движением — австрофашизмом. Они могли бы преуспеть в этом, как Франко или Салазар. Но на горизонте взошла звезда Гитлера, и это решило все. Снова слабая демократия оказалась не в состоянии справиться с давлением радикалов, и, как справедливо утверждают марксисты, классовые интересы буржуазии привели ее в стан авторитаризма. Власть имущие надеялись, что корпоративное государство устранит левую угрозу и поможет построить «гармоничный» капитализм. Но, помимо классовых, были и другие причины возникновения австрийского фашизма.

ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛ-ЭТАТИЗМА

Кроме сугубо капиталистических интересов, была и вторая мотивация, более выраженная в популистском крыле австрофашизма и господствующая в австронацизме. Искреннее предпочтение фашизма демократии здесь имело национал-этатистские источники. Идейные фашисты мечтали об авторитарном государстве, массовой мобилизации народа, о единой тоталитарной партии, воплощающей «расово чистую» нацию, освобожденную от «чужаков» и «изменников». Капитализм как таковой их не слишком интересовал, а если и интересовал, то лишь с одной точки зрения: его надо было очистить от чуждых элементов с обеих сторон — большевиков со стороны рабочих и евреев со стороны капитала. Впрочем, и те и другие часто сливались в единого составного врага — «жидобольшевизм». Фашисты торжественно провозгласили примат этой суровой идеи над консенсусами и компромиссами, составляющими сущность демократии. Австрийские фашисты, в основном молодые и образованные, смотрели, как фашизм захватывает близлежащие страны. Его революционный, очистительный, всеобъемлющий национал-этатизм казался знаменем грядущего века. С национал-этатизмом сливался воедино и расовый антисемитизм, растущий в этом регионе Европы.

И прокапиталистический уклон, и более популярный в широких массах национал-этатизм были свойственны обоим движениям. На капитализм были ориентированы лидеры австрофашизма, национал-этатизм, в свою очередь, доминировал среди нацистов. После прихода австрофашистов к власти эти два полюса начали разрывать движение на части. Когда Муссолини был уже не в состоянии защитить Австрию от Германии, когда Гитлер нажал на экономические рычаги, нацисты обрели второе дыхание. Воспользовавшись слабостью режима, они оседлали фашистское движение и перетянули на свою сторону его активистов. Ко времени вторжения немцев австрийское правительство было безнадежно разобщено, армия ни во что не вмешивалась, втайне сочувствуя нацистам, и не желала воспользоваться своей монополией на военную силу ради сохранения государства. Вплоть до 1936 г. правительство и армия тяготели к австрофашизму — и вместе с ним и рухнули. Гитлер был поражен тем, с какой теплотой встречали немцев и как легко австрийские нацисты взяли под контроль большинство провинциальных администраций еще до подхода немецких войск (Pauley, 1981: 216–217). Захват власти нацистами ослабил капиталистический уклон и укрепил тяготение к очистительному национал-этатизму.

По своим макропричинам австрийский фашизм ничем не отличается от всех фашизмов, уже нами описанных. Военный кризис (в этом случае катастрофическое поражение и послевоенные столкновения на границах) соединился с длительным экономическим кризисом (рецессия и классовые конфликты), в результате чего приобрела привлекательность фашистская идеология и укрепилась социальная база фашизма (парамилитарные формирования, сторонники сильного государства и классового примирения). Две особенности придали австрийскому фашизму качества, отсутствующие у других. Во-первых, в стране сосуществовали два национальных идеала: маленькая Австрия и Великая Германия — соответственно, и фашисты разбились на два лагеря. Австрофашизм был более старорежимным, традиционным и корпоративистским, австронацизм имел куда более глобальные и радикальные притязания. Старое правительство благополучно выдержало тяжелые испытания 1918 г. и было готово слиться с австрофашистами, чтобы управлять страной. Если бы это случилось, они бы продержались у власти не меньше чем Франко и Салазар. Но по соседству жил германский Большой Брат, и в результате его усилий восторжествовали Великая Германия и нацизм. Это объяснение сочетает в себе идеологические, экономические, политические и военные факторы, хотя и в несколько иной конфигурации. В частности, австрийский парамилитаризм сыграл меньшую роль при захвате власти. Оба политических течения прибегали к вооруженному насилию. Но нацисты выступили против государственных силовых структур в 1934 г. и были разгромлены ими; успех двух переворотов (австрофашистского в 1934-м и нацистского в 1938-м), напротив, был обеспечен военной силой государства.

Прежде чем проиграть войну, австрийцам суждено было совершить много кровавых преступлений. Они не расплатились в полной мере — державы-победительницы пощадили многих и очень многих.

В Австрии было мало судов над военными преступниками. Вместо возмездия за грехи они получили право на безмятежную жизнь в одной из самых богатых и спокойных стран мира. В тесном послевоенном сотрудничестве между социалистами и социал-христианами брезжит что-то очень похожее на фашистский корпоративизм. А может быть, сознание общей тайной вины: «Если мы не будем держаться вместе, нас повесят поодиночке».

Глава 7

ВЕНГЕРСКАЯ «СЕМЬЯ» АВТОРИТАРИСТОВ

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ

Обсуждая фашизм, мы, как правило, говорим об Италии и Германии (да еще иногда включаем в картину австрийский Ostmark). Однако никакой анализ не может быть полным без фашизма в Восточной Европе, где фашизм был не просто политическим движением со своими особенностями, но скорее разрушительной радикальной силой внутри более консервативных авторитарных режимов. Ибо авторитарные режимы в межвоенный период напоминали скандальную семейку, члены которой — реакционные, корпоративистские и фашистские — шумно дерутся за власть. Кроме того, эти страны обладали менее развитыми экономиками, а старые режимы в них успешно пережили потрясения Первой мировой войны. Большинство стран и народов предъявляло друг к другу территориальные претензии, что подпитывало различные версии органического национализма. Чем отличались друг от друга эти восточноевропейские «семьи» авторитаристов? Что породило их: стратегии догоняющего экономического развития, сопротивление эксплуатации со стороны более развитых стран или местные этнические раздоры? Найдем ли мы у восточноевропейского фашизма те же основные свойства и те же базовые группы поддержки, что и в других странах? На эти вопросы я и хочу ответить, обратившись к Венгрии и Румынии — двум странам с наиболее развитыми в Восточной Европе фашистскими движениями.

Оба движения были достаточно серьезны. Венгерская партия «Скрещенные стрелы»[40] насчитывала в 1939–1940 гг. 250 тысяч членов, 2,7 % от общего населения (Szöllösi-Janze, 1989: 128–133). Румынский «Легион Михаила Архангела» (я причисляю к этой организации и «Железную гвардию») имел 272 тысячи членов в 1937 г. и от 300 до 500 тысяч в 1941 г., что составляло от 1,5 до 2,8 % румынского населения (Heinen, 1986: 382, 454; Ioanid, 1990: 72). Это более высокий процент, чем 1,3 % в немецкой НСДАП и 1 % у итальянских фашистов до захвата власти. Оба движения имели сильную поддержку избирателей. Румынские фашисты официально получили 16 % голосов на выборах 1937 г., несмотря на противодействие правительства и подтасовку результатов. По признанию шефа полиции, в реальности они получили 25 % голосов, а другие экстремистские националистические и антисемитские партии —