Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Слушая взволнованно говорившую Зульфию, оба мурзы поначалу хмурили смуглые лбы, потом в глазах появилось нескрываемое удивление, которое тут же сменилось явным испугом.

«Ага-а, — усмехнулся довольный увиденным Матвей, внимательно наблюдая за лицами переговорщиков, — удивились, что нам стало ведомо, кого в обозе ухватили казаки! Ишь, как пальцы в кулаки сжимают! Да видит степной шакал, что не по зубам будет барашек, не простые пастухи — казаки стерегут здешнее стадо!»

Зульфия закончила пересказ слов атамана Барбоши и добавила от себя несколько слов:

— В стане казаков я своей волей. Лучше жить с молодым батыром, чем ложиться на кошму к дряхлому полуслепому старику! Так я и родителю объявила, покидая дом и семью. Теперь я приняла русскую веру, стала женой есаула.

Ответ атамана Барбоши ох как озадачил ногаев. Мурза Шиди-Ахмед вдруг нервно потеребил мочки ушей, с беспокойством то и дело поглядывая на Матвея и отводя всякий раз глаза в сторону, когда ловил на себе испытующий взгляд атамана.

«Он! — чуть не вскрикнул от неожиданности Матвей, как только вспомнил этот необычный жест — обеими руками мять себе мочки ушей. — Ах ты, змея подколодная, второй раз наши тропки пересеклись! — Но до поры решил не показывать мурзе, что он его опознал-таки: — Поглядим, чем разговор кончится!..»

После короткого разговора с мурзой Кучуком Шиди-Ахмед через Зульфию ответил на слова Барбоши:

— Ваши казаки взяты в плен на нашей земле и тут же были отправлены к хану Урусу для спроса. Живы они или нет, о том нам неизвестно. Просите любой выкуп за сестру хана, ежели договоримся — устроим обмен хоть сегодня.

Матвей Мещеряк решительно возразил, устремив на мурзу Шиди-Ахмеда суровый взгляд:

— Шли, мурза, к хану Урусу спешных гонцов! И горе будет вам, ежели наши казаки лишились жизни! А у тебя, мурза, спросить хочу, не вместе ли ты с князем Карачей из его шатра на Саусканском мысу через нору бежал, как ядовитая змея? И как поживает клятвопреступник мурза Таймас, с которым ты, Шиди-Ахмед, приходил к Ермаку и обманом выпросил казаков Ивана Кольцо в помощь якобы от набеглых степняков? Еще раз обмануть тебе нас не удастся, человек без чести! На этом конец разговора, езжайте и молите своего аллаха, чтобы он не дал хану свершить злодейское дело!

Едва взволнованная Зульфия пересказала слова Матвея, как мурза побледнел, ожидая, должно быть, увидеть перед глазами страшную саблю атамана, закусил губы, делая вид, что не верит в серьезность атамановых угроз. Некоторое время они потоптались на месте, потом, бормоча проклятия, повернулись и пошли к сопровождавшим их всадникам, приняли из рук слуг поводья, сели в седла и, разгоняя коней, быстро поскакали на восток, где у края леса в ожидании своих предводителей стояло ногайское войско.

— Вот так-то, степные шакалы! Думали одними баранами откупиться от нас! Не выйдет! Сто раз подумаете теперь, прежде чем на наших казаков из-под куста аркан кидать! А я узнал мурзу! Он приходил от князя Карачи с подложным посольством якобы к московскому царю и заодно выпросил у нас казаков, которых опосля в запертой избе заживо сожгли… Ужо вам! — Матвей проводил взглядом скачущих прочь мурз, погрозил в спины кулаком, потом подозвал к себе Тимоху Приемыша, повелел ему с казаками числом в пять десятков следовать за степняками.

— Возьмите по две заряженных пищали и идите след в след за Шиди-Ахмедом, — напутствовал Матвей своего есаула, — да близко не суйтесь, чтобы не угодить в засаду — у нас большой овечьей отары нет вас выкупать из неволи, — с шуткой добавил атаман, хотя глаза его были строгими, и Тимоха видел это, понимая, что шутить с ногаями — дело опасное. — Как дойдете до наших дальних дозорных вышек, где были ухвачены Митяй и его товарищи, там и остановитесь, за степью доглядывайте со всей внимательностью. Объявятся ногаи — спешно гони нарочного нас уведомить! С богом, Тимоха!

Есаул Тимоха Приемыш выслушал атамана, кивнул на прощание головой и молча пошел к конным казакам, которые для охраны своих предводителей во время переговоров стояли у опушки леса близ переправы по стругам с берега на Кош-Яик, сообщил казакам полученное приказание от атамана, и полусотня отборных всадников, хорошо вооруженных, пошла степью на восток.

— Вот и погутарили с гостями непрошеными, — Богдан Барбоша, хлопнул Матвея тяжелой ладонью по плечу. — А у меня вдруг в ушах перезвенело, должно, поминает кто-то!

— Да кому поминать, как не Митяю с товарищами! — резко выговорил Матвей, стиснул зубы, отчего на скулах вздулись желваки. — Не приведи господь, ежели Урус начал казаков ломать, правды о войске допытываясь!

Богдан нахмурил брови, угрюмо поддакнул Матвею:

— Да-а, друже, не позавидуешь им теперь! И бог весть, далече ли ныне кочует хан Урус, сколько дней ждать нам новых переговорщиков… или всю ногайскую орду. Надо еще и еще обучать новоприбывших саблей владеть да копьем колоть. Полезут ногаи всей тьмой на вал — биться придется крепко!

— Так и хочется самому выехать в поле вслед ногаям, а то и к самому хану в гости заскочить… в ночь, когда тьма землю накроет, да пошарить по его становищу, — с ноткой тревоги в голосе выговорил Матвей, понимая, что внезапный налет на ставку Уруса вряд ли удастся: ногаи знают, что казаки сильны и непременно озаботятся надежной охраной. — Остается только ждать решения хана, — добавил Матвей, вслед за Богданом Барбошей спускаясь к плавучему мосту на стругах, чтобы возвратиться в городок. Марфа и Зульфия, мелькнув яркими одеждами, уже прошли в ворота крепости.

— Не тужи, Матвей! Думается мне, что дня через четыре-пять толстопузый Шиди-Ахмед сызнова объявится у Кош-Яика. Не оставит же Урус свою сестрицу у нас, придется тогда и в самом деле обвенчать ее по казацкому обычаю вокруг ракитового куста с нашим кашеваром Самсонушкой! Дивная будет пара! — хохотнул Богдан, тяжело ступив на сходни, перекинутые с крайнего струга на песок правого берега Яика.

Звонкая дробь палочных ударов и азартные выкрики чередовались с частым ойканьем казаков, кому не удавалось вовремя отбить саблю напарника и получить удар таковой либо по голове, укрытой теплой бараньей шапкой, либо по плечу или по руке.

— Готов, Федюха! Снес я тебе башку напрочь, чем теперь кашу жевать будешь, а?

— Потапушка! Хватай запасной кушак, я тебе брюхо вспорол, глянь, утренний карась, которого ты на углях испек, обратно лезет! Вяжи кушак пошире, спасай завтрак!

На просторной поляне западной части острова полторы сотни новоизбранных казаков под присмотром бывалых десятников лихо «бились» на крепких из вязовых веток «саблях», закрепляя навыки, показанные старыми казаками.