Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Удивлению Марфы не было предела, но последние слова подруги заставили ее невольно рассмеяться.

— Почему же непременно беззубый и одноглазый? Она барыня статная, ей едва за тридцать лет. Иной есаул не прочь будет ввести ее в свой домишко. Неужто наш кашевар Самсон, помощник старца Еремея, так ее очаровал, что она решила о такой своей участи?

— Тот старик Самсон издали подмигнул госпоже Айгуль и при этом, как она сказала мне, почмокал вытянутыми, как у селезня, длинными губами. Тут и оборвалось сердце у ханской сестрицы! Страх ведь, да?

— Да-а, Самсон не очень-то подходит в женихи ханской сестре, твоя правда. Я теперь понимаю, почему так спешно едут ногайские переговорщики! — высказала догадку Марфа, ускоряя шаг, чтобы быстрее дойти до места, где из стругов сделали плавучий мост к берегу. — Должно, ее супруг Шиди-Ахмед торопится освободить ее из рук казаков. Фу-у, добежали уже! — Отыскав взглядом атаманов, Марфа подошла к ним с Зульфией, в знак уважения на глазах казаков поклонилась едва не в пояс. — Звали нас, атаманы? Слушаем и повинуемся, — а у самой озорные бесенята в глазах скачут. Хотела было пошутить, но сдержалась, видя, что дело серьезное, не до смеха.

— Идемте на берег. Видите, возле есаула Ортюхи верхоконные ногайские переговорщики. Так вы за толмачей будете с ногайскими мурзами, о чем спрос у них — нам перескажете, — пояснил Богдан и первым шагнул вниз. Матвей и обе женщины спустились с вала вслед за Барбошей по внутренней стороне, прошли через крепкие, из дубовых плах ворота и по откосу поспешили к сходням на ближний струг. Пока переходили с одного струга на другие, Марфа успела оповестить атаманов обо всем, что сама услышала от Зульфии касательно знатной пленницы. Богдан Барбоша даже присвистнул от радости, узнав, что сестра хана Уруса находится у них в Кош-Яике.

— Ай да казаки! Экую жар-птицу изловили! Теперь поторгуемся с мурзой Шиди-Ахмедом! Заставим хорошенько раскошелиться! Поглядим, что у него спрятано в загашнике!

Матвей напомнил, что у ногайцев в плену три их казака, которых надобно как можно скорее вызволить на волю.

— Один из тех казаков — Митяй, со мной весь сибирский поход выдюжил! Так неужто погибать ему в ногайской неволе, а то и смерть жуткую принять?

Узнав о том, что Митяй попал в руки хана Уруса, Марфа и Зульфия, не сговариваясь, ойкнули и молитвенно сложили руки перед грудью. Марфа еле слышно прошептала:

— Бедная Маняша! Каково ей будет, случись что с Митяем? Из когтей Уруса выдраться непросто, похуже, чем мышке от кошки — поиграет да и съест!

Атаман Барбоша энергичным жестом руки к небу показал, что этого не будет никогда.

— Вызволить брата-казака на волю — святое дело! — твердо произнес атаман. — А вы не пугайтесь сами и других не пугайте раньше срока! — строго добавил Богдан, и обе молодые женщины разом кивнули в знак согласия.

Ногайские переговорщики числом восемь человек приблизились к казакам, неспешно, показывая отсутствие страха перед недавними поединщиками, слезли с коней и двое из них, дородные, в пестрых бухарских халатах с вышитыми ярко-желтыми розами на белой парче, с дорогими саблями в серебром украшенных ножнах за голубыми поясами, приминая высокую траву сафьяновыми сапогами подошли к атаманам на пять шагов и встали, устремив взор не на казацких предводителей, а на женщин в изящных легких красных халатах и такого же цвета шелковых шароварах. Старший по возрасту лет под сорок, скуластый, с черными продолговатыми глазами не сдержал удивления, огладил длинные с редкой сединой усы и о чем-то быстро, но негромко заговорил с напарником, таким же степенным и щекастым, указывая глазами на Зульфию, которая с улыбкой смотрела на хорошо знакомого ей ногайского мурзу.

Богдан Барбоша, обращаясь к Зульфие, несколько резковато перебил перешептывание ногайцев:

— Спроси, Зульфия, кто они и в каком звании у хана Уруса, и по какой нужде после сильного сражения явились под казацкий городок Кош-Яик? Нам их тары-бары здесь нет времени выслушивать без должного понятия! Лес по топору не плачет, вестимо! У них нужда какая, пущай и сказывают!

Едва атаман Барбоша заговорил, ногайцы умолкли, выслушали пересказ Зульфии, старший из них, с вызовом уставив взор на атаманов, ответил через Зульфию. В это же время чем пристальнее Матвей всматривался в лицо мурзы, тем больше и больше приходил в уверенность, что видел его там, в Сибири; только когда именно, при каком случае, никак не мог припомнить. «Должно, этот мурза в ту встречу хорошо скрывал и свое имя и свое звание при Кучуме! Встречался с казаками атамана Ермака тайком, себя не выказывая доподлинно. Хитер, бестия, да у всякой хитрости хвост длинный… Но я все же ухвачу за тот хвост!»

Ногайский мурза закончил отвечать на первый вопрос атамана Барбоши, и Зульфия, старательно подбирая слова для большей верности, пересказала ответ переговорщика:

— Сказывает, что он именем мурза Шиди-Ахмед, а его товарищ мурза Кучук. Приехали забрать ногайских людей, которых наши казаки незаконно похватали в полон, придя без дозволения хана Уруса в его земли и построив город в его владениях также самовольно. Хан Урус через Шиди-Ахмед-мурзу спрашивает, долго ли казаки думают сидеть на его земле, когда уйдут за Волгу, а если не отдадут ухваченных ногайских людей и не уйдут с его земли, то он придет со всей ногайской ордой и утопит казаков в Яике. А еще он спрашивал, каким случаем я оказалась в стане казаков, своей ли волей. Ежели не своей, то он будет требовать моего освобождения.

Атаманы переглянулись — угроза хана Уруса прийти всей ордой была нешуточной. Они знали, что случись такой беде, казакам будет весьма тяжко — у ногайского хана может собраться ратной силы ничуть не меньше, чем было у сибирского хана Кучума. Но у Ермака казаки были с отменной воинской выучкой, а у них многие беглые мужики еще недостаточно обучены сабельной сече, доведись схватиться со степняками, что называется, зев в зев!

Зульфия повернулась к атаману Барбоше, взглядом, полным беспокойства, спрашивая, что отвечать мурзе Шиди-Ахмеду?

— Скажи ему потолковее, Зульфия, что земля вся — божь я, у него нет дарственной грамоты от Всевышнего на владение здешними степями, а потому у кого есть желание жить там или тут, так тот и выбирает пригожее место. Мы готовы жить с ханом Урусом в мире, если он не будет посылать многогрешных мурз своих в разбойные набеги на русские города и села, о том и договор можем с ним написать. Ногайские же людишки взяты с бою, потому как прежде того мурза Шиди-Ахмед ухватил трех казаков. Мы готовы обменять трех казаков на его Шиди-Ахмеда женку Айгуль, ханскую сестру, ежели она ему дорога. За прочих пленных хотим получить отару овец нехудого нагула в сто голов, да соли три куля, а то уха без соли не по вкусу казакам. Думаю, обмен не обидный для мурз? Ежели наши казаки сгибли от руки хана Уруса, выдам тебе, мурза лишь тело Айгуль и ее служанок для захоронения по твоему обычаю. А для воинов и у нас найдутся добрые кони, чтобы привязать к ногам и растянуть на четыре стороны, как ваш друг Кучум с нашими казаками в Сибири делал! Сказывай, Зульфия, мурзе эти слова возможно точнее, чтоб до ума и сердца дошло — казаки не будут шутить, коль слово зашло об их ратных товарищах, в беду попавших!