Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

которых поражает своей бледностью, шаблонностью и бессодержательностью, хотя автор посвящал много времени отделке и очень был озабочен изящным, безошибочным изданием их фирмой Брейткопф и Хертель.

Жил он в это время опять в доме Пасквалати, где занял квартиру еще зимой, что видно из записки к профессору Леб (Loeb), где указывается обычный еще в наше время за границей порядок расплаты, считая со дня Св. Михаила, 29 сентября, или со дня Св. Георгия, 23 апреля.

Г-ну профессору фон Леб.

Р. S. Так как барон Пасквалати сказал мне, что я могу вновь занять квартиру в его доме, в 4-ом этаже, то прошу мил. гос. считать меня своим жильцом: то есть, с ближайшего Георгия по 500 флоринов в год. Сегодня не успею, не то послал бы вам охотно задаток; поэтому сделаю это на днях.

Ваш преданнейший слуга Людвиг ван Бетховен. Вена 8 фев. 1810 г.

Однажды, сидя за роялем, автор наигрывал и напевал одну из своих новых мелодий, как вдруг чьи-то две руки хлопнули его по плечу; возмущенный такой дерзостью, он быстро повернулся к нежданному посетителю и готов был отпустить соответственную случаю брань, но слова замерли на его устах. Молодая, красивая незнакомка стояла перед ним, дружески улыбаясь, и, нагнувшись к его уху, тихо произнесла:

– Меня зовут Беттиной Брентано.

Образ красавицы и ее уже известное имя вызвали на лице композитора выражение глубокого счастья, высказать которого он не мог иначе, как предложив немедленно выслушать последнее свое произведение (ор. 75, № 1); с чувством, хотя грубо и слишком громко, запел он:

Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут…

Беттина Брентано

Окончив романс, автор спросил свою гостью: нравится ли он ей? Молча кивнула головой взволнованная слушательница, что очень польстило композитору и вызвало повторение романса. Заметив, после второго исполнения, румянец на ее лице и лихорадочный блеск в глазах, Бетховен воскликнул:

– Ах, дитя мое, вы – артистка в душе, вы чувствуете, как они. Прекрасное трогает всех благородных людей и доводит их порой до слез; но истинный артист не плачет, энтузиазм воспламеняет его.

Затем композитор положил перед собой другую рукопись (ор. 83, № 1), тоже на слова Гете, и так же восторженно пропел:

Не высыхайте, слезы вечной любви…

Это первое свидание Бетховена с Беттиной завершилось посещением ее брата, Франца Брентано, женатого на дочери приятеля Бетховена, Мельхиора фон Биркенштока; большое общество, собравшееся здесь в тот день, было очень удивлено появлением Беттины под руку с великим композитором, избегавшим шумного общества. В прекрасном настроении провел Бетховен остаток дня у Брентано, стараясь все время быть с Беттиной.

Беттина (Елизавета) Брентано (1785–1859), впоследствии жена Иоахима фон Арним, была в дружбе с Гете, на которого ее красота действовала неотразимо; наш композитор, подружившись с ее братьями, Францем и поэтом Клементием, стал в близкие отношения к Беттине, что способствовало увлечению ей, вызвало затем нежные, страстные к ней письма и оставило в сердце его новую неизлечимую рану. Беттина, со своей стороны, вынесла из первой встречи с Бетховеном сильное впечатление, описанное ей в письме к веймарскому поэту-министру:

«Когда я впервые увидала того, кого хочу описать вам, весь мир померкнул предо мною. Пишу тебе о Бетховене, он заставил меня забыть обо всем, даже о тебе, о Гете! Не знаю, как выразить свою мысль, но, быть может, это невероятно и непонятно, тем не менее я ничуть не заблуждаюсь, утверждая, что человек этот далеко опередил современную цивилизацию. Достигнем ли мы его когда-нибудь? Сомнительно! Проживет ли он так долго, чтобы разрешить чудовищную задачу, задуманную гением его; может ли он достичь идеальной цели, которую наметил себе, и оставить нам таинственный ключ к обители истинного блаженства?.. После первой встречи он ежедневно навещает меня, если мне не удается самой побывать у него. Чтобы только наслаждаться беседой с ним, я бегу общества, отказываюсь от театров и музеев.

Признаюсь, я верю в божественную силу, составляющую сущность духовной природы, и эту силу Бетховен проявляет в своем искусстве; Бетховен чувствует, что он создает новый храм в духовной жизни. Ты, вероятно, понимаешь, что я хочу сказать и что справедливо из сказанного мною. Что могло бы заменить нам этот возвышенный дух? От кого можем мы ожидать того, что он дает нам? Вся жизнь человеческая бьется вокруг него, как часовой механизм; он один творит свободно никому недоступное и еще никем не созданное. Какое дело до всего обыденного человеку, который с восхода солнца до заката занят священнодействием, который забывает о пище, который на крыльях вдохновения несется среди однообразной будничной жизни. Он сам сказал мне: “Когда я гляжу вокруг себя, то у меня вырываются вздохи, потому что все окружающее противоречит моей религии; мне приходится презирать свет, который даже не подозревает, что музыка – высшее откровение, что она выше, чем вся премудрость и философия…” Все это сказал мне Бетховен при первой же встрече. Хотя для него я лишь ничтожество, но он так ласково и откровенно беседовал со мною, что я прониклась глубоким уважением к нему. Меня поразила даже его словоохотливость, так как я слышала, что он нелюдим и избегает вообще бесед. Никто не решался даже отправиться со мною к нему, и я должна была пойти одна. У него три квартиры, куда он прячется поочередно: в деревне, в городе и у Bastei; там я нашла его в третьем этаже… Он проводил меня домой и дорогой говорил много об искусстве, при этом голос его звучал так громко, он так часто останавливался среди улицы, что порою бывало неловко слушать его… Вчера я была с ним в прелестном саду, все было в цвету, воздух пропитан ароматом. “Поэзия Гете, – сказал он, останавливаясь среди аллеи, – действует сильно на меня не только своим содержанием, но также слогом, рифмою; она полна гармонии и побуждает меня также создавать ее… Ну, довольно философствовать, не то я опоздаю на репетицию… если вы поняли меня, то напишите это Гете; впрочем, я не уверен ни в чем и готов у него поучиться…” Он повел меня на репетицию; я сидела одна в пустой ложе, в полуосвещенном пространстве… О Гете, ни один царь, ни один король не сознает так своей мощи, как Бетховен… Вчера вечером я все записала, а сегодня утром прочла ему. “Я говорил все это? Что за дурь нашла на меня!” – воскликнул он. Затем он сам перечитал все и сделал поправки, чтобы ты мог понять мысль его.