Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

жил, сам не зная, сколько мне лет. Была у меня памятная книжка с соответствующими сведениями, но затерялась, Бог весть каким образом. Итак, не сердись, если я по дружбе прошу тебя разыскать Людвига-Марию и нынешнего Людвига, явившегося после него. Чем скорее пришлешь мне метрическое свидетельство, тем более меня обяжешь. Рассказывали мне, что ты поешь в ваших франкмасонских ложах одну из моих песен, вероятно, в E-dur, которой у меня самого не имеется. Пришли мне ее; обещаю вознаградить тебя иным образом, втрое, вчетверо. Не забывай обо мне и относись благосклонно, хотя я, казалось бы, этого совершенно не заслуживаю.

Обними и поцелуй уважаемую супругу твою, детей твоих и все, что тебе мило, от имени друга твоего

Бетховена.

Вегелер, исполнивший немедленно просьбу Бетховена, напрасно ждал от последнего несколько строк благодарности; спустя лишь три месяца он получил от своего шурина, Стефана Брейнинга, письмо, в котором последний извещал, что Бетховен еженедельно собирался писать Вегелеру, но, видимо, обстоятельства изменились, предположения о браке не осуществились, и нечего больше думать о признательности за труды по доставке метрического свидетельства. Неожиданно для нашего композитора Тереза Мальфати была помолвлена и вскоре стала баронессой фон Дросдик.

В двух дальнейших записках Бетховена к Глейхенштейну нет ни слова о красавице Терезе; влюбленный музыкант, затаив в глубине сердца страдания отвергнутого поклонника, уступает место деловому человеку, выражающему заботы о друге своем Брейнинге и т. п. Затем, когда Глейхенштейн, женатый на сестре Терезы Мальфати, Анне-Матильде, покидает Вену, композитор наш дает ему рекомендательное письмо к Петру Винтеру, придворному капельмейстеру, автору модной тогда оперы «Прерванное жертвоприношение».

Милый, добрый Глейхенштейн. Не могу никак воздержаться и не выразить тебе беспокойства своего относительно лихорадочно нервного состояния Брейнинга; не могу не просить тебя в то же время, чтобы ты привязался к нему крепче, насколько это возможно, или, лучше, чтобы ты постарался притянуть его ближе к себе. Обстоятельства не позволяют мне исполнить вполне высокий долг дружбы. Поэтому прошу тебя, заклинаю тебя, во имя добрых благородных чувств, которыми ты, конечно, обладаешь, взять на себя эту заботу, преследующую меня. В особенности было бы хорошо, если бы ты постарался брать его почаще с собою и удерживал бы его (каким примером прилежания мог бы он служить тебе) от чрезмерных и, мне кажется, не всегда необходимых занятий. Не можешь поверить, в каком возбужденном состоянии я уже нашел его. Вчерашнюю досаду его ты знаешь. Все это последствия его ужасной раздражительности, которая убьет его, если он не будет предупреждать ее.

Итак, мой милый Глейхенштейн, возлагаю на тебя заботу об одном из моих лучших, испытаннейших друзей. Тем более что твои дела устанавливают некоторую связь между вами, и ты можешь упрочить эту связь, давая ему понять, как можно чаще, что ты заботишься о нем; что тебе легко тем более, что он к тебе хорошо расположен. Но твое благородное сердце, мне хорошо знакомое, не нуждается в указаниях. Постарайся же ради меня и ради твоего доброго Брейнинга. Обнимаю тебя от всего сердца.

Бетховен.

Вот, друг мой, письмо к Винтеру. Во-первых, в нем сказано, что ты мой друг; во-вторых, кто ты таков, а именно: имп. – кор. придворный секретарь; в-третьих, что ты не знаток музыки, но тем не менее поклонник всего прекрасного и высокого. Поэтому я просил капельмейстера, в том случае, когда это будет зависеть от него, дать тебе также работу. Вот тебе совет: покажи себя в деле сколько-нибудь ревностным; это относится к области политики, в которой твой друг мало смыслит. Может быть, это пригодится тебе в Мюнхене для чего-нибудь другого. А теперь прощай, милый друг! Счастливого пути! Вспоминай иногда меня! Поклонись братцу!

Твой истинный друг Бетховен.

Воспользовавшись походом Наполеона в Испанию, Австрия подняла Баварию и Тироль против французского ига, но при первых же криках немцев о свободе Бонапарт появился под стенами Регенсбурга, разбил, отбросил австрийскую армию и направился к Вене. Его апостолическое величество, император, со всей семьей и с эрцгерцогом Рудольфом, со всем двором, со множеством сановников бежал из столицы 4 мая 1800 г., а через несколько дней Земмеринг, Деблинг, южные и западные предместья ее были заняты войсками Ланна и Бертрана. В столице Австрии правительство стало устраивать патриотические манифестации, в театрах ставились «народные» спектакли, долженствовавшие вызвать геройский пыл обывателей, в зале Редута выступила Анна Мильдер (Хауптман) в аллегорическом одеянии «Австрии» и пела воинственные песни на слова Коллина; Бетховен также не избежал порыва патриотизма и принес ему в дань несколько пьес для военного оркестра: «марш богемских добровольцев, предводимых эрцгерцогом Антоном» (марш этот вошел в состав пьес, написанных Бетховеном в 1810 году для придворных торжеств в Лаксенбурге); Марш-Заря (сер. 25, № 288) и не изданный марш F-dur. Оборона Вены была возложена на эрцгерцога Максимилиана, в распоряжение которого даны 16 тысяч регулярных войск, городская милиция и несколько батальонов из добровольцев, в числе которых было много студентов и артистов; предложение французов о сдаче было отвергнуто, и в 9 часов вечера 11 мая первая бомба влетела в центр столицы Австрии: 20 гаубиц, установленных против Каринтских ворот, близ оперного театра, обстреливали одну из главных улиц и прилегающие дома, среди которых находилась квартира Бетховена. По примеру соседей, покинувших свои жилища и искавших спасения в безопасных углах центральной части города, композитор отправился к своему брату Карлу в Раухенштейнгассе, в погребе которого зарылся в подушки, чтобы не слышать канонады, не только раздражавшей его сильно, но способной совершенно погубить его больные органы слуха.

Недолго продолжалось упрямство осажденных: на следующий день, 12 мая, на крепостном валу взвился белый флаг, и временные обитатели подземелий разбрелись по своим квартирам. Взятие Вены не прекратило военных действий: вскоре последовали известные сражения при Эслингене и Ваграме, а столица лишь платилась контрибуцией, разорившей не одну бюргерскую семью.

Незадолго перед тем Бетховен получил полугодичный оклад от эрцгерцога Рудольфа и князя Лобковича (по-русски пишут обыкновенно Лобкович, хотя правильнее было бы писать Лобковиц (Lobkovitz); третий покровитель, князь Кинский, покинувший Вену в феврале, находился при армии, и мысли его были заняты, конечно, не пенсией бедному музыканту. Впрочем, кошелек его имел достаточную плотность; лишь вступление французов, чрезмерные налоги и небывалая дороговизна предметов первой необходимости стали вызывать усиленные расходы и расстройство в финансах композитора; друзья, приятели, меценаты, которые не отказали бы в ему помощи, давно покинули Вену; Лихновские, Вальдштейны бежали в свои имения; графиня Эрдеди выехала в свои поместья (в Кроации), Цмескаль также отсутствовал; оставался, кажется, один Брейнинг, разделявший участь остального населения,