Кангасейро - Жозе Линс ду Регу

здесь не для того, чтобы надо мной смеялись. Говорю тебе дело, а ты думаешь, что я трушу.

— Нет, сеу Деоклесио, — стал успокаивать его Бенто, — я понимаю, что все, что вы говорите, — правда, но сеньор ведь знает: у меня на руках Алисе. И я не оставлю ее, нет, не оставлю. Если она согласится пойти, то пойду и я. А если она скажет — нет, я не уйду отсюда, останусь, пока не обвенчаемся.

Деоклесио немного подумал, потом сказал:

— Ну, так вот. Прости мне эти слова, но я вижу, что все погибнет, за себя, я уже говорил тебе, мне нечего бояться, ведь у меня, кроме этой гитары, ничего нет.

Он поник головой и прерывающимся от нахлынувших чувств голосом сказал:

— Привязался я к тебе, парень, и горько мне, ведь знаю я, какая беда грозит здесь всем вам!

XX

На следующее утро певец Деоклесио все еще не ушел из Рокейры. Бенто спешил повидать Алисе, он был уверен, что все так и будет, как советовал им друг. Они повенчаются в миссии Фрай Мартиньо и оттуда пойдут дальше. Денег у них на первое время хватит. Но, когда он пришел к Алисе, оказалось, что она все еще не решилась и начала уговаривать его послушаться совета доны Северины:

— Бенто, разве дона Северина не говорила нам, что лучше венчаться в церкви? Я не сомневаюсь в тебе, но я знаю, что матери не понравилось бы, что я, как какая-нибудь девка, венчаюсь не в церкви.

Они помолчали. Потом Алисе добавила:

— Но, если ты хочешь, я пойду с тобой. Я обещала, — что пойду, значит пойду.

Вошла дона Северина и обратилась к парню:

— Сеу Бенто, Лейтан считает, что вы должны сходить в Такарату поговорить с викарием о документах.

Бенто обещал, но, оставшись с невестой наедине, стал объяснять ей:

— Алисе, ты ведь знаешь мое положение. Священнику нужно назвать имя отца и матери, место рождения. Вот почему в миссии будет легче.

— Правда, я об этом не подумала. Ты ведь брат Апарисио. Я не могу сказать этого доне Северине. Она плохо подумает о нас, но другого выхода нет. Я ничего ей не скажу.

Возвратившись к себе, Бенто решительно заявил певцу:

— Выход один — бежать. Алисе согласна.

— Вернись и скажи ей, чтобы она приготовилась. Ночью выйдем.

Деоклесио взял гитару и, лежа в гамаке, запел под ее аккомпанемент, но голос сорвался — что-то угнетало его.

— Я не в силах вырвать из сердца то, что вросло в него. Это мой конец, парень. Не знаю почему, но этот заброшенный угол на краю света терзает мне душу. Иди, поговори с девушкой. Потом соберем все и уйдем, здесь я и дня больше не останусь! О, этот несчастный заброшенный угол в горах!

— О дьявол, у того соловья из Тейшера голос сильнее, чем у старого Инасио Катингейры. Я думал, что это только разговоры, но я сам слышал этого черта на ярмарке в Крато и скажу тебе, я не разбил тогда свою гитару только потому, что человек не может убить родную мать. Парень, я слышал, как он играл галоп, и, чтобы не сказать больше, испугался. Нет, это не земной человек. Что я по сравнению с ним, — ничто. Так оно и есть; я сложил АВС о Бем-те-ви и думал, что это чудо, а оказалось, что это — просто вранье. Твой брат Апарисио не из тех людей, которые вдохновляют певца. Он и мизинца не стоит Жезуино Брильянте. Видно, пришел конец этому сертану. — Певец оборвал мелодию.

— Ты должен поговорить с девушкой. Я остался здесь только для того, чтобы помочь тебе. Время идет.

Бенто ушел к водоему. Настал решительный час, час бегства из тюрьмы, в которой он столько времени томился. Хотелось подумать о Домисио, но на ум приходили только припадки безумной матери, ее ненависть к своим сыновьям. Перед глазами проходили Педра-Бонита, убийство паломников, расстрел, земля, пропитанная кровью невинных, печальный, сострадательный взгляд умирающего крестного, священника Амансио. Нет, в моих жилах и вправду не течет кровь кангасейро. Я не способен убивать и грабить. Совесть не позволяет, решил Бенто. А как же Домисио? Ведь брат был хорошим, любящим человеком, и у него тоже когда-то было мягкое сердце, а теперь он скрывается в каатинге и убивает, как Апарисио.

Наступил вечер. Бенто почувствовал себя наконец в силах порвать со своей семьей навсегда. Спустившись немного, он подошел к покрытой кувшинками воде. Повыше устроила себе гнездо утка. Мать заботливо прикрывала своими крыльями пискливых птенцов. Он осторожно, чтобы не вспугнуть утку, обошел гнездо и поднялся выше. Навстречу ему шел вакейро Фелипе.

— Сеу Бенто, я пришел поговорить с капитаном, а он ушел от меня. Нужно подумать, что делать со скотиной, он рассказывает мне старые истории, и я не знаю, к кому обратиться. Скот гибнет. Синья Доната велела поговорить с вами.

— Но я уезжаю, сеу Фелипе. Жаль оставлять капитана, но что поделаешь? Вы должны помочь старику, пока он не закроет глаза.

— Правда, сеу Бенто, я родился и вырос здесь, но каждый человек должен иметь свой угол. Время капитана прошло. Скоро свеча догорит, явится сюда судья и начнутся разговоры об инвентаре. Я должен признаться вам, что майор Леокадио зовет меня к себе. Придется согласиться перейти к нему. Жаль старика, но прежде всего я должен думать о своей семье.

Бенто знал, что негр бесстыдно грабит остатки имущества капитана. Бенто хотелось обругать вора, но он сдержался. Ему нельзя было вмешиваться в это дело.

— Делайте, как знаете, сеу Фелипе, я уезжаю.

Когда Бенто поднялся к дому, его ожидала там Доната.

— Сеу Бенто, вакейро Фелипе сказал мне, что гибнет скотина. Подлая он собака. Несчастный капитан при смерти, за него даже некому вступиться.

На порог вышел Кустодио и обратился к служанке.

— Доната, позови Зеку ужинать.

У Бенто сжалось сердце. Старик при свете угасающего дня, с грязной бородой, голый по пояс, в кальсонах, был одновременно и жалок и страшен. Такой он видел свою мать: растрепанной, с безумным взглядом, помутившимся разумом. Она так же без умолку говорила и была далека от мира, в котором жила. Нет, ему нельзя оставаться здесь, слишком тяжелы воспоминания. Нужно изменить жизнь, уйти Далеко и навсегда от злой судьбы всеми гонимой семьи. Какое счастье, что явился Деоклесио и помогает ему спастись!

Старый Кустодио стоял, опершись на толстую палку, и смотрел вдаль. Бенто стало страшно. Когда он ушел от