Уорхол - Мишель Нюридсани

он окрашивал поверхности краской такого же цвета, и поскольку это занятие отняло у него гораздо больше времени, чем он предполагал, то так и остался на «Фабрике». «Два туалета я приспособил под темную комнату, – рассказывал Билли Нейм, – чтобы печатать фотографии, которыми я стал увлекаться. Там же я и спал в закутке, по площади около трех квадратных метров, прямо на полу, потому что не привык спать на кровати».

Билли Нейм по большей части воспринимался всеми как «тип, все время проводящий в шкафу, в самом дальнем углу». «Забавный парень, этот Билли, – отзывался о нем Пол Моррисси. – Он прожил четыре года в сортирах, без вентиляции, выходя оттуда только по ночам, чтобы его никто не заметил. В результате такого образа жизни, когда он совершенно не видел солнечного света, а его организм страшно нуждался в витаминах, он стал похож на прокаженного, покрытого отвратительными язвами и засохшими болячками. Спал он скрючившись, поджав ноги к самой голове, а ногти отросли на невероятную, невообразимую длину».

Страшно худой, довольно высокий, неумытый, с глубоко запавшими глазами, с густыми, нависавшими бровями, Билли всегда одевался в черное, питался амфетаминами и тем, что раздобудет то здесь, то там. Это он нашел на уличной помойке знаменитый диван и принес его на «Фабрику». Это он нашел крутящийся шар, сплошь покрытый маленькими кусочками зеркал, которые повсюду отбрасывали светящиеся «зайчики». Это он придумал большинство прозвищ, которыми награждались все, кто хотя бы на непродолжительное время заходил на «Фабрику». Среди них были и слишком эксцентричные, державшиеся вызывающе, и, напротив, почти незаметные, смирившиеся с тем, что общество выбросило их за борт, и отпетые наркоманы. Все они бесцельно слонялись по «Фабрике», то и дело заглядывали в лабораторию Билли в поисках временного убежища и, благодаря этому, становились «суперзвездами». Это он запечатлел на фотографиях самые яркие и насыщенные событиями часы «Фабрики». Он был официальным фотографом короля Энди.

«Когда было решено посылать его фотографии в ежедневные газеты, когда его популярность оценивалась по толщине печатной продукции, посвященной ему, – говорит Ультра Вайолет, знавшая не понаслышке эту ситуацию, – ему потребовался официальный фотограф, который забрасывал газеты и журналы снимками и фоторепортажами».

Постепенно Билли полностью покрыл серебряной бумагой или зарисовал недоступные места краской такого же цвета, каждый квадратный сантиметр стен, потолка, пола, раковин и унитазов, электрических лампочек. Парик Энди тоже стал серебристым, а вся студия превратилась в одно гигантское и всепоглощающее зеркало. I’ll be your mirror[500], – пела группа Velvet.

В 1968 году на новой «Фабрике» профессиональные рабочие и дизайнеры воссоздали ее прежний интерьер, не допустив никаких неточностей. Они оставили нетронутой только одну крошечную комнатку в глубине новой «Фабрики» – обиталище Билли Нейма, в котором он восстановил все сам, где при свете лабораторного фонаря читал книги по теософии Алисы Бейли[501]и рисовал на стенах астрологические символы.

Весенним днем 1970 года, решив, что никто больше, ни Энди, ни кто-либо другой, не удосужится ни поинтересоваться его состоянием, ни просто заглянуть к нему, ни спросить, почему он практически никогда не выходит из этой «конурки», Билли, самый преданный из всех верноподданных Уорхола, просто ушел. Однажды обнаружили дверь его каморки широко распахнутой, а пол был устлан сантиметровым слоем окурков. Билли оставил послание: «Энди, меня здесь больше нет, но я вернусь, это точно. С дружеским приветом, Билли».

Уорхол никогда ничего больше не слышал об этом человеке, который называл себя Name[502]. «Когда люди спрашивали, как меня зовут, – говорил Билли Нейм, – я улыбаясь отвечал, что мое имя – Name. Мне этого достаточно…»

«Однажды я вышел из прибрежных вод в Riis Park в костюме боттичеллиевской Венеры, и вдруг кто-то назвал меня Ондином, как персонажа пьесы Жироду[503]». Так себя представляет Ондин, другой немаловажный персонаж «Фабрики», стремительный и острый на язык, со взрывным характером, «одна из заметных фигур того времени», по словам Дэнни Филдс[504], редактора Country Rithm. «Ондин, по всей видимости, был среди тех, кто решительно провел черту, отделившую эру битников от начала эпохи софистики и Camp’а».

Camp буквально означает на арго «гомосек», но также, согласно Сьюзен Зонтаг[505], это личная позиция, которая заключается в погружении в амфетаминовый дурман как реакция на движение битников. Толкование этого термина также трактуется как второсортный китч, но почти всегда гомосексуальный.

Первая встреча с Уорхолом была бурной. Ондин выгнал Энди из своего дома. «Да, я прогнал его с глаз долой, крича что есть мочи: “Не хочу видеть этого вуайериста”. Какая разница, кем он был. Своим видом он напоминал привидение. Мы все как раз устраивали групповуху, так он решил удовольствоваться ролью наблюдателя. Уорхол всегда приходил посмотреть. Посмотреть что? Посмотреть мир. Но той ночью все только началось, а он уже тут как тут, и все рассматривает, причем не восхищенным или вожделеющим взглядом… Он смотрел на все холодными, расчетливыми глазами. Вот поэтому я сказал: “Уберите от меня этого типа, не хочу его видеть. От его взгляда на все наползает холод”. Вот поэтому его и выгнали».

Вдруг Уорхол предложил Ондину роль Папы Римского в фильме The Chelsea’s Girls. В этой роли он был неподражаем. Это мнение большинства самых выдающихся «суперзвезд». Он обожал Марию Каллас и католическую церковь, ведя на эту тему бесконечные, сложные и эмоционально горячие дискуссии с Полом Моррисси. С другой стороны, Ондин очень настойчиво побуждал всех слушать записи Марии Каллас, запуская ее диски на полную громкость в промежутках между выступлениями группы Velvet, да и вообще где и когда придется. Однажды он, оставшись без гроша в кармане, свалился как снег на голову на «Фабрику» и объявил, что возьмется за любую работу. «О, ну конечно, мне нужна бонна», – откликнулась Эди и наняла его к себе на службу за 30 долларов в месяц. «Все было довольно сносно, – отмечал он, – и я мог покупать амфетамины. Я устроился жить в Центральном парке. Утром, едва открыв глаза после сна под звездным небом, я регулярно купался в озере. Вряд ли стоит объяснять, какой это был кайф. Потом я неспешно брел на West Side, где жили двое моих друзей, и в их компании я проводил некоторое время, наслаждаясь записями оперных арий, до которых они были большие охотники, и только потом отправлялся к Эди». Чаще всего, когда Ондин приходил, его работодательница еще спала. В его обязанности входило, само собой, будить ее. Эди просыпалась тяжело и всегда, мягко говоря, в плохом расположении духа. Она требовала амфетаминов. Наконец, девушка