Арена - Никки Каллен

— Буду. Но что значит дедушка, когда где-то, может быть, без тебя страдает любимый?

Клавдия засмеялась, обняла дедушку, и они проговорили ещё полночи — обо всём.

Утром, за завтраком, дедушка и Мариус обсуждали, как Клавдии пройти в Менильен. «Нужна башня, — говорил Мариус, — маяк, что-нибудь такое, только обязательно старое: только через десять минимум лет, если они их выдерживают, башня и маяк становятся частью Тёмной Башни»; «что такое Тёмная Башня?» — и пока Мариус объяснял дедушке философию Тёмной Башни, Клавдия ела и думала — напряжённо, словно на экзамене: все вокруг твердят о любви, будто она любит Лукаша, но любит ли она? «Не знаю, нет, наверное, но я беспокоюсь о нём, — ответила она сама себе, показала себе руки — чистые, и карманы вывернула: никаких шпаргалок, — он болен, надо отдать ему его кольцо. Пусть встанет с постели и воюет. А я посмотрю на его мир, на него, в доспехах, на коне, и вернусь в свой мир, выйду замуж за Вальтера, перестану верить в сказки, буду сублимировать, рисовать, писать диссертацию…»

— Я вспомнил, есть башня, не совсем башня, маяков-то у нас нет почти, чай, не море; а водонапорная, в трёх станциях от нас на электричке, старая-старая, ещё до революции построенная; говорят, даже действует, но ею, конечно, никто не пользуется. Она забитая, но глава поселка — мои знакомый, сможем договориться, открыть… — говорил где-то дедушка.

— Попробуем, — отвечал Мариус. — Клавдия? Клавдия? Вы нас слышите?

— Да, — всё вокруг было прозрачное, солнечное, даже не верилось в чудеса, другие миры, просто хотелось взять купальник и побежать на озеро; пить там на пляже квас, смотреть на рябь, будто не ветер, а Биче Сениэль бежит по воде, святой Каролюс Дюран шагает…

— Клавдия, у вас есть старинная одежда, под старинную? Лукаш сказал, вы увлекаетесь, играете в какие-то игры… Вам нужно надеть; вдруг всё получится, и вы попадёте в Менильен, а там — Средневековье.

— Хорошо, — ответила она, доела пирог — яблочный, с корицей и сливками; поднялась в свою комнату; ролевую одежду она всегда брала с собой: иногда ей нравилось ходить в ней просто так, релакс, как кто-то ходит голышом, в капле духов Шанель; она выбрала не костюм Робина Гуда, не парадную одежду леди Ровены — бордовое бархатное платье, отделанное золотым шнуром и красными камнями, — а то, что называла нарядом служанки; Клавдия сшила его по иллюстрации из «Спящей красавицы», там в такой одежде спала девушка; удивительная была картинка: служанка с кувшином воды — намного красивее самой принцессы; белая рубашка с широким рукавом, синий суконный корсет с чёрным шнуром; чёрно-зелёная юбка и несколько пышных нижних, разноцветных; ни разу его не надевала. Полосатые шерстяные чулки, жарко, наверное, будет… интересно, в Менильене тоже лето? Кожаные туфли с широкими пряжками, на крошечном каблуке — просто из магазина; «такие ирландские, правда?» — сказала она в своё время Вальтеру.

Они приехали на нужную станцию вечером — и всё равно дачники в электричке глазели на Клавдию: карнавал, что ли? С собой Клавдия ничего не взяла, кроме кольца; и прокладок; спрятала под юбки — там был такой хитрый кармашек; и плащ перекинула через руку — тот самый, синий, бархатный, цвета ночи из рассказов Александра Грина. Башня стояла у самого перрона; невысокая, в два этажа всего; красивая; Клавдия подумала: если бы у неё было много свободного времени, она бы завела хобби — фотографировать такие башенки, брошенные, но не снесённые; будто люди чувствуют: почему-то их не нужно сносить — вдруг кто-то сможет попасть из одного мира в другой; вся из красного кирпича, окошки и дверь забиты; наверняка внутри полно грязи, пауков и битого стекла; дедушка ушёл куда-то искать главу посёлка, договариваться; а они с Мариусом ходили туда-сюда по перрону; «надо было семечек взять», — сказала она; «семечек?» — выгнул бровь Мариус; «ну или томик Диккенса…» Дедушка вернулся довольный, с топором и распиской от мэра: разрешаю; рубанул по двери, она поддалась вдруг легко, словно её подтолкнул кто изнутри; они увидели ступеньки, заросшие мхом; «дедушка», — она обернулась; «иди», — сказал дедушка, а глаза его блестели, точно не она, а он сейчас пойдёт на поиски друга; «вот, возьмите», — Мариус дал ей в руки фонарь — неожиданный, тяжёлый, старинный, не фонарь, а целый дом, несут за кольцо, а чтобы зажечь огонь, тоже открывают дверь; провёл по нему ладонью — и внутри запылала свеча; «а если, — сказала она, — а если я никуда не приду, просто поднимусь и спущусь?» «ничего, — ответил Мариус, — что-нибудь ещё придумаем»; и она пошла в башню, ступила на лестницу, настоящую, винтовую; она и вправду оказалась полна стекла, камней, обломков фанеры; и фонарь был совсем не нужен — сквозь доски проникал вечерний свет. Сейчас поднимусь наверх, говорила она себе, и ничего особенного не увижу, постою чуть-чуть, прочитаю пару граффити, потом спущусь; все друг на друга немножко посердятся, как всегда, когда что-то могло случиться, но не случилось; и приедем домой, я переоденусь, приготовлю ужин… Уфф, только бы не навернуться. В башне было всего два этажа, она их прошла в считанные минуты, и то — шла очень медленно, чтобы не наступить на камешек случайный, коварный; стекло хрустело под ирландскими ботинками; «и что?» — сказала она, оглядываясь; вот и пара граффити — чудных для местности: «Когда я хочу прочесть книгу, я её пишу», «Темнее всего в предрассветный час»; что-то же должно было случиться: башня вырасти до небес, у её подножия расцвести поле роз; но ничего не менялось, в башне царила тишина, полная звуков, как дорогая белая ткань — оттенков; Клавдия вздохнула и пошла вниз; толкнула дверь — и тут погас фонарь, и дверь открылась, медленно-медленно, будто не дверь, а ворота замка навстречу торжественному королевскому кортежу; и Клавдия увидела свет, нежный, жёлтый, и аллею, полную старых, высоких деревьев; у них была странная кора — блестящая, словно золотая; Клавдия вышла из башни, под ногами захрустел песок — белый, прозрачный, кристаллики сахара; вот теперь она услышала настоящую тишину — когда ни птиц, ни электричек вдалеке, ни голосов прохожих; а только этот свет; и шуршание листьев — они падали с деревьев, кружились замысловато, коричневые, золотистые, красные; осень, подумала Клавдия, янтарное королевство; если это не рай, то это Менильен, и в Менильене осень.

Башня за её спиной изменилась — здесь она была по-настоящему старой; чёрный камень порос серебристым мхом; в окошках блестела слюда; черепичная чёрная крыша полна листьев не за одну осень; «спасибо», — прошептала Клавдия, коснулась камня рукой — он оказался тёплым; Клавдия закрыла глаза: башня тихо гудела под ладонью, словно была антенной; «может быть, я ещё вернусь», — и пошла по аллее, в золото. Алле я казалась бесконечной; в волосах запутались листья; «наверное, я попала в какое-то переходное место — как дети в «Хрониках Нарнии»: путешествовали между мирами и попадали в странное зелёное озеро, сонное, заколдованное; промежуточная станция»; и вдруг аллея закончилась — открылись поля, такие же бесконечные, как море, если смотреть в жёлтое стёклышко; у Клавдии дух захватило от такой красоты. Здесь никогда не было машин, подумала она, воздух аж звенит от чистоты, словно горный; воздух золотой и лазурный. Ветер пронёсся по травам, точно волны побежали, рябь, и открыли дорогу — тоненькую тропинку; прошёл кто-то пару раз, собирая последние цветы, напевая что-нибудь из «Точки Росы»: «Ирландский король пошёл на войну…», «Мои триста шагов». Клавдия развела руками стебли — и шагнула; вокруг всё золотилось; тоннель из травы; «я сплю, — подумала девушка, — какой красивый сон: сначала деревья, теперь трава; может, потом будут облака?» Она шла и шла и не уставала, а потом и поля закончились — она вышла в маленький лес, в котором тоже медленно падали листья, словно сочиняли не слышную никому музыку; лес рос на холме, а с него открывался вид на такие же поля, а там уже было селение; Клавдия прищурилась: не город, не деревня, просто хутор — поместье; услышала, как залаяла собака; дым шёл из нескольких труб. Клавдия подобрала юбки и побежала с холма, опять врезалась грудью в травы, но теперь она не наслаждалась, просто шла, к цели, думала: «что я скажу? здравствуйте, я Клавдия, девушка из другого мира; как поживает наш принц? я к нему, принесла ему кольцо и привет от Корнелиса… наверное, при имени «Корнелис» меня сразу закидают камнями, раз он у них числится в предателях… Саруман, Белый маг, ставший чёрным». Звуки жизни стали слышнее — Клавдия даже различила кудахтанье кур; звенела цепь колодца; «откуда я знаю, — подивилась себе девушка, — я никогда не слышала колодцев…» Поместье было обнесено частоколом; Клавдия пошла вдоль обструганных тёмных брёвен, провела пальцем — гладкие, точно лакированные; как много здесь цвета, запаха и прикосновений. Забор кончился, ворота оказались открыты: видно, здесь никого не боялись. Двор был чистый, хороший, посыпан соломой; словно пол; гуляли куры, рыжие и чёрные; посреди и вправду стоял колодец; к Клавдии подбежала большая пушистая рыжая собака. «Привет», — сказала Клавдия, протянула руку вверх ладонью: видишь, какая маленькая, бояться нечего; собака внимательно посмотрела, обнюхала, коротко тявкнула, словно позвала; «кто там, Ред?» — ответил женский голос, молодой, звонкий; из одного из сараев вышла женщина; Клавдия обрадовалась, что их одежда похожа: суконная клетчатая юбка, корсет, рубашка белая, с широкими рукавами, полосатые чулки, ботинки тупоносые, на широких низких каблуках; женщина была красивой, румяной, рыжей — под стать своему хозяйству.