Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

Может, эта история кому-то покажется аморальной, но я знаю точно, что до сих пор Стас поздравляет Галю и ее сына со всеми праздниками, а она пишет ему до востребования, хотя прошло почти десять лет, и они с тех пор не виделись.

Вот вам и Северный Париж. Да в каком Париже вы найдете таких женщин?!

Мимоходом. Кальсоны Алексеевича

Северодвинск. Середина декабря. На улице минус 25. Экипаж прибыл на завод всего на пару месяцев, семьями не обременен, поэтому расселен в одной офицерской гостинице, рядом с бригадой. Почти вся боевая часть 5 состоит из молодых лейтенантов и старлеев, во главе которых стоит ветеран, капитан 2 ранга Епифанов Андрей Алексеевич. Гренадерского роста, статный, седовласый, с завитыми белыми усами и серебряными бакенбардами, одновременно похожий и на просмоленного всеми морями боцмана, и на суворовского чудо-богатыря.

За грозной внешностью, внушающей невольное уважение, скрывается честный и справедливый человек, относящийся к своим молодым подчиненным, не как к простым служебным винтикам, а, скорее, как к шаловливым, непослушным и еще не успевшим поумнеть детям. Прекрасно понимая, что молодость и определенная юношеская безбашенность в Северном Париже проявляется у его молодых подчиненных сама по себе, непроизвольно, и что, по сути, бороться с этим трудновато, Алексеевич, по мере сил и возможностей старался, уж если не контролировать, то хотя бы не давать своим молодцам забывать, что у них есть и погоны на плечах, и служебные обязанности.

Одной из таких воспитательных мер, направленных на поддержание воинской дисциплины своего лихого подразделения, Алексеевич избрал следующее. По личному опыту зная, что его молодая поросль, каждый день после службы разбредается по всяким злачным местам славного Северодвинска в поисках удовольствий, недоступных в своем маленьком гарнизоне, а потом утром с большим трудом встает, а то и вовсе не пребывает на подъем флага, механик каждое утро, с завидным постоянством проделывал следующую процедуру. Ходу до заводского пирса, у которого был пришвартован корабль, было минут десять, поэтому ровно в 06.50 механик выходил из своего номера, и шел по всем номерам, где обитали его подчиненные, благо жили почти все на одном этаже. Он стучал в каждую дверь, пока там хоть кто-то не отзывался, и грозно командовал:

— В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет, матку выверну, пионеры!

Завершив обход, он удалялся в свой номер, и ровно в 07.35 стоял на крыльце гостиницы, неизменно выбритый, с подкрученными усами, в своей не очень уставной каракулевой шапке, и величаво пыхтел сигаретой. Мы хотя и ворчали на него, за глаза обзывая Будильником, но опозданий практически не случалось, и собрав всю свою «банду», механик возглавлял ее, и мы дружно прибывали на подъем флага.

В это утро все шло, как и было заведено, только вот после стука в нашу дверь, знакомая уже до зубной боли фраза, прозвучала несколько странно. Как только мы отозвались на его канонаду, знакомый голос за дверью выдал:

— В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет. Это. Бл… Ну сами знаете, охламоны!

Следующие полчаса мы, поругиваясь друг на друга, на механика, вчерашний вечер, мороз, любвеобильных северодвинских женщин и командование, умывались и приводили себя в порядок. И в этот день как-то случайно получилось, что почти все, кого будил Алексеевич, вышли из своих номеров практически одновременно и такой же одной командой человек семь вышли из гостиницы.

На крыльце, как всегда, стоял механик, с привычной сигаретой в зубах. Только вот вид у него был, скажем прямо, оригинальный. Как всегда, свежий и выбритый, благоухающий «Красной Москвой», он был в шапке и канадке, настоящее олицетворение старого морского волка. Но вот вместо штанов на механике были самые уставные кальсоны с начесом, цвета светлой морской волны, выглаженные и даже со стрелками, заботливо заправленные в носки, и зимние офицерские ботинки, зашнурованные согласно правилам ношения военной формы одежды. Вообще, внешний вид механика полностью соответствовал словам «.штормовать в далеком море посылает нас страна…», если бы не эти лазоревые отутюженные кальсоны. Картина была до того потрясающая, что секунд десять никто из нас не мог вымолвить ни слова. Эту паузу бодро прервал сам механик.

— Ну что, бездельники, примолкли? Все собрались? Тогда шагом марш!

Но тут оцепенение у нас прошло, и старлей Скамейкин, вообще отличавшийся резвостью речи и телодвижений, как-то быстро, но неуверенно развел руками.

— Андрей Алексеевич. А кальсоны-то зачем?

Механик бросил на Скамейкина взгляд, в котором читалась мудрость всей трехсотлетней истории российского флота.

— Эх, Скамейкин… уже старлей, а мозгов еще не хватает! В такой мороз без кальсон яйца, как рында, звенеть будут, дурень!!!

Тогда Скамейкин, уже с блуждающей на лице улыбкой, указал рукой на нижнюю часть фигуры механика.

— А брюки что в таком случае надевать не надо?

И тут уже не выдержали мы все и расхохотались. Надо отдать должное механику, видимо, собиравшемуся разродится еще какой-нибудь народной мудростью на вопрос о брюках, но непроизвольно взглянувшему на свои ноги. Он не растерялся и даже не изменил выражение лица. Он только выпрямился, щелчком откинул сигарету, причем точно в урну метров с трех, и только потом хмыкнул:

— Ну, ё-моё. Заслужился. Пора на пенсию. Минуту ждать!

И не теряя чувство собственного достоинства, но на удивление быстро исчез за дверями гостиницы.

Потом, когда механик уже спрятал свои симпатичное исподнее под строгим флотским сукном и мы все шагали по направлению к заводской проходной, механик, лукаво и одновременно простодушно посмеиваясь в свои щегольские усы, рассказал, что вчера неожиданно встретил училищного одноклассника, которого не видел много лет. Они посидели вечерком в ресторане «Белые ночи», в простонародье РБНе, вспомнили молодость, друзей, поговорили о болячках и грядущей пенсии, ну и, естественно, немного усугубили. Заведенные много лет назад внутренние биологические часы, подняли Алексеевича на службу вовремя, минута в минуту, а врожденная ответственность не позволила хоть на йоту изменить установленное самим собой утреннее расписание. Но все же возраст дал о себе знать, сначала дав сбой при утренней «перекличке», а уж потом и с брюками, которые Алексеевич просто забыл надеть. Обо всем этом Епифанов говорил с такой мудрой самоиронией, что вскоре мы смеялись скорее над своей реакцией, чем над таким старым просмоленным зубром, как наш Алексеевич, хотя тогда и не задумывались, что ему всего сорок пять лет, и это не он стар, а мы просто еще очень молоды.

Типично военная сказка

В каждом, кто опередил меня по карьере, я вижу личного врага и веду себя по отношению к нему соответствующим образом. Я стараюсь только, чтобы он не заметил этого, пока является моим начальником.

Жил да был человек. А звали его. Ну, пускай, Иванушка-дурачок. С самого детства рос Иванушка сиротой. Родителей его то ли война с фашистом в могилу свела, то ли последствия ее, не знаю точно. Но рос мальчик без родительской ласки, без отеческого пригляда. Подошло время, и определили добрые люди, друзья родителей, Иванушку в Суворовское училище. И стал Иванушка учиться военному делу. И так любо оно ему, безотцовщине, стало, что посчитал он всех военных своей семьей, и все заботы военные стал считать за свои собственные. Так и жил.

Времечко летело. Закончил Иван Суворовское училище, думал-думал и решил податься на флот. Тогда моряком служить почетно было. Форма красивая. Уважение и слава. Поступил Иван в подводную школу. Год учится, второй. Старается. Пока суд да дело, встретил девушку хорошую. Женился. Стали жить душу в душу. Пять лет стрелой пролетели, окончил Иван свой последний университет. Не первым, но и не последним. Взял Иванушка молодую жену, два чемодана в руки и поехал на Крайний Север Родине служить.

Как и все на флоте, начал наш Иван с низов. Командиром ракетного отсека. Сколько шишек и синяков получил — не счесть! И носом в грязь тыкали, и обругивали матерно, и на берег домой не спускали. Но Иван терпел молча. Не он первый, не он последний. Обиду глотал, корабельную науку постигал, на ус мотал. Была у него мечта, как у любого военного. Хотел Иванушка воеводой стать, командиром подводной лодки. Не больше. Но и не меньше. Грезил об этом и во сне, и наяву, ни о чем другом и не помышлял. Только свой корабль! Только своя семья-экипаж.

Долго ли, коротко ли, дослужился наш Иван сначала до помощника командира, а потом и до старшего помощника. Совсем немного осталось, один шаг, и мечта сбудется. Старпомом Иванушка был отменным. И дело спорилось, и людей зря не мучил, но когда надо, мог так отчитать — жить не хотелось. Не обделил Господь Ивана ни голосом, ни статью. Невысок, но крепок и кряжист. Скомандует — бакланы с пирса взлетают. Ну просто готовый командир! Да и голова у Ивана не сбоку приделана была. Соображал. И знал много, поболее других командиров.