Россия – наша любовь - Виктория Сливовская

зрения было отличное социальное происхождение: уроженец села (отец погиб на войне, мать – член партии, наивно верящая в «доброго Сталина»), фамилия, производная от слова «рассада» – плоть от плоти русский. Как и его жена, Алина Петухова-Якунина, красавица, суровая и в то же время добрая, у которой за плечами было невероятно трудное детство, о котором они никогда не хотели говорить. Именно ей, автору произведений для детей, работавшей в «Литературной газете», Стасик, по его словам, был обязан всем. Она была для него абсолютным авторитетом: ему было достаточно одного ее взгляда, чтобы понять ее мнение. Она была его опорой до самого конца, вытащила его также из алкоголизма («из канавы», как говорил Стасик). Нас она тоже очаровала.

Оба друга кроме недолгого периода, когда Натан работал в школе и музее, а Стасик в издательстве «Молодая гвардия», «Литературной газете» и «Юности», старомодно выражаясь, нигде не «служили». Они оба зарабатывали на жизнь написанием книг и статей, что, учитывая их духовную независимость и неангажированность, было крайне трудно. Иногда человеку со стороны это могло бы показаться просто невозможным. Натан сожалел, что его лишили возможности устроиться на работу в университет и создать вокруг себя группу учеников. Имевший за плечами негативный опыт, Стасик не тосковал ни по одной из должностей.

Известно, насколько «терпимо» воспринималась подобная позиция советским режимом. Естественно, их не касались никакие выдвижения или награды, но они были готовы к этому, своеобычно относясь к нападкам со стороны посредственных критиков. Поскольку они были беспартийными, их было сложно призвать к порядку. Фактически, им сходило с рук участие в различных акциях протеста – как правило, из-за этого уменьшалось количество заказов от издательств, что, конечно же, отражалось на их уровне жизни. Несомненно, им благоприятствовало членство в Союзе писателей и Литературном фонде, обеспечивавшее ряд привилегий, облегчавших решение бытовых вопросов.

Литфонд был создан в начале XX века по инициативе Лонгина Пантелеева, его председателя с 1912 по 1919 год (год его смерти). Он был выдающимся демократическим деятелем и автором переведенных на польский язык воспоминаний. Капитал Литературного фонда состоял из процента от авторских гонораров и дарений. Важно отметить, что, пережив все революции, девальвации и прочие перемены, он продолжает существовать и не был ликвидирован. Нельзя не упомянуть, что, когда с большим шумом Бориса Пастернака выбросили из Союза писателей, его оставили, тем не менее, в Фонде, о чем было сказано в позорном некрологе: «Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича…»[163].

Алина Петухова-Якунина, жена Станислава Рассадина

Станислав Рассадин

Из фонда можно было получить помощь, направление на изучение архивных материалов, возмещение расходов на проезд и питание, а главное – путевку в один из многочисленных домов творчества. Плата за пребывание для членов была невысокой, номера и питание были довольно неплохими – поэтому Рассадины почти не бывали в Москве в своей уютной квартире на Воробьевском шоссе, позже переименованном в улицу Косыгина. Они бежали из столицы, чтобы спокойно работать, не беспокоясь о быте и избегая незваных гостей. В Москве они могли также воспользоваться дешевыми обедами в ЦДЛ и купить там те продукты, которые были «в дефиците», однако каждое пребывание там грозило пустой тратой времени. Переделкино и Малеевка под Москвой, Ялта и Коктебель в Крыму, Дубулты и Сулукрасты в Латвии (в этом последнем курортном местечке они частным образом снимали комнату у одной польки) – названия этих мест постоянно мелькают во всех письмах к нам, которых было около двухсот. Затем появилась возможность поездок в страны соцблока и, наконец, на Запад, чем наши друзья постоянно пользовались, тратя на это все свои сбережения. Мы также во время пребывания в СССР использовали эти возможности, иногда прибегая к протекции «сильных мира сего», например, Андроникова, который организовал нам наше первое пребывание в Абхазии, в Доме писателей в Гаграх.

К Рассадиным мы не попали в тот памятный 1961 год, когда мы бегали с одного вечера на другой, из одного дома в следующий, когда были написаны тексты о шестидесятниках для журнала «Пшеглёнд Культуральны», хотя имя Станислава Рассадина уже появлялось во многих журналах. Это они нашли нас в Варшаве, когда приехали в турпоездку где-то в середине шестидесятых годов. Вместе с ними был Толя Кузнецов с красавицей женой, позже наш многолетний друг по переписке (он не имел ничего общего с Феликсом Кузнецовым, который начинал как либеральный критик, защитник гневной молодежи, а завершил свою карьеру сотрудником Союза писателей, чиновником по делам литературы, громившим Пастернака и других писателей). Толя долгие годы собирал материалы о великой пианистке Марии Юдиной, которую мы видели, когда она играла на памятных похоронах Твардовского все в том же ЦДЛ[164].

Мы долго обменивались письмами с Толей, время от времени встречались. Затем он исчез из поля зрения. Растаял в тумане…

Стасик и Алла, как и многие другие, постучали в двери нашей однокомнатной квартирки на задах улицы Новы Свят. И остались в наших сердцах навсегда. Мы бывали в гостях друг у друга. Во время их первого приезда в Варшаву мы виделись всего несколько раз – они отрабатывали какие-то встречи в Польском союзе писателей, посещали поляков, которых рекомендовали их знакомые (удивлялись тому, что в доме одного из известных поклонников русской литературы им не предложили даже чая). Мы вместе пообедали у нас дома и почувствовали, что нас что-то притягивает друг к другу, связывает какими-то невидимыми нитями. Потом мы прогулялись с ними по туристическим местам. В следующий свой приезд в польскую столицу – уже как индивидуальные туристы – они снова нам позвонили.

Мы сразу же пригласили их домой. Здесь они застали автора-исполнителя Евгения Клячкина и студентов, встреча их не очень обрадовала: они не относились к поклонникам его песен, и думаю, что были правы. Так что считали, что потеряли время. К счастью, потом мы вместе гуляли по дорожкам в парке Лазенки, с каждым шагом открывая, как многое нас объединяет: общие интересы, подобное отношение к окружающей нас действительности. С тех пор мы многократно встречались и в Москве, и в Варшаве. И вели систематическую переписку. Возвращаясь спустя годы к этим почти двумстам письмам – длинным и коротким – поражаешься их теплоте, постоянному беспокойству о том, не затерялось ли письмо, не произошло ли что-то неладное. Они хорошо знали наших родителей, сына и друзей. Мы были как одна семья. У нас не было никаких секретов, хотя и мы, и они редко