Водоворот - Ларри Бонд

— Отзвуки обостряющегося политического, военного и экономического кризиса в ЮАР продолжают сотрясать мировые финансовые круги. Сегодня на торгах нью-йоркской биржи цена на золото была зафиксирована на уровне почти шестисот долларов за унцию, и завтра ожидается ее новый подъем. Рост цены на золото сопровождается удорожанием всех видов стратегического сырья, экспортируемого ЮАР. О том, что это может означать для среднего потребителя, вы сможете узнать позднее в нашей передаче из рубрики «Доллар и здравый смысл».

О событиях в стране. Полиция Сан-Франциско отказалась дать информацию о том, имела ли обнаруженная сегодня утром возле здания Федерального управления бомба какую-либо связь с недавней серией терактов, ответственность за которые была возложена на радикальные группировки борцов за охрану окружающей среды…

Иэн, Эмили и Сибена неудобно жались на маленьком диванчике перед черно-белым телевизором. Даже при опущенных шторах дневное солнце превращало эту крохотную однокомнатную квартирку в настоящее пекло.

Иэн утер пот со лба и с трудом удержался, чтобы не посетовать на жару и отсутствие кондиционера. Он подумал, что поговорка о дареном коне применима, должно быть, и к одолженной на время квартире — особенно в случае, если в ней вы скрываетесь от полиции. Им и так повезло, что друг Эмили — журналист и офицер запаса Брайан Пакенхэм — согласился дать ей ключи от своей квартиры, не задавая лишних вопросов.

Им действительно повезло. Иэн не сомневался, что его собственная квартира, студия, а возможно, и посольство США в Претории уже обложены полицией. И он был абсолютно уверен, что его фото уже разослано по всем полицейским постам на выезде из Йоханнесбурга. Ни один полицейский начальник ЮАР не позволит иностранцу, так оскорбившему его президента, ускользнуть из расставленной сети.

Но после девяноста шести часов, проведенных взаперти, Иэн был почти готов рискнуть показаться на многолюдных улицах и пустынных автомагистралях Йоханнесбурга. Все лучше, чем сидеть так в полном неведении. При этой самоубийственной мысли он скептически покачал головой и попытался сосредоточиться на сбивчивом английском переводе извергаемых Карлом Форстером резких, лающих фраз на африкаанс.

«…Я знаю, что мои слова услышат не только мои соотечественники здесь, в ЮАР, но и многие люди на всем земном шаре. Я рад такой возможности говорить сейчас с этими чужаками, этими иностранцами, которые приложили руку к тому, чтобы спровоцировать кризис, который мы сейчас переживаем».

Камера отъехала назад от квадратного лица Форстера и удалялась до тех пор, пока он не уместился в кадре в полный рост, горделиво стоящий на фоне огромного бело-желто-синего флага ЮАР.

«Многие из этих узколобых чужестранцев недовольны нашим стремлением построить новую Южную Африку — на наших собственных условиях. Они возражают против нашей борьбы с марксистами и террористами, которые хотят низвергнуть нас в пучину позора и деградации. Им не понятны те условия, в которых находимся мы, южноафриканцы. Многие из них никогда не бывали в нашей стране — нашей прекрасной отчизне! Они игнорируют тот факт, что в так называемой Черной Африке царит хаос и коррупция. Напротив, они вопят и набрасываются на нас. На нас! Они читают наставления народу, который живет на Земле Обетованной! Мужчинам и женщинам, которые сражались, истекая кровью и умирая за то, чтобы на этой земле правили Господь и Цивилизация!»

Камера снова приблизилась, сфокусировавшись на красном, гневном лице Форстера и его грозящем кулаке.

Иэн вздрогнул. Господи, да ведь он обладает даром гипноза! Даже не понимая языка, он ощущал грубую силу голоса Форстера и его риторики. Иэн взглянул на Эмили — она сидела рядом, бледная и напряженная. Интересно, какие ощущения испытывает она? Он скользнул глазами вниз, на ее руки, сжатые так крепко, что от них, казалось, отхлынула вся кровь. Да, она это тоже чувствует — традиционный призыв к жертвенности и страданию. Инстинктивный порыв сплотиться единым лагерем перед лицом надвигающихся враждебных сил.

Он опять посмотрел на телеэкран. Форстер продолжал говорить, тщательно подбирая нужные слова спокойным, бесстрастным тоном, который совершенно не вязался с его яростным и агрессивным выступлением. Теперь он несколько понизил голос.

«Что ж, мы ответим им, этим узколобым иностранцам. Никто не стремится к борьбе. И никакая борьба не дается легко и красиво. Но наша сегодняшняя борьба необходима. Мы сражаемся за само существование нашего общества, нашего народа. И не уступим. Не сдадимся. Мы не отдадим наш суверенитет и будем сражаться до тех пор, пока существует хоть один враг, хоть один коммунист, хоть один черный мятежник, угрожающий нашим женам и детям».

Форстер сделал паузу и какое-то мгновение мрачно смотрел прямо в камеру.

«Многие из вас слышали раздающиеся из-за рубежа обвинения, будто я и мое правительство захватили власть незаконно. — Он презрительно фыркнул. — Незаконно! Что это значит? Что это вообще может значить, если принимать во внимание те условия, в которых находилась наша любимая родина, когда я пришел к власти?»

Иэн выпрямился, совершенно шокированный всем услышанным. Его охватили сомнения, правильно ли он понял слова Форстера. Но следующая фраза все расставила по своим местам.

«Очень хорошо. Я признаю, что для разрешения опасной политической ситуации мы прибегли к чрезвычайным мерам. Курс, которым следовала предыдущая администрация, мог привести ЮАР к полному краху».

Форстер воздел тяжелые, огрубелые руки вверх, словно взывая к Господу за поддержкой.

«Я и мои товарищи действовали как патриоты, в целях создания стабильного, трезво мыслящего правительства. Да, нам пришлось выйти за рамки обычных конституционных мер. Но мы руководствовались интересами нации.

Наши усилия еще не закончены, и они не кончатся до тех пор, пока мы не сможем гарантировать каждому лояльному гражданину ЮАР безопасное и процветающее общество. Для этой цели мы не пожалеем сил. — Форстер сердито посмотрел в камеру. — И кто не с нами — тот против нас».

Он понизил голос.

«И наконец я обращаюсь к Соединенным Штатам и другим невеждам, которые собираются учить нас, как нам жить и что думать: не лезьте в наши дела, оставьте нас в покое — пока не научитесь принимать нас такими, какие мы есть. Если бы мы позволили себе в адрес ваших правительств хотя бы десятую долю той лжи, какую вы вылили на нас, ваши дипломаты уже визжали бы от возмущения. Что ж, мы не визжим, мы действуем. И ваши послы могут оставаться дома до тех пор, пока вы не захотите говорить с нами на языке разума и позволить нам самим решать свои дела».

Улыбка на лице Форстера приобрела самодовольное выражение, становясь все больше похожей на злобный оскал.

«Запомните, мы нужны вам больше, чем вы нам. Вам нужно наше золото, наши алмазы и все ценные металлы, которые питают вашу промышленность. Более того, мы нужны вам, чтобы продемонстрировать то, чего никогда не сможет достичь ни одно черное государство, — стабильный и процветающий оплот цивилизации на Африканском континенте».

Камера сфокусировалась на его суровом, непримиримом лице и замерла в этом положении. Затем экран погас, и на нем снова появилось изображение главной студии телевидения ЮАР. Даже ведущие, кандидатуры которых были одобрены правительством, были, казалось, потрясены тем, что они только что услышали.

Иэн протянул руку и выключил телевизор. Чтобы осмыслить все это, нужен покой и тишина. Форстер даже не дал себе труда опровергнуть факт своей причастности к трагедии «Голубого экспресса». Вместо этого он практически бросил перчатку — бросил вызов всякому, кто осмелится эту перчатку поднять.

Вопрос был в том, найдется ли такой смельчак?

С воздуха Дурбан теперь производил впечатление города контрастов, в котором сплелись красоты природы, оживленная торговая жизнь и кровавое насилие.

На северо-востоке над ярко-синими волнами бескрайнего Индийского океана сверкало солнце. Длинные пенные валы катились на берег и ударялись в острые серые прибрежные камни либо с тихим шепотом набегали на песчаные пляжи. Ближе к центру города в глубоководном порту Дурбана, крупнейшем на юге Африки, сгрудились десятки кораблей. Танкеры с нефтью, контейнеровозы, вместительные рудовозы, проржавелые грузовые суда — все ожидали своей очереди, выстроившись вдоль причала в ожидании разгрузки.

Все насилие происходило на берегу. Дурбанские небоскребы и улицы были окутаны густой пеленой черного дыма, висящего над центральной частью города. По краям полуразрушенных зданий выбивались красные языки пламени, а из изрешеченных пулями автомобилей с гулом вырывался огонь. По улицам валялись тела, кое-где поодиночке, в других местах — огромными кучами. Из окон и дверных проемов, за которыми засели вооруженные мятежники, сражающиеся с полицией, раздавались винтовочные и автоматные выстрелы.