Возвращённые тенью - Валентина Герман

— Да. Не вижу смысла скрывать ее. Тебе нравится?

Диадра перевела взгляд на портрет, сравнивая.

— Вы с ним не слишком похожи.

Терлизан обернулся, прослеживая направление ее взгляда, и руки его, до того скрещенные на груди, взметнулись, отражая его удивление.

— Что это?..

— Портрет.

Терлизан обернулся к ней, сужая глаза.

— Я вижу, что это портрет, Диадра. Я спрашиваю, откуда он. Я никогда не видел этой картины у Берзадилара.

— Это полотно нарисовал для меня Лемар. Тот самый юноша, которого ты убил, чтобы воскресить меня.

— Нарисовал для тебя, — повторил Терлизан, вглядываясь в ее глаза.

Диадра вздохнула и отвернулась.

— Да. Для меня.

— Что все-таки произошло между вами? — Терлизан вновь оказался перед ней, и Диадра немного удивленно подняла глаза.

— Какая тебе разница?

Он сощурился.

— Просто ответь мне.

Диадра вздохнула.

— Он ушел в глубины, потому что мы любили друг друга, но он посчитал, что не может делать меня счастливой.

— В самом деле?.. — в глазах Терлизана мелькнули неожиданные искры боли, и Диадра внезапно пронзительно взглянула на него.

— Да. Как Даенжи.

Терлизан отшатнулся от неожиданности и тут же вновь натянул на лицо бесстрастную маску.

— Не смей говорить о том, чего не знаешь, Диадра.

— Так расскажи мне.

— Что?.. — он усмехнулся, глядя на нее так, словно она предложила исповедь законченному атеисту. Диадра пожала плечами.

— Почему нет, Терлизан? Ты знаешь, что я не смогу никому рассказать об этом; так почему тебе не воспользоваться шансом и не поделиться своей болью с той, чье сердце оказалось разбито такой же беспощадной судьбою?..

Терлизан усмехнулся.

— Ты понятия не имеешь о моей судьбе, Диадра.

Она внезапно сделала шаг к нему и, движимая каким-то глубинным, неясным ей самой инстинктом, положила руку ему на грудь. Ее глаза были серьезны и пронзительны.

— Так расскажи мне.

И внезапно волна чужих, непонятных ощущений хлынула на нее: ненависть, боль, отчаяние, презрение — они были столь сильными, столь поглощающими, что Диадра не знала, как тот, кто испытывал их, мог не потонуть в этом злобном, бушующем море. Оно захлестывало ее ледяными, бьющими волнами, ослепляя, лишая дыхания, унося с собой в безудержном водовороте…

Храм Нераздельности.

Диадра видит, как Анторг, подняв руки, собирает над головой темное, пылающее энергией облако. Сыплется крошка, Берзадилар кричит что-то из-под защитного купола — но Диадра не слышит, словно уши ее наполнены водой, тяжелой, давящей с напряженным звоном. Девушка на полу резко хватает ртом воздух — и тут же мерцающее молниями облако над головой Анторга сворачивается вихрем — а потом взрывается безудержной волной, которая, кажется, должна разрушить стены, смести с лица земли весь город… никто не замечает ее. Никто не замечает, что в этот самый момент все в мире меняется навечно. И Анторг, бережно поднимающий девушку с каменных плит, и Берзадилар, отчаянно качающий головой под мерцающим куполом… они не знают еще, что ждет их дальше, какая кара уготована им за одну ставшую бесценной жизнь…

Диадра чувствует, как видение вытягивает ее выше, сквозь прозрачную крышу Храма Нераздельности. Она не может сопротивляться, и лишь наблюдает, как гнев Ауры, эта могущественная, неудержимая волна раскатывается дальше, покрывая всю землю до горизонта… и исчезает.

И ночная темнота начинает сгущаться, и Диадра так явственно ощущает пронизывающий холод, хотя у нее вовсе нет тела. Быть может, потому, что это не холод воздуха, но холод страха, леденящего, безотчетного ужаса… темнота сгущается все плотнее, затмевая луну и звезды, и внезапно неестественными вихрями сворачивается в фигуры… такие знакомые, такие ужасающе знакомые — и вспыхивают нечеловеческие глаза, и раскрываются черные крылья, и Диадра наконец может слышать, но единственный звук, который доносится до нее — это скользящий, леденящий визг их полета, едва слышимый цепенящий голос приближающейся смерти…

Они распахивают крылья, устремляясь на поиски жертв, и Диадра следует за одним, лавируя между деревьев, стен, окон. Пылающие изумрудные глаза заглядывают в одно стекло, в другое, третье, до тех пор, пока наконец не застывают у окна, освещенного из глубины несколькими зажженными лампадами. Слышится крик, болезненный, усталый — и одновременно голоса:

— Тише, тише… молодец. Терпи, еще немного…

Снова крик, и Диадра наконец понимает, что кричит в постели женщина, возле которой суетятся фельдшеры.

Голод наполняет призрака, глаза его вспыхивают изумрудным огнем. Двое… две жизни одним вдохом, одна из которых еще поддерживает другую… и он устремляется к постели сквозь нетронутые стекла.

Еще один крик, и руки акушерки заботливо подхватывают ребенка, и облегченный стон матери внезапно прерывается, когда она, вновь сжимая пальцами измятые простыни, начинает бледнеть и хватать губами воздух.

— Что с ней?.. Что с ней?? — непонимающая акушерка, не замечая зависшего над женщиной призрака, пытается разорвать на ней ворот рубашки. — Она задыхается!..

— Режьте пуповину!..

Диадра видит, как призрак высасывает из нее жизнь, ненасытно, капля за каплей, и жаждет, жаждет добраться до новой, невинной, все еще связанной с нею первозданной нитью…

Кривые ножницы смыкаются в дрожащей руке, чьи-то пальцы ловко цепляют зажим, накладывают тампоны — и вот первый вдох, и первый, еще не похожий на человеческий, крик — и призрак над женщиной внезапно вздрагивает. Младенец кричит, неосознанно суча ножками, и вытягивает крохотные ручки, и поворачивает голову…

— Он тянется к ней!.. — пораженно шепчет одна.

— Ерунда, — отвечает другая, омывая ребенка влажным полотенцем, а Диадра видит, как призрак, оглядываясь на младенца, внезапно резко взмывает, прижимаясь к стене над изголовьем — но словно что-то держит его, не давая уйти дальше.

— Он тянется к ней! — повторяет первая и, подхватывая малыша теплым одеялом, бросается к постели матери. — Смотрите! Это мальчик!..

Призрак над изголовьем издает резкий, нечеловеческий визг, изумрудные глаза вспыхивают от боли. Крик ребенка убивает его — или?… Или?.. и внезапно черный туман, темнота, составляющая его расплывчатое тело, начинает струиться к младенцу, все быстрее, быстрее… визг призрака тонет в слабом, отчаянном младенческом крике, и с последней каплей глаза младенца неожиданно раскрываются и вспыхивают изумрудным светом…

Мать с резким всхлипом вдыхает воздух и, закашливаясь, улыбается сквозь слезы и протягивает к голове младенца дрожащую руку.