Пороховой погреб Европы - Александр Григорьевич Задохин

этом наличие или отсутствие необходимых ресурсов не принимается в расчет, ибо ценности отождествляются с ресурсами и становятся источниками силы, а решение принимается на основе ценностно-образного представления о конкретной ситуации. Если же говорить о косовском конфликте, то образ врага и «славянские ценности» определяли готовность ряда политических деятелей объявить войну НАТО, не сообразуясь с реальными возможностями России и катастрофическими последствиями этого шага.

Оптимисты предлагали использовать сложившуюся ситуацию, чтобы консолидировать общество перед внешней угрозой. Среди оптимистов были и такие, которые считали, что неудачный для НАТО исход военной, а затем и последующей миротворческой операции резко снизит авторитет этой организации в мире, а значит, будет играть на пользу России.

Одновременно некоторые российские аналитики сосредоточили свои усилия на прогнозах будущей модели мира после косовского кризиса, так как видели в действиях НАТО попытку США с помощью этой организации заложить основы нового мироустройства. Какого? Определенной ясности пока не было. Хотя проще было бы сказать, что Вашингтон в противоположность выступающей за многополярный мир Москве стремится к однополюсному миру, абсолютной гегемонии или мировому лидерству. Действительно, в американских кругах есть те, кто считают, что только абсолютное лидерство США в мире является гарантией реализации национальных интересов и основным условием международной стабильности. В этом, конечно, можно увидеть некий зловещий заговор против России или всего мира. Но, скорее всего, разница в геополитическом статусе с другими государствами, в том числе и Россией, объясняется реальным финансовым и технологическим могуществом США.

Таким образом, вопрос о месте России в будущем связан с проблемой поиска ответа на американский вызов. Но вряд ли при этом возможно воспользоваться опытом периода «холодной войны», что определяется отсутствием адекватных ресурсов и современных технологий их воспроизводства. В настоящее время основным ресурсом, определяющим поступательное, продвинутое развитие, является создающий инновационную информацию человек. Соответственно усилия лидирующих государств направлены на систему образования, которая, работая на опережение, формирует человеческие ресурсы.

Суть американского вызова, как представляется, не в военном превосходстве и военной экспансии НАТО, а в 200-летнем развитии американского общества и американской культуры. Более того, при всей значимости американского фактора, для России главным является не проблема ответа непосредственно на вызов США. Ей прежде всего необходимо определить собственную систему ценностей.

Другое дело, что внешняя политика и дипломатия России представляет собой в той или иной степени упорядоченный ряд коллективных и личностных решений. Одновременно последние находятся под воздействием исторического фактора, выступающего как определенная система культурно-психологических архетипов и стереотипов восприятия российским обществом и его политическими элитами окружающего мира. В этой системе образ США занимает особое место. Это определяется тем, что американское государство являлось в период «холодной войны» главным противником СССР как в геополитическом, так и идеологическом отношении. Для постсоветской России США продолжают оставаться олицетворением внешней угрозы вообще.

Антиамериканизм как особое социально-психологическое явление, доставшееся в наследство от СССР, еще довлеет над политическим сознанием России и не способствует сосредоточению усилий на решении реальных проблем социальной модернизации нашей страны. Причем если в советский период еще можно было говорить о четко выраженных ценностях в политике, которые в какой-то степени могли конкурировать с американскими, то сейчас национальная система ценностей России находится еще в процессе формирования, поэтому можно видеть, как мятущееся сознание подталкивает политиков к стереотипному воспроизведению поведенческих схем. Не говоря уже о том, что антиамериканские настроения используются определенными политическими кругами в чисто конъюнктурных целях борьбы за власть.

Зацикленность российских элит на американском факторе в ее американофильском и американофобском вариантах мешает системному восприятию внешней среды. В частности, антиамериканизм фактически продолжает утверждать в обществе идею абсолютного антагонизма России и Запада.[94] По мнению специалистов, советский и российский американизм является компенсаторной идеологией страны догоняющего развития.[95] Так, даже те политические силы, которые отличаются ярко выраженным антиамериканизмом и твердят об особом пути России, постоянно обращаются к американскому опыту внутренней и внешней политики. Причем скорее можно говорить не о заимствовании (что вполне возможно и при определенных условиях положительно необходимо), а о стремлении оправдать те или иные действия. Мол, и они так делают. Порой за всем этим просматриваются интересы лишь отдельных элитных групп, например, ВПК. Что же касается использования чужого опыта, то нередко бывает, что это не всегда дает положительные результаты. Вот тогда на первый план выступает антиамериканизм как радикальная форма изоляционизма, автохтонных, автаркических традиций и тенденций.[96]

Таким образом, американский фактор выступает скорее не как стимул для развития, а как мнимый ориентир, который препятствует осознанию национальных интересов и отвлекает социальную энергию общества на непродуктивное международное противостояние. Во внешней политике это проявляется в том, что противодействие США становится как бы самоцелью или уступкой изоляционистам различной идеологической окраски.

Зацикленность российской политики на образе США как врага номер Один отвлекает от главного. А именно — от проблемы выработки тех культурных ориентиров, которые были бы способны консолидировать общество и простимулировать его переход на стадию продвинутого развития, что создало бы условия для сохранения исторического статуса России в системе международных отношений. Причем речь надо вести не о геополитике в ее узком понимании как политики силы, а в широком — как о политике «завоевания» культурного пространства. В том смысле, что стратегическое лидерство обеспечивает не оружие, контролирующее территории, а свободно конкурирующие между собой идеи (разнообразная информация). Именно они (идеи, информация) создают и оружие, а главное — экономику. Но для этого необходима такая система государственного управления, которая не боится рождения идеи как таковой, а напротив — побуждает к этому. Пока же властные элиты, следуя российской традиции, предрасположены к сохранению монополии центра как способа поддержания стабильности в государстве. Идеологически это выражается в некой концепции, являющейся чем-то средним между государственным социализмом и государственным капитализмом.

В настоящее время остро встал вопрос скорее не о сдерживании американской экспансии, а о конкурентоспособности России как европейской страны, в том числе и на Балканах. Прежнее идеологическое соперничество СССР и США в Европе сменяется их соперничеством/конкуренцией в сфере отношений с государствами Центральной и Юго-Восточной Европы, то есть в пространстве, которое исторически рассматривается Россией как первостепенно важное для ее безопасности и близкое ей в культурном отношении. Другое дело, что эти государства считают, что у российской правящей элиты еще сильны имперские устремления, и российским политикам и дипломатам пока не удалось убедить их в обратном. Со своей стороны, США именно в этих странах наиболее успешно эксплуатируют миф о своей роли «защитника демократии». В частности, это связано с тем, что левокоммунистическая и радикал-националистическая оппозиция в России настаивает на сохранении за российским государством прежнего международного статуса Советского Союза