Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Невинные развлечения

Жизнь в общежитии шла своим чередом. Напротив «Пожарки» через переулок (рядом с Валиным магазином) освободилось маленькое одноэтажное здание, и туда решили переселить аспирантов и научных сотрудников ЦНИИС, оставив в «Пожарке» только рабочих и, частично, инженеров. Но я и Вадим отказались переезжать, и нам оставили комнату на двоих.

Освободилась всего одна комната, куда заселили молодого инженера Валерку Кривого (это его фамилия), и странного типа по имени Иван Семенович (иначе его пока никто не называл). Ивану Семеновичу было лет сорок, он был маленького роста с большой треугольной головой и тонкой, с запястье толщиной, шеей. Глаза у Ивана Семеновича были белые, водянистые и выпученные, как у рака, зато голос был зычный и басовитый. Он когда-то безуспешно учился в аспирантуре и остался работать инженером. С ним часто случались анекдотические происшествия, и после одного из них он получил прозвище, заменившее ему имя.

Почему-то Иван Семенович часто ходил в бывшую Ленинскую библиотеку что-то читать. И рассказал нам, за рюмкой, конечно, что в него там влюбилась красавица — дочь директора этой библиотеки.

— А разве в меня можно не влюбиться, — на полном серьезе говорил он нам, — у меня такая эрудиция, такая интеллигентная внешность, такие умные глаза …

— Про глаза молчал бы, казел! — заметил ему слесарь Жора, взбешенный самодовольством Ивана Семеновича.

И вот захотела эта дочка познакомить свою маму, со слов Ивана Семеновича, как раз директора знаменитой библиотеки, с нашим героем.

— Я гордо так независимо захожу в кабинет директора, представляюсь ей,

— рассказывает Иван Семенович, — а она как глянет на меня, и, чуть не падая со стула, говорит: «Да вы же монстр, Иван Семенович!».

— Теперь вы знаете, кто я — я монстр, монстр! — гордо кричал Иван Семенович, расплескивая вино из рюмки.

— Казел ты, а не монстр! — обиженно сказал Жора и, плюнув на пол, вышел из комнаты.

Тогда слово «монстр» было всем в новинку. Иван Семенович понял его как «донжуан, супермен», и страшно гордился, повторяя каждому и всякому: «Я — монстр, монстр!».

Мы с Валеркой Кривым специально взяли из библиотеки том какого-то словаря и дали всем прочесть: «Монстр — урод, чудовище», и что-то там еще. Написали это крупно на листе бумаги, дали ссылку на словарь и повесили на стенку. Иван Семенович прочел это объявление, погрустнел, и что-то в нем надломилось. Он перестал горлопанить своим обычно бравурным голосом, начал изъясняться тихо и как-то виновато. Но прозвище «Ванька-монстр» к нему прилипло навечно, а «Иван-Семеныча» забыли напрочь …

Так вот, этот «Ванька-монстр» приводил иногда в свою с Валеркой комнату, донельзя падших, пьяных и старых проституток с Казанского вокзала. Видимо, обычные женщины, кроме разве только дочек директоров государственных библиотек, брезговали им. Валерке приходилось выходить погулять, это ему не нравилось, да и вшей, по-научному — педикулеза, боялся. И придумали мы с ним, как проучить нашего «монстрика».

Мой магнитофон «Днепр», который уже долго простаивал без дела, сыграл здесь свою роль. Валерка поставил его под кровать Ваньки-монстра, когда он привел очередное страшилище с Казанского. Дескать, переодеться надо перед «прогулкой» и тому подобное. И включил магнитофон на запись на малой скорости, чтобы надольше хватило.

Через час «монстр» обычно выпроваживал свою «пассию», провожая ее до автобуса. Мы же перетаскивали магнитофон ко мне в комнату и монтировали одну продолжительную запись. Потом носили магнитофон с этой записью по комнатам, где народ выпивал, и нам за это наливали тоже.

— Ты моя первая любовь, ты мое первое чувство! — отчетливо можно было разобрать басок Ваньки-монстра.

— Мм-хррр-мать! — слышался ответ его «пассии».

Народ хохотал до колик. А как-то и сам Ванька-монстр услышал эту запись. Вскоре после этого он переселился в другое общежитие, а потом женился на совсем старой татарке, но и она его бросила. Потом следы его затерялись совсем.

С Ваньки-монстра мы переключились на местного полусумашедшего по прозвищу «Фидель Кастро». У него было еще одно прозвище, но об этом в свое время. Фидель Кастро ходил в кирзовых сапогах, носил военные френч и брюки, а также большую бороду, отчего и получил свое прозвище. Он часами просиживал в столовой ЦНИИС, беря бесплатно стакан за стаканом несладкого чая. Возьмет в рот глоток чая и полощет, полощет им зубы, уставившись неподвижным взглядом куда-нибудь в стенку, и потом уже проглотит…

«Вождю кубинской революции» было под тридцать лет, родом он был из деревни Медведково. В те годы в пяти минутах ходьбы от нашего современного городка была настоящая деревня, с печным отоплением деревянных домов, выгребными ямами и прочими атрибутами деревенской жизни где-то в глубинке. Даже остановка автобуса № 61 у нашего городка по-старинке называлась «деревня Медведково».

Успехом у девок наш Фидель не пользовался по причине слабого ума, хотя он и сочинял стишки. Вот один из них:

Цветет сирень, идет весна, и молодежи не до сна!

Сам слышал, как он его на улице зевакам декламировал.

И вот Фидель стал присматриваться к деревенским козочкам, причем пользовался он, в отличие от девок, у них успехом. Выдумал он и свою технологию секса с ними, он рассказывал о ней так:

Ставишь сапоги на землю носками к себе, а козу-то задними ногами — в голенища, сам наступаешь на носки, чтобы коза-то ножками не сучила, а руками

— за рога… До чего ж хорошо, до чего ж хорошо! — эмоционально вспоминал Фидель.

Но однажды вышел прокол. То ли напугал козу кто-то, то ли очень уж захорошело Фиделю, но «склещился» он с козой как. Что там произошло по медицинской линии — не знаю, но расцепиться не могут, как собаки после полового акта. Коза орет, Фидель матюгается, народ вокруг хохочет. Наконец, вызвали скорую помощь и увезли их, накрыв брезентом. Потом появились-таки опять в деревне и Фидель, и коза. Только Фидель с этого дня для жителей деревни утратил свое революционное имя и стал «Козьим хахелем». Ну, а в городке, где жили люди поинтеллигентней, продолжали его звать Фиделем, хотя новое прозвище знали все.

А на соседней улице жила дебильная девушка лет двадцати. Не знаю уж точно степени ее дебильности — олигофрения ли, или полный идиотизм ли, но телом она была дородна, играла с малыми детьми, всегда была перевозбуждена и громко кричала. И решили мы подарить счастье секса и ей и бедному «козодою» Фиделю. Инициатором затеи был Серафим.

Заранее пригласили Фиделя, налили ему стакан и дали подробный инструктаж поведения. Затем конфетами подманили девку и завели ее в комнату, где сидел бородатый Фидель, которого она уже должна была знать. Рыбак-то рыбака видит издалека! Раговорили их, тихо вышли из комнаты и заперли дверь. Стоим под дверью, хихикаем, строим догадки.