Об Екатерине Медичи - Оноре де Бальзак

– А моя мать просила у вас яду? – задыхающимся голосом прошептал король.

– Государь, – ответил Лоренцо, – королева Екатерина слишком хитра, чтобы пользоваться подобными средствами. Она знает, что государь, пустивший в ход яд, от яда и погибнет. А как опасны эти презренные средства, лучше всего можно видеть на примере рода Борджа и Бьянки, великой герцогини Тосканской. При дворе всегда все известно. Так можно уничтожить разве только какого-нибудь простолюдина, но кому это надо? Разве можно что-то замыслить против человека с положением так, чтобы об этом никто не узнал? В Колиньи могли стрелять только потому, что это было приказано вами, или королевой, или Гизами. Выстрел этот никого не обманул. Верьте мне, в политике нельзя и двух раз безнаказанно пользоваться ядом. У государей всегда бывают наследники. А что касается людей незнатных, обретших власть могуществом мысли, подобно тому как ее обрел Лютер, то можно уничтожить их самих, но учение их остается жить. Королева – флорентинка, она знает, что яд – это только орудие личной мести. Мой брат не покидал ее с самого ее приезда во Францию, и он помнит, сколько горя причинила ей госпожа Диана. А ведь королева никогда не пыталась ее отравить, хотя ей ничего не стоило это сделать. И король, ваш отец, не стал бы ее карать: никогда ведь ни одна женщина не имела на это больше права и не могла быть так уверена в том, что ее не накажут. Госпожа де Валантинуа жива и сейчас.

– А энвольтование? – продолжал король.

– Государь, – ответил Козимо, – это настолько невинное средство, что мы применяем его, когда имеем дело со слепыми страстями, подобно тому как врачи дают воображаемым больным пилюли из хлебного мякиша. В порыве отчаяния какая-нибудь женщина готова поверить, что, пронзая изображение своего неверного любовника в сердце, она этим навлекает на него беду. Что делать? Это наши доходы!

– Папа ведь и тот продает индульгенции, – улыбаясь, сказал Лоренцо.

– Моя мать применяла энвольтование?

– Нужны ли эти пустые затеи той, которая всемогуща?

– А могла бы королева Екатерина спасти вас сейчас? – мрачно спросил король.

– Нам не грозит никакой опасности, государь, – спокойно ответил Лоренцо Руджери. – Еще до того, как я вошел в этот дом, я уже знал, что выйду отсюда цел и невредим; равным образом я знаю, как и за что через несколько дней король начнет преследовать моего брата. Но если даже брату и будет грозить опасность, она ему не страшна. Если король утверждает свою власть мечом, он утверждает ее также и справедливостью! – добавил он, намекая на знаменитый девиз на медали, отлитой для Карла IX.

– Вы знаете все, я скоро умру, да и хорошо, что это так, – ответил король, весь дрожа, как в лихорадке, и скрывая свой гнев нетерпением. – Но какою же смертью умрет мой брат, который, если вам верить, должен стать королем Генрихом III?

– От руки убийцы.

– А герцог Алансонский?

– Он не будет царствовать.

– Значит, на престол вступит Генрих Бурбон?

– Да, государь.

– А как он умрет?

– От руки убийцы.

– А что станется с нею после моей смерти? – спросил король, указывая на Мари Туше.

– Мадам де Бельвиль выйдет замуж, государь.

– Вы обманщики! Государь, уберите их сейчас же отсюда! – воскликнула Мари Туше.

– Милая, я же дал им мое слово чести! – сказал король, улыбаясь. – А что, у Мари будут дети?

– Да, государь, госпожа де Бельвиль проживет больше восьмидесяти лет.

– Не лучше ли их обоих повесить? – спросил король у своей любовницы. – А что сын мой, граф Овернский? – обратился он к старцу и отправился за малюткой.

– Как вы смели сказать ему, что я выйду замуж? – воскликнула Мари Туше, как только король вышел.

– Сударыня, – ответил с достоинством Лоренцо, – король потребовал от нас правды, мы и говорим ее вам.

– Так, значит, все это верно? – спросила она.

– Так же верно, как то, что губернатор Орлеана любит вас до безумия.

– Но я-то его не люблю! – вскричала Мари.

– Это правда, сударыня, – сказал Лоренцо, – но гороскоп ваш гласит, что вы выйдете замуж за человека, который вас любит сейчас.

– Неужели вы не могли бы хоть чуточку солгать ради меня? – улыбаясь, сказала она. – Ведь если король поверит вашим предсказаниям…

– А разве не надо, чтобы он точно так же поверил в нашу невиновность? – сказал Козимо, бросая на фаворитку короля лукавый взгляд. – Те меры предосторожности, которые принял король в отношении нас, заставили нас обоих, в то время как мы сидели арестованные в вашем прелестном домике, задуматься над тем, что оккультные науки оклеветаны и король поверил этой клевете.

– Будьте спокойны, – ответила Мари, – я ведь его знаю: его подозрения уже рассеялись.

– Мы невиновны! – гордо произнес старец.

– Тем лучше, – сказала Мари, – а то король послал сейчас опытных людей осматривать вашу лабораторию, ваши печи и ваши флаконы.

Оба брата посмотрели друг на друга и улыбнулись. Мари Туше сочла эту улыбку доказательством их невиновности, в то время как в действительности она означала: «Несчастные глупцы, неужели вы думаете, что, если мы умеем изготовлять яды, мы не умеем их прятать?»

– А где сейчас королевская свита? – спросил Козимо.

– У Рене, – ответила Мари.

Козимо и Лоренцо переглянулись. Взгляд того и другого выражал одну и ту же мысль: дворец Суассон неприкосновенен!

Король окончательно позабыл обо всех своих подозрениях, когда взял на руки сына и когда Жакоб остановил его, чтобы передать ему записку от Шаплена; он был совершенно уверен, что врач его после тщательного осмотра лаборатории ничего не нашел в ней, кроме того, что необходимо для занятий алхимией.

– Скажите, он будет счастлив? – спросил король, показывая братьям Руджери своего сына.

– Об этом спросите у Козимо! – сказал Лоренцо, кивая в сторону брата.

Козимо взял ручку малютки и стал внимательно ее разглядывать.

– Отец мой, – сказал Карл IX старцу, – для того чтобы поверить в осуществимость ваших замыслов, вам приходится отрицать человеческий разум. Как же вы можете сомневаться в том, что составляет источник вашей силы? Ведь мысль, которую вы хотите упразднить, – это факел, который светит вам во время ваших исследований. Ну! Ну! Не то же ли это самое, что двигаться и наряду с этим отрицать всякое движение? – воскликнул король, довольный тем, что нашел этот довод, и торжествующе поглядел на свою подругу.

– Мысль – это свойство некоего внутреннего чувства, точно так же, как способность видеть предметы и различать их форму и цвет есть свойство нашего зрения, – ответил Лоренцо Руджери. – Она не имеет никакого отношения к тому,