Блудное художество - Далия Трускиновская

Федьке оставалось пробежать еще с полсотни саженей, когда в него выстрелили. Видно, он был плохой мишенью - пуля ушла за молоком.

Клаварош поднял коней в галоп. То, что он видел за Федькиной спиной, ему не понравилось - за архаровцем бежали трое. Сколько у них пистолетов - он понять не мог, но в руках у одного преследователя увидел армейское ружье с примкнутым багинетом. Это была пренеприятная вещица - не достав всадника, неприятель мог всадить багинет в брюхо лошади.

Тогда Клаварош на скаку полез в седельные ольстры второй лошади. И вытащил еще одну винную бутылку. Надо полагать, Левушка и Лопухин собирались премило провести вечер.

Глазомер у француза был отменный. Подняв коня в свечку, он получил для себя необходимое мгновение неподвижности и запустил бутылку прямо в лоб первому преследователю.

Другие двое просто не поняли, что произошло - выстрела не было, а здоровенный детина рухнул, как подкошенный, не шевелится и голоса не подает. Их растерянность позволила Федьке без лишних хлопот добежать до коня, перехватить у Клавароша поводья и сесть в седло. Теперь оба были в безопасности.

Повернув коней, они поскакали прочь и не обернулись бы ни разу - кабы не услышали тонкий крик:

– Меня! Меня возьмите!

К ним бежал Демка.

Он ухитрился обогнуть Федькиных преследователей и, совершенно одурев, несся посреди улицы.

Он-то и оказался хорошей мишенью.

Федька невольно повернулся на крик и выстрел. Он увидел, как Демка останавливается, запрокинув голову, как делает шаг вперед и падает лицом вниз.

Еще он увидел Демкину руку - длинные тонкие пальцы знаменитого шура, которые словно старались ухватиться за нечто ускользающее. И не сумели - упали в пыль.

– Скорей, скорей! - крикнул Клаварош.

– Демка!…

– Ты ему не поможешь!

Клаварош прекрасно знал, к чему могут привести в опасном деле наипрекраснейшие порывы. Поэтому он хлестнул Федькиного коня сорванной с головы треуголкой.

Лошадь очень легко испугать; удар был не столь болезненный, сколь ужасающий - и Федька чуть не кувыркнулся через конский круп, когда лошадь резко прибавила ходу.

Настоящей погони за ними не было - и несколько кварталов спустя они позволили лошадям перейти на рысь.

– Смуряк, болван! Дурак! - выкрикивал Федька.

Клаварош молчал.

– Выскочил! Понесся! Смуряк охловатый! Мог же потихоньку уйти! Мог же!…

– Это от испуга, - сказал наконец Клаварош. - Он всегда был пуглив.

– Демка-то?

– Да.

И Клаварош тяжко вздохнул.

Терять товарища, да еще столь нелепо, им во все время полицейской службы не доводилось. Да и не просто товарища - Федька бок о бок с Демкой трудился на одной фуре в чумную пору, а Клаварош хорошо помнил, как Демка, не помня зла, искал сани, чтобы вывезти лежащего пластом француза с Виноградного острова. Но Клаварош был старше - и сам это хорошо понимал. Потому и следил, как бы Федька от горя чего не вытворил.

Федька же просто плакал.

– Он звал нас, звал!… Он вернуться хотел! Господи! Остремался, как лох! Он, может, еще что сказать хотел…

И тут Федька замолчал. Он вспомнил про ловушку.

Слезы высохли не сразу - он еще некоторое время вытирал лицо жестким обшлагом и хлюпал носом, как дитя. Наконец глубоко вздохнул и повернулся к Клаварошу.

– Иван Львович, ты сейчас поскачешь на Пречистенку, - сказал он почти спокойно. - Авось застанешь там пертового маза. Коли застанешь - передай, что на Ходынском лугу ловушка. А я сразу на Ходынку поскачу. Сказано было - как стемнеет… Ну так через час, поди, и стемнеет!

Ничего больше не объясняя, он послал коня вперед.

И дело было вовсе не в важности сведений. Просто Федька сейчас видеть не мог Клавароша. Он все понимал, да только никак не мог избавиться от мысли, что Демку можно было спасти.

Да и сам себе он был противен - хорошенькое же прощание устроил он с давним товарищем, заехал кулаком в ухо…

Прохожие шарахались от взявшего хорошую резвость на галопе коня. Кое-кто провожал его матерно.

А знали бы, что в седле архаровец, - еще и не то бы сказали…

На Пречистенке сборы завершились быстро.

Странно было, что Федька и Клаварош сгинули - и с лошадьми вместе. Архаров же очень на этих коней рассчитывал. Но не стал ломать голову над этой бедой - за преследование Демки он собирался намылить шею своим орлам завтра. Приказав седлать упряжных лошадей, он построил в переулке небольшой отряд - поручика Тучкова, Михея Хохлова, Максимку-поповича, Устина Петрова, на когорого смотреть было весело - держался в седле как собака на заборе. На Ходынском лугу он собирался еще привлечь полицейских драгун. Их там было довольно для осады небольшой крепости.

Капитан-поручика Лопухина в этом отряде не оказалось, он сильно не одобрял подоные вылазки. Но был Левушка Тучков - куда ж без него? И это Архарова вполне устраивало - с Левушкой он чувствовал себя уверенно, знал, что друг прикроет его шпагой, сам же он всегда был готов прикрыть друга кулаком. А чего ждать от Лопухина - неведомо.

Под причитания Никодимки - их милости-де без ужина остались! - Архаров в старом, легком, без позумента, еще гвардейского времени кафтане, сел в седло. Рыжая Фетида не сразу приняла всадника, но когда вперед выехал Левушка на Фирсе, пошла за знакомым мерином той же машистой рысью, что и он. Фирса она, видать, уважала поболее, чем Архарова.

Левушка для вылазки позаимствовал совсем ветхий мундир Меркурия Ивановича, который был ему коротковат, и убеждал всех, что самый шустрый маз-лазутчик примет его за отставного инвалида - стоит только сгорбиться и ковылять, держась рукой за грудь и время от времени кашляя.

До Ходынского луга от архаровского дома было верст семь - но, коли судить по ощущениям бедер и задницы, то все семьдесят. Положив себе на досуге прогуливаться верхом хоть раз в неделю (как будто у него был досуг!), Архаров стойко продержался до первого драгунского патруля и приказал своим людям спешиться. Лошадей оставили у драгун, далее пошли вразнобой, но не теряя друг друга из виду.

Уже когда подъезжали - темнело, а пока договаривались с драгунами - почти наступила ночь, и Архаров уже забеспокоился: не упустить бы этих треклятых продавцов-покупателей! Ему дали проводника, знавшего, где стоит судно «Чесма» (напротив «Крыма», так ведь еще надобно выйти из устья «Борисфена», миновать театр «Кинбурн» и далее шагать Бог весть сколько по воображаемому Черному морю; Ходынский луг был не маленький, более двух верст в длину да столько же в ширину, и князь Волконский давно на него зуб точил - хотел приспособить для военных учений и маневров). Обер-полицмейстер отвык ходить пешком, но после верховой прогулки ходьба ему даже понравилась.

Ходынский луг в ночь перед праздником был шумен и бестолков, горели факелы, суетился народ. Как оно и полагается в государстве Российском, в последнюю минуту докрашивали деревянные башни и корабли, натягивали какие-то расписные холсты, в огромную столовую «Азов» откуда-то издалека тащили сколоченные снаружи длинные столы. Всюду стояли телеги с необходимой для праздника утварью, их охраняли, шугая любопытных. Какой-то фрегат, когда его оснастили многоярусными парусами, сильно покосился, его борт подпирали бревнами, возили в тачках землю, чтобы укрепить поосновательнее. Архаров невольно вспомнил закулисные тайны Оперного дома.

Пришлось остановиться, пропуская тачки, груженые опилками и стружками пополам с землей. Эту дрянь тоже собрались вывести в последнюю минуту.

– Вот, ваша милость, и «Чесма», - сказал провожатый.

Кораблей было расставлено немало, больших и маленьких, изображавших нечто вроде морского боя, все уже стояли под парусами и флагами, на многих еще стучали молотки.

«Чесму» установили на приметном месте - напротив храма с ротондой, перед храмом же имелись одна ростральная колонна и один довольно высокий остроконечный обелиск. Справа от храма были помещения для буфетов - кормить публику бесплатными лакомствами. Все это было освещено факелами и имело несколько устращающий вид - как если бы призрачный, давно похороненный мир вдруг вздумал воскреснуть и взгромозиться там, где уже пустил корни и обзавелся хозяйством новый мир, сперва проникая в него бестелесными колоннами и лестницами, потом понемногу наращивая плоть…

– И где же тут Грызик? - сам себя спросил Архаров, озираясь. Но шур, видать, слишком отошел от «Чесмы». Значит, надо было спешить, чтобы проскользнуть на корабль незаметно. Левушка перебежал первый и встал в тени округлого борта, обер-полицместер с проводником и архаровцами - следом.

Судно весьма смахивало на подлинное, хотя было гораздо меньше, - имело резного деревянного льва на носу, гривастого и грозного, множество иных украшений, высокую кормовую надстройку, и высота его, как Архаров догадался, соответствовала высоте бортов судна над водой. К его удивлению, она оказалась невелика - Левушка запросто достал рукой края палубы.