Голова - Генрих Манн

Терра тут же решил прибрать к рукам Мерзера. Только частная жизнь сильных мира делает их уязвимыми, а у доктора Мерзера была весьма не двусмысленная частная жизнь.

— Что за достойный человек ваш высокочтимый дядюшка, — говорил Терра своей жертве однажды вечером в спальном вагоне первого класса по дороге в Кнакштадт. — Он делает вид, будто находится в связи с танцовщицей Кристалли, но на самом деле, как выяснилось, он из чистого рыцарства покрывает весьма высокопоставленную особу.

— Больше он ни на что не способен, — хихикая, произнес Мерзер.

— Вот вы, господин доктор Мерзер, другое дело! Вы не только галантно жертвовали собой, чтобы уберечь красавицу Швертмейер от более тяжких заблуждений, — целые аристократические клубы живут исключительно вами! — Видя, что у Мерзера вытянулась физиономия и он хватается за уходящую из-под рук стену, Терра решил ободрить его: — Надеюсь, вы не считаете меня противником самых мужественных радостей? Только классы и народы, предназначенные властвовать, знают любовь мальчиков. — Последние слова он произнес слишком громко. Мерзер беспокойно оглядел коридор. Но час был поздний, другие промышленники уже разошлись по своим купе, Мерзер тоже собрался ретироваться, но Терра прислонился к его двери; Мерзеру пришлось опереться на дверь Терра.

— Вам это, верно, не дешево обходится, — заметил Терра.

— Говорите тише! — прошипел Мерзер. — Что вы знаете и чего хотите?

— Вот золотые слова! — Терра перевел дух, а у Мерзера дух захватило. Оба выжидали, прижавшись к дверям своих стремительно мчащихся спален. Нос у Мерзера так заострился от страха, что пенсне свалилось с него; тогда Терра заговорил.

Сперва он припомнил свой кабинет в Кнакштадте, украшенный портретами хозяев. Дедушка, основатель фирмы, был изображен в праздничном сюртуке, без синего фартука, в котором он еще иной раз работал. Лицо у него было суровое и благочестивое, руки, вероятно, в почерневших трещинах. Этими почерневшими руками он считал деньги в конторе до тех пор, пока его сын не стал настоящим крупным буржуа. Портрет сына с окладистой бородой, какие носили в семидесятых годах, говорил о просвещенности и благополучии, солидном благополучии и буржуазном свободомыслии, основанном на уверенности, что так мир задуман, таким он и пребудет.

— Это было недальновидно, — сказал Терра. — Но порядочные люди всегда недальновидны. Как мог второй Кнак предвидеть ставшее для нас уже привычным явление в лице Кнака-внука, когда сам он простодушно поставлял пушки своему королю?

— И другим лицам тоже, — заметил Мерзер.

— Неужели и враждебным державам? Но, наверное, не лучшие, — не лучшие враждебным державам? — настаивал Терра. — А разве второй Кнак тоже совал нос в государственные дела? Видите, как далеко мы шагнули вперед.

— У нас все возрастает потребность в сбыте, и удовлетворить ее становится все труднее.

— Это именно и я хотел сказать. Покупайте! Иначе мы втравим вас в войну. Народам же виден лишь облик миролюбивого гражданина. Какой глубокий смысл в том, что наш почтенный шеф страдает диабетом! Вы сами, господин доктор Мерзер, были в детстве рахитиком, следы остались до сих пор. Вы некрасивы до уродства и всю жизнь возитесь с тяжкой, неблагодарной задачей, как бы скрыть свои природные изъяны. Что это? Вы позволяете себе обнаруживать перед посторонним ваши безобразные подергивания мускулов лица! Я давно разгадал вас, покажите же, наконец, всему миру свой отвратительно кровожадный лик! — И скрежеща зубами: — Мой сын…

— Все это из-за сына! — взвизгнул Мерзер. — Вы городите вздор из-за сына.

Терра, снова овладев собой:

— Мой сын ничего против вас не имеет. Уродство Сократа тоже привлекало юношей. Я, со своей стороны, отношусь терпимо к причудам молодого поколения.

В ответ последовал презрительный смешок Мерзера. Затем Мерзер стал распространяться о своих нравственных устоях и под конец спросил, нуждается ли Терра в деньгах.

— Мои потребности много скромнее ваших, — сказал Терра. — Ведь вы превышаете свои возможности. Вы обкрадываете резервный фонд. — Тут мерзеровский тик стал поистине ужасным. Терра молча наблюдал его без всякого отвращения, даже с жалостью. — Вам прекрасно бы жилось, не будь вы племянником фирмы, а служи в ней за семьдесят пять марок в месяц. Только бессмысленное богатство сделало вас расточителем и в результате даже вором. — Терра говорил тоном наставника.

— Это вы тоже знаете? Разве вы состоите при моем дяде? — спросил Мерзер, даже не пытаясь возражать.

— Не слишком доверяйтесь ему!

Тут племянник совсем потерял голову.

— О нем тоже есть что порассказать, вы бы немало подивились.

— Я ничему не дивлюсь. Зато вы, господин доктор, не откажете взять на себя обязанность неукоснительно сообщать мне о всех секретных мошеннических сделках нашего почтенного шефа. Его частная жизнь поневоле безупречна. Мы оба знаем, что его можно поймать только на государственной измене в области крупной промышленности.

— Ну, ну, что за выражения! — заметил Мерзер, на самом деле даже довольный ими; он видел, что опасность для него лично миновала. — Чего вы, собственно, хотите? — спросил он с любопытством. — Живется вам как нельзя лучше. У нас в предприятии встречаются, конечно, сварливые субъекты, так называемые идеалисты, в силу своих ограниченных способностей пригодные лишь на средние должности и недовольные этим. Вы ведь стоите выше их.

— Я хочу подняться еще выше, — сказал Терра четко. — Я хочу власти.

— Это возможно, только если мы будем заодно. — И Мерзер хладнокровно предложил: — Поддержите меня!

Об этом они проговорили до рассвета.

Тем не менее Терра и в дальнейшем был настороже, опасаясь, как бы Мерзер не повредил ему в глазах Кнака. Вот уж поистине опасный противник, этот Кнак! Терра знал его. Они следили друг за другом, готовясь к нападению, но, вероятно, лишь собственная хитрость подсказывала промышленнику, что враг не смирился. Мерзер был тут ни при чем; против него Терра себя обезопасил, Мерзер мог красть больше прежнего. Так шли месяцы, когда Терра ездил в Кнакштадт, и еще другие, когда Кнак совещался с ним в своей берлинской конторе. В течение зимы Кнак неоднократно показывал ему запросы Пютуа-Лалуша. Предложения исходили от третьих лиц, но, несмотря на окольные пути, смысл их был ясен. Не видит ли Терра здесь западни? «В каком смысле?» В патриотическом. Алхесирасская конференция[46] открывает обширные деловые возможности, правда, небезопасные.

— Я юрист, патриотизм тут ни при чем, лишь бы меня не упрятали в тюрьму. — Последний довод показался Кнаку рискованным. А Терра долгое время терзался сомнением, не написан ли этот относительно безобидный документ по заказу — специально для него?

Он подумывал расспросить Мерзера, но письменные сообщения сына, адресованные князю Вальдемару, показывали, что Мерзеру доверять опасно. «Давно пора, чтобы князь Вальдемар самолично предостерег своего сына Клаудиуса. Но откуда мне раздобыть подходящего князя Вальдемара?»

Он приходил в отчаяние, не видя способов вернуть себе расположение мальчика. Только матери он мог открыть, что ее обманывают, посягая на ее сына. Но княгиня Лили уже и сама до этого додумалась, лишь создавшееся положение не позволяло ей вмешаться. Клаудиус исчезал, едва появлялся Терра. «Он отрекся от меня, — чувствовал Терра, как только захлопывалась дверь. — И совершенно справедливо. Я толкаю его на дурное, а потом теряю над ним власть. Ни один отец не вел себя так терпимо и в то же время так подло. Я гублю человеческую душу! Это будет самым тяжким из моих прегрешений».

— Ты давно уже не строил гримас, — заметила княгиня в зеркало, перед которым подправляла свою неувядаемую красоту.

Он застонал.

— Еще бы! Мне не часто приходилось одновременно сражаться со всеми кошмарными страшилищами, какие только порождает жизнь.

— Если это не пустая болтовня, очевидно, ты хватил через край в своих обычных сумасбродствах.

— Знала бы ты, какое благодеяние для жалкой твари вроде меня выслушивать заслуженные упреки от испытанного друга вроде тебя!

Она с сердобольным видом подошла к нему, кстати лицо ее было уже готово.

— Старый друг, тебе давно пора образумиться. В известные годы нельзя уже быть вне жизни, иначе это плохо кончится.

— На что ты намекаешь?

— Вот вопрос! Разумеется, я говорю о твоем романе. Всякий видит, чего он тебе стоит. Дитя, меня ты не проведешь, ты никогда не обладал этой женщиной.

— Однако все в этом уверены, — пролепетал он испуганно.

— Пусть их верят, — вам, мужчинам, так приятнее. А я стою на своем. Где же происходят ваши томительные встречи?

— За городом, — сознался Терра послушно, как дитя. — При нынешней погоде это несносно. Она безумно ненавидит мужа. Вот главная причина, почему мы терзаем друг друга и не находим удовлетворения.