Телефонная книжка - Евгений Шварц

Любарская Александра Иосифовна, пожалуй, одно из самых преследуемых судьбой существ, которых встречал я в своей жизни. И принимает она свои горести так, что не посмеешь назвать ее несчастной. Близкие ей, самые близкие люди гибнут, и гибнут непременно трагически. Книги ее бранят несправедливо. Жизнь не дает ей покоя. Но глаза ее глядят ясно. Видеть ее легко. Ум ее так же ясен и светлоглаз, как сама она. И казалось бы, Бог ее благословил на жизнь счастливую. На самом же деле ей суждена была жизнь достойная.

Лебедев Владимир Васильевич. О нем рассказал все, что мог, когда описывал Печатный двор[222]. Лебедев все такой же, как в двадцатых годах. Только часто живет то в Москве, то в Ленинграде все на той же квартире. Хвалился недавно Анечке Лепорской, что он язычник и не понимает, что такое грех. Работает каждый день, как святые молились. В полную силу. Не стареет. Недавно женился. Пить только стал больше, чем в первые годы нашего знакомства. А так все тот же. И одет так же.

14 декабря

Однажды в тридцатых годах появился у нас высокий и широкий человек, с задумчивым или рассеянным взглядом. Оказалось, что это старый знакомый Катюши и Сашки Зильбера. Когда лет за десять до описываемых дней аккомпанировал Сашка актерским песням в «Синей блузе», Володя Легошин[0] работал там же: не то актером, не то режиссером, не то художником. В тогдашние времена в подобных коллективах каждый актер участвовал во всей жизни театра. От погрузки декораций на грузовик до акробатических танцев, или, по крайности, хоть до хоровой декламации. Впечатление Володя Легошин произвел неясное, молчаливость и рассеянный взгляд этому были причиной. К этому времени перешел он на работу в кино. Еще, кажется, не решился стать режиссером, но был к этому близок. Вероятно, этим и объяснялся рассеянный его взгляд. Тяжело человеку в кино, пока не привился он к тому живому, что имеется в этом явлении природы нашей. Чем чаще приходил к нам Володя, тем яснее становилось, что человек он доброкачественный. По каким масонским знакам, невидимым и неопределимым, определяешь все‑таки, какой разряд людей человек выбрал, к какому войску присоединился, трудно сказать. Но редко ошибаешься ты в подобных случаях. И хоть Володя был молчалив при встречах по — прежнему, впечатление, что он производил, прояснилось. Вскоре он переехал в Москву в «Союздетфильм». К отъезду его стало ясно, что ко всему прочему он человек немножко странный. В материале, из которого был он создан, замечал ты не изъян, нет, а проработку. В «Союздетфильме» он привился окончательно. Не помню, на какой картине (кажется, «Белеет парус одинокий»[1]) — весь коллектив сочувствием рассказывал, что от Легошина ушла жена. И что он портит финал ленты, до того страдает. Рассказывали с сочувствием, но и с удовольствием, как о чуде, или редкости, или странности, случившейся в доме.

15 декабря

Перед войной собрался Легошин ставить «Снежную королеву». Он приезжал по сценарным делам ко мне, и я ездил в Москву, и оказался Володя в работе понятливым, легким и оживленным, без следа его обычной чуть странной, рассеянности. Когда работаешь с кем — н хбудь над пьесой своей или сценарием, и работа идет, то вырабатывается у тебя с этим человеком особый вид связи. Дружба — не дружба, но встречаешь его в дальнейшем не так, как до сих пор. И хоть война и оборвала работу над «Снежной королевой», встретились мы в Сталинабаде как друзья. «Союздетфильм» был эвакуирован туда. Легошин, помнится, никак не мог найти себе работу по душе. Он твердо знал, чего не хочет. Но угадать, какую именно картину ему хочется делать, не был в силах. Это приближало его к типу режиссеров — актеров, вроде Бабочкина, Чиркова и некоторых других, одичавших от желаний творческого порядка, которых они и сформулировать не могли. Бабочкин — по грубости и простоте. Чирков — по робости, уклончивости и вытекающей отсюда сложности душевной. А Володя — по честности. Все его горести, связанные с разводом, к тем дням позабылись. Женат он был на Алле Борозиной[3], женщине, заслуживающей особого рассказа, но он увел бы слишком уж далеко в сторону. Когда познакомились мы, была она мила, внимательна. Хотела нравиться — не то чтобы как женщина, а вообще. Вся. Видно, пришлось хлебнуть ей много горя, так как была она в ранней молодости необыкновенно красива. Но обиды не озлобили ее, а породили в ней жажду хороших со всеми отношений. Страх боли. Она и пьесу свою приносила читать. И подарила что‑то в наше нищее сталинабадское хозяйство. Но не этим взяла, а искренним доброжелательством, и с ней мы подружились. Был у нее мальчик лет пяти — шести. Бледный, истощенный и необыкновенно сосредоточенный. Он все молчал. Уложат его спать, и он молчит.

16 декабря

Не засыпает, а все думает. О чем? Рядом бушевали во всем своем адском великолепии жены киноактеров. Одну из них не назову, она умерла в бедствиях и горестях, но была в те дни в полном своем черном сверкании, и зло, и злоба на твоих глазах излучались из всего ее существа. Нет, она была недовольна жизнью, и все свое недовольство, всю ненависть, всю неутолимую алчность вымещала на сынишке, тоже лет шести. Она его так избивала, что однажды прибежал человек простоватого вида в сапогах. Оказался работником обкома или даже ЦК партии, их дом отделен был от того, где жили киношники, только садом. Он увидел в окно, как мать истязает сына, и, бросив работу, прибежал на выручку. Но мать с такой адской силой возопила и так бешено напала на простоватого человека в сапогах, что тот при всей правоте и при всем могуществе своем отступил, убоявшись. Я, увидев ее у Легошиных, тоже испытал ужасГТакой недоброй силой дышало широкое, черноглазое лицо ее. Через некоторое время поссорилась грозная эта грешница с кем‑то из нашего театра. И с удивительным изяществом нечестия простейшим способом оклеветала она весь мужской состав труппы, объявив, что все они — педерасты. И пожилые, и отцы семейств — тоже; это придавало новости особую остроту. Нервно настроенная киностудия детских фильмов радостно бросилась на столь жирную кость. Уж очень им хотелось грызть. Шагая взад и вперед по комнате Легошиных, один из административных работников студии кричал, что он не сомневается в достоверности этого известия. И воскликнул в пароксизме благородства: «Я не оставил бы актера N наедине с моей матерью!» На что Катюша, к удовольствию Аллы Борозиной, возразила: «Тогда уж скорей с отцом!» Но старый грешник, находящийся в экстазе благородства, не расслышал возражения. Акимов, к моему удивлению, отнесся к клевете вполне равнодушно. И в самом деле: постепенно воздух очистился от этого яда сам собою. Начисто.