Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел

Гораздо больше, чем, скажем, во Франции, где показатели потребления транквилизаторов выше, но явно меньше, чем в Японии, с ее гораздо более низким уровнем потребления СИОЗС.

149

Другой коллега доктора В. (назовем его доктор Г.), именитый психиатр с психоаналитической подготовкой, впал на склоне своей карьеры в тяжелую клиническую депрессию и обратился в Честнат-Лодж, психиатрическую клинику психоаналитической направленности в Роквилле, штат Мэриленд. Доктор Г. много лет был научным противником биологической психиатрии, отстаивая в качестве лучшего средства от тревожности и депрессии фрейдовские терапевтические беседы. Однако ежедневные психоаналитические сеансы не давали ему облегчения. И только когда он согласился принимать антидепрессанты, его состояние улучшилось. Депрессия отпустила доктора Г., но теперь ему угрожал профессиональный кризис: неужели психоаналитическая психотерапия, на которой он построил свою карьеру, – фикция? Прожил он после этого недолго.

150

Психиатр из Новой Англии Эдвард Драммонд регулярно назначал своим пациентам бензодиазепиновые транквилизаторы для ослабления тревожности. Сейчас он твердо убежден, что транквилизаторы в значительной мере провоцируют хроническую тревожность. Ксанакс или ативан временно снимают острую тревожность, утверждает Драммонд, однако при этом лишают нас возможности разобраться с проблемами, порождающими это состояние.

151

На эту смену убеждений лучший друг Перси, историк Гражданской войны писатель Шелби Фут отреагировал фразой: «Полная капитуляция разума» (цитируется по Tolson, Pilgrim, 191).

152

Тема тревожности, нервных расстройств и экзистенциального страха проходит красной нитью через все произведения Перси. Во «Втором пришествии» отставной юрист Уилл Барретт вынужден сражаться со странной болезнью, возникшей у него после смерти жены, – депрессией, усугубленной сбоем внутреннего гироскопа и утратой меткости в гольфе, а также подозрениями на малые эпилептические припадки. Сам Уилл видит причину своего невроза в том, что мир превратился в «фарс», однако один из врачей подозревает «небольшое кровоизлияние или спазм сосуда в области лимбической системы мозга». Чем же вызваны недуги Уилла – утратой смысла жизни или биологическим сбоем?

По мере развития сюжета болезнь Уилла усугубляется, обмороки становятся чаще, он ударяется в религию. В конце концов родные укладывают его в больницу, где у него диагностируют синдром Хаусманна – болезнь (выдуманную Перси), среди симптомов которой, кроме припадков, фигурирует «депрессия, реакция бегства, определенные иллюзии, нарушения половой функции, импотенция, чередующаяся с сатириазисом (сексоголизм), гипертония и, по собственной терминологии доктора Хаусманна, wahnsinnige Sehnsucht (безумная тоска. – нем.)». Болезнь, как объясняют Уиллу врачи, вызывается банальным дисбалансом кислотности и лечится простейшим из препаратов – ионом водорода, положительным ядром с одним-единственным протоном. Уилла помещают в дом престарелых, где каждые несколько часов проверяется уровень кислотности организма. «Удивительно, вам не кажется, – говорит его врач, – что ничтожная разница в несколько протонов вызывает такие сложные перемены настроения? Простейший металл литий управляет депрессией. Простейший атом водорода вызывает wahnsinnige Sehnsucht». Уилл, вроде бы вылеченный и остающийся жить дальше в ограниченном мирке дома престарелых, поражается: «Как странно благодарить за свое спасение и преображение ион водорода! Элементарный, как бильярдный шар, протон! Неужели все действительно сводится к чистой химии? Неужели я… колотил кулаком по песку в приступе ярости… лишь потому, что уровень кислотности в тот момент равнялся 7, 6?»

В этом романе, написанном в конце 1970‑х гг., когда набирали силу «катехоламиновая гипотеза аффективных расстройств» и «норэпинефриновая теория депрессии», Перси высмеивает претенциозность биологического редукционизма. Сводя человеческие качества Уилла, не только депрессию, но и идеи, и душевные порывы, к молекулам водорода, Перси критикует современную психофармакологию, которая, на его взгляд, патологизирует отчуждение.

Семь лет спустя, накануне выпуска прозака в Америке, Перси опубликовал еще более суровую критику биологического материализма. В «Синдроме Танатоса» имеется персонаж по имени Томас Мор, психиатр, уже появлявшийся в более раннем произведении «Любовь на развалинах». В «Синдроме Танатоса» доктор Мор, недавно вышедший из тюрьмы, где он отбывал срок за незаконную продажу бензодиазепина «Далмейн» на остановках дальнобойных грузовиков, возвращается в свой родной луизианский город Фелисиана и обнаруживает, что жители его как-то странно себя ведут. Женщины взяли в привычку поворачиваться задом, приглашая к совокуплению. Его собственная жена, кроме той же привычки, демонстрирует нечеловеческие вычислительные способности в игре в бридж, побеждая на национальных турнирах. Мор замечает, что женщины, прежде тревожные, вдруг резко похудели и лишились стыда, набравшись наглости, сексуальной ненасытности и эмоциональной черствости. Они отбросили «старые страхи, волнения, злость… как прошлогоднюю змеиную кожу, и теперь отращивают приятную беззаботность, некое рассеянное животное добродушие». Выясняется, что некоторые недалекие руководители (среди которых и директор Управления по надзору за качеством жизни, федерального агентства, ведающего программами эвтаназии) взяли на себя смелость ввести в систему водоснабжения (как фтор для зубной эмали) «тяжелый натрий» с целью «повысить благосостояние» города. От тяжелого натрия человек становится спокойнее, довольнее и увереннее в себе. Это не всегда хорошо: утратив тревожность и смущение, жители Фелисианы теряют человечность. Накачанные тяжелым натрием фелисианки больше не «мучаются, не мусолят застарелые тревоги, но чего-то все же не хватает, не только прежних страхов, а осмысленности в каждой – в чем? – в каждой душе?» Доктор Мор настроен скептически, но сторонники тяжелого натрия пытаются его переубедить. «Том, мы же все видим! – заявляет ему один из самых ярых апологетов. – На ПЭТограмме! Там видно, как вскипает выработка глюкозы в лимбической системе и как выключает ее, словно дернув рубильник, кора головного мозга. Мы видим, как включается голубое пятно и гипоталамус, как повышается либидо – здоровое гетеросексуальное либидо – как отступает депрессия – мы все это видим!» Высмеивая зазнайство биологической психиатрии, Перси пытается предупредить, что, заглушая чувство вины, тревожность, смущение и меланхолию, мы убиваем лекарствами душу.

153

Сильная прогностическая связь между детской боязнью собак и взрослым расстройством может означать, что боязнь собак каким-то образом вызывает последующую социофобию, депрессию и наркозависимость. А может означать, что детская боязнь собак и взрослая депрессия вызываются одними и теми же внешними обстоятельствами, например неблагополучным детством в бедном районе, где тебя действительно может загрызть питбуль и где детские психотравмы и лишения закладывают нейронный фундамент для последующей депрессии. А может означать, что боязнь собак и взрослая депрессия или наркозависимость – это разные поведенческие маркеры одной общей генетической предрасположенности (то есть генетический код, закладывающий у вас боязнь собак, закладывает и развитие депрессии). И наконец, может быть, детская боязнь собак и есть взрослое паническое расстройство или депрессия. То есть детская фобия и взрослая депрессия – это одна и та же болезнь, проходящая на протяжении человеческой жизни разные стадии с разными симптомами. Как я уже отмечал, специфические фобии, как правило, проявляются на раннем этапе (у половины когда-либо страдавших фобиями они развиваются в возрасте от 6 до 16 лет), так что, возможно, боязнь собак – просто первый симптом более сложной болезни, как боль в горле обычно оказывается первым симптомом простуды.

154

Согласно фрейдовской теории эдипова комплекса, величайший страх мальчика – что отец кастрирует его в наказание за вожделение к матери, а величайший страх девочки порождается завистью к отсутствующему у нее пенису. Почвой для теории Фрейду в основном послужили собственные воспоминания о «влюбленности в мать и ревности к отцу», как он писал Флиссу.

155

Британский психоаналитик и переводчик трудов Фрейда Джеймс Стрейчи предполагал, что взаимосвязь между рождением и тревожностью Фрейд стал усматривать в начале 1880‑х гг., когда ему, работавшему тогда врачом, кто-то процитировал заявление одной акушерки, будто испуг при появлении на свет оставляет отпечаток на всю жизнь.