Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

эпоху первой реак­ции (в первом томе) изложена довольно подробно и облегчает иссле­дователю поиски в тогдашней периодической печати и публицисти­ке. Недостаточен, но местами полезен материал о положении евреев во внегерманских странах (во втором томе). Весьма поучительна тре­тья часть книги, подробно трактующая о реформационном движе­нии, в котором сам автор принимал участие: умеренные партийные тенденции Иоста можно отбросить, но остается ценность аутентич­ного материала. Разумеется, это не освобождает нового историка от обязанности изучить весь остальной материал той эпохи и позже опубликованные источники.

Через четверть века после этой монографии Иоста появился последний том классического труда Греца, посвященный эпохе от середины XVIII до середины XIX века, от Мендельсона до ре­волюции 1848 года (том XI, 1870). Верный своему методу, Грец и в этом томе излагает особенно подробно эпизоды из истории ду­ховной культуры, не заботясь о полноте политического обзора и о соответствии частей в архитектуре воздвигнутого им здания. Из политической истории изложен только момент эмансипации во время французской революции и наполеоновской империи, мимо­ходом затронута эмансипационная борьба в Германии, а история русского еврейства совершенно отсутствует. Зато подробно изло­жена литературная история от Мендельсона до Гейне и Берне, Цунца и Гейгера включительно. Тут Грец часто дает пристрастные характеристики. Он резко осуждает не только берлинский салон, но и деятелей религиозной реформы, хотя сам далек от орто­доксального иудаизма. Смутно в Греце шевелилось чувство воз­мущения против тогдашней ассимиляции, но он еще не осме­ливался выступать с лозунгом еврейской нации в среде, где еврейство не мыслилось иначе, как в виде религиозной группы в составе других наций. Помимо односторонности в подборе и освещении фактов — недостатка, искупаемого талантливым из­ложением, — последний том труда Греца имеет органический недостаток: это только ряд ярких эпизодов из истории конца XVIII и начала XIX века, но не систематический обзор всей социальной и культурной истории новейшей эпохи, вдобавок обрывающейся на 1848 годе.

На смену Иосту и Грецу пришел представитель третьего поко­ления эмансипированного германского еврейства, Мартин Филиппсон (1846—1916), автор трудов по политической истории Пруссии и Франции. В предисловии к своей трехтомной «Neueste Geschichte des jüdischen Volkes» (Лейпциг, 1907—1911) он аттестует обоих своих предшественников как людей с преимущественно теологическим об­разованием, а себя как политического историка, который во второй половине XIX века вращался в кругу сотрудников газеты «Allgemeine Zeitung des Judentums», издававшейся его отцом Людвигом Филиппсоном. Однако Филиппсон-сын в чем-то более существенном отлича­ется от своих предшественников: те пришли к новейшей еврейской истории от первоисточников еврейского знания всех предыдущих эпох, между тем как он пришел туда из узкой сферы наблюдений сво­его времени, из ассимилированных кругов тогдашнего немецкого еврейства (судя по его книге, он не знал и еврейской литературы в подлиннике). Конечно, его историографическая техника сослужи­ла ему службу: он правильно начинает новейшую историю с поли­тического момента, французской революции и эмансипации 1791 года, группирует факты по странам и описывает еще не затрону­тую предшественниками эпоху второй половины XIX века. Его заслуга заключается в том, что он собрал из периодических изда­ний материал для истории эмансипации 1848 и следующих годов и в особенности для антисемитской реакции в Германии конца XIX века. Тут Филиппсон продолжает дело хрониста Иоста, именно хрониста, а не историка, ибо определенного критерия историчес­ких процессов в данном случае у него нет. В общем он стоит на точке зрения умеренной ассимиляции и в силу этого не должен был бы признать еврейство нацией, тем не менее он озаглавил свою книгу «История еврейского народа», а не «История евреев». Но в тексте книги он забывает о заглавии и, например, по поводу мне­ния наполеоновского министра Порталиса, что евреи не религи­озное сообщество, а отдельный народ, он восклицает: «Так стара эта ложь!» (том 1, с. 12 первого издания; во втором издании эта фраза опущена). Во втором же томе автор определенно говорит (с. 165): «А затем этот чистый национализм, который хочет пре­вратить еврейство из религиозного сообщества в народность (Volkstum). Это бессмыслица» («Das ist ein Unding»)[67].

Вообще в изложении Филиппсона часто поражают поверхност­ность и противоречивость; многое передано неточно. Третий том книги, посвященный России и составленный, по признанию автора, «сведущими лицами», знающими русский и польский языки, изоби­лует неточностями. Там, где автор пытается характеризовать идей­ные течения в еврейской литературе, он по незнанию попадает впро­сак. Так известный трактат Смоленского «Ам олам», обосновываю­щий идеологию национализма, назван «романом» (II, 167), а идеал Ахад-Гаама изображен, к удивлению еще жившего тогда автора ду­ховного сионизма, следующим образом: «Обновление и развитие иудаизма, как совершеннейшей религии, и еврейского племени как образцового религиозного сообщества, с исключением всей тради­ционной обрядности» (II, 169). Вся книга Мартина Филиппсона про­изводит впечатление какой-то торопливой, непродуманной работы. От автора солидных трудов по истории Пруссии и эпохе Людовика XIV можно было ожидать более серьезного отношения к изображению одной из наиболее динамических эпох еврейской истории.

Мои взгляды на методологию еврейской историографии вооб­ще и на процессы новейшей еврейской истории, в частности, доста­точно выяснены в общем введении к первому циклу моего труда и к настоящему последнему его циклу (выше, § 11 и 12). Обратимся по­этому к обзору источников и литературы по новейшей истории, рас­ширенной в пределах XIX и первой трети XX века.

Едва ли нуждается в объяснениях тот факт, что историография XIX века имеет дело с материалом иного характера, чем материал предыдущих эпох. Прежние скудные летописи вытесняются хрони­кою периодической печати, хронограф — журналистом, случайные политические брошюры — регулярной публицистикой газет, журна­лов и книг. В конституционных странах отчеты о парламентских прениях по еврейскому вопросу, а в других бюрократическая маши­на, отлагающая кипы протоколов в архивах, дают представление о социальном положении народа в данную эпоху. В этом огромном сыром материале нелегко разобраться, и при нормальных условиях он должен был бы подвергнуться первоначальной обработке в от­дельных монографиях по странам или проблемам, а потом уже по­ступить в лабораторию общего историка-архитектора, но, к сожале­нию, такое разделение труда часто отсутствует в новейшей историо­графии, как и в предыдущей, и строителю общего здания нередко приходится быть и собирателем сырого материала, и его первона­чальным обрабатывателем. Мы сейчас увидим, что у нас есть и чего недостает в нашей исторической литературе о последних полутора столетиях.

1. Сравнительно хорошо обработана первая короткая эпоха новейшей истории, связанная с европейской динамикой французской революции и наполеоновской империи (1789—1815). Здесь при­ходится начинать изложение со второстепенного еврейского центра Франции, ибо из революционной Франции исходили политичес­кие лозунги эпохи, в том числе и лозунг еврейской эмансипации. Мы имеем тут довольно упорядоченный материал: отчеты о дебатах в Национальном Собрании