Полное собрание стихотворений - Игорь Северянин

Она пронзила Акселя, пусть: лирой

Воспетые, их имена – восторг.

Любовь всегда должна будить восторг,

Благоухая терпко-пряной миррой,

Звучать волшебно-звонко-пламной лирой,

И горе тем, кто светлую отторг:

Проклятье поразит его рапирой,-

Так проклята вовеки Ингеборг.

О, радость жизни! солнце! Ингеборг!

Будившая вокруг себя восторг!

Разившая сердца взорорапирой!

Упившаяся сердцем друга, – миррой, -

Чей, как не твой, взор – Акселя отторг,

Прославленного пламенною лирой!

О бедный князь! взамен воспетья лирой -

Ты возвратил бы лучше Ингеборг…

Но нет, но нет! души твоей восторг,

Которым смерть ты от нее отторг,

Не понят ею. Не кадить бы миррой

Изменнице, – пронзить ее рапирой.

Благословен, не тронувший рапирой:

Он не был бы воспет вселенской лирой.

Благословенна вспыхнувшая миррой

Для Акселя, и ты, ты, Ингеборг,

Проклятая, исторгшая восторг

В его душе, что смерть твою отторг!

1918 – VIII

СЕКСТИНА V

В моей стране – разбои и мятеж,

В моей стране – холера, тиф и голод.

Кто причинил ее твердыне брешь?

Кем дух ее кощунственно расколот?

Надежда в счастье! сердце мне онежь!

Я жить хочу! я радостен и молод!

Меня поймет, кто, как и я, сам молод,

Кому претит разнузданный мятеж.

Кто, мне подобно, молит жизнь: “Онежь!”

Кому угрозен тиф и черный голод,

Кто целен, бодр и духом не расколот,

Кому отвратна в государстве брешь.

Да, говорит о разрушеньи брешь…

Живой лишь раз, единственный раз молод!

И если жизни строй разбит, расколот,

И если угнетает всех мятеж,

И если умерщвляет силы голод,

Как не воскликнешь: “Счастье! нас онежь!”

Лишь грубому не нужен вскрик: “Онежь!”

Ему, пожалуй, даже ближе брешь,

Чем целостность: ему, пожалуй, голод

Отраднее, чем сытость; он и молод

По-своему: вскормил его мятеж,

И от рожденья грубый весь расколот.

Ужасный век: он целиком расколот!

Ему смешно сердечное: “Онежь!”

Он, дикий век, он сам сплошная брешь.

Его мятеж – разбойничий мятеж.

Он с детства стар, хотя летами молод,

И вскормлен им царь людоедов – Голод.

Но он умрет, обжора жирный Голод,

Кем дух людской искусственно расколот!

И я, и ты, и каждый будет молод!

И уж не мы судьбе, она: “Онежь!” -

Воскликнет нам. Мы замуравим брешь

И против грабежа зажмем мятеж!

СЕКСТИНА VI

Эстония, страна моя вторая,

Что патриоты родиной зовут;

Мне принесла все достоянье края,

Мне создала безоблачный уют,

Меня от прозы жизни отрывая,

Дав сладость идиллических минут.

“Вкуси восторг чарующих минут

И не мечтай, что будет жизнь вторая;

Пей жадно радость, уст не отрывая;

И слушай, как леса тебя зовут;

Ступай в зеленолиственный уют

Принявшего гостеприимно края.

Быть может, под луной иного края

Когда-нибудь ты вспомнишь песнь минут,

Тебе дававших благостный уют,

Вздохнешь, что где-то родина вторая,

Которую Эстонией зовут,

Влечет тебя, от юга отрывая.

Тогда приди, в мечтах не отрывая

Любви ко мне, от пламенного края

На север свой, где все своим зовут

Тебя, поэт, чарун святых минут;

Ведь творчество твое, как жизнь вторая,

Дает нам сказку, счастье и уют”.

Благословен Эстонии уют,

Который, от России отрывая

Благочестивою душою края,

Как мать, как сон, как родина вторая,

Соткал гамак качелящих минут.

Минуты те! их творчеством зовут…

Но чу! что слышу я? меня зовут

К оружию! Прости, лесной уют,

И вы, цветы сиреневых минут,

Простите мне! Бездушно отрывая

От вас, от милых мне, за целость края

Жизнь требует мою страна вторая…

СЕКСТИНА VII

Здесь в Крымскую кампанию жил Фет -

В Эстляндии приморской, прибалтийской;

Здесь Сологуб, пленительный поэт,

Жил до войны с Германией царийской;

Здесь я теперь живу, почти семь лет

Знакомый с нею, милою и близкой.

Здесь жил Бальмонт – в стране, к России близкой,

Здесь Брюсов был, изысканный, как Фет,

Здесь лейтенант Случевский, в цвете лет,

Пел красоту природы прибалтийской,

Но, послан в бой по воле злой царийской,

У берегов японских пал поэт.

Не для боев рождается поэт,

А для души, его напеву близкой…

Лишь произвол убийственный царийский

Мог посылать таких певцов, как Фет,

В отряды!.. Но хранил край прибалтийский

Талантливых людей в расцвете лет.

Тому назад уже тринадцать лет,

Как у Цусимы смерть нашел поэт,

На “Александре III-м” прибалтийский

Край бросивший, воспевший Ревель, близкий

Своей душе. Приветь его, о Фет,

В обители над солнечно-царийской!

Царизм земной отринув, лишь царийский

Небесный рай я признаю, где лет,

Как и мгновений, нет, где жив поэт,

Кто б ни был он: Случевский или Фет,-

И вот теперь, к своей кончине близкий,

Я рай пою, живя в стране балтийской.

Цвети же, край – эстонский, прибалтийский,

Отвергнувший, строй низменный, царийский:

Моей душе ты родственный и близкий!

Цвети же, край, десятки, сотни лет

И помни, что мечтал в тебе поэт,

Такой поэт, как несравненный Фет!

СЕКСТИНА VIII

Мой дом стоит при въезде на курорт

У кладбища, у парка и у поля.

Он с виду прост, но мною дом мой горд;

Он чувствует – там, где поэт, там воля.

В нем за аккордом я беру аккорд,

Блаженствуя, мечтая и короля.

Привыкни, смертный, жить, всегда короля,

И в каждой деревушке видь курорт,

буди в своей душе цветной аккорд,

Люби простор и ароматы поля, -

И, может быть, тебя полюбит воля,

И будешь ты ее любовью горд.

Безличный раб – и вдруг ты будешь горд,

Средь окружающих рабов короля!..

Познаешь ли, что означает воля?…

Не превратишь ли в свальный ров курорт?…

Не омерзишь ли девственного поля?…

Не соберешь ли ругань всю в аккорд?…

Аккорд аккорду рознь. Звучи, аккорд

Лишь тот, что упоителен и горд;

Аккорд лесов, ручьев, морей и поля!

Над толпами властительно короля,

Озвучь своим бряцанием курорт

И покажи, как сладкозвучна воля!

Да здравствует всегда и всюду воля

И вольный, волевой ее аккорд!

Кто слушал песню воли, будет горд.

Пусть вольные сберутся на курорт,

Над плотью духом солнечно короля,

Свободу растворяя в воле поля.

Не оттого ли и мой дом у поля,

Где на просторе поля бродит воля?

Не оттого ль душа моя, короля,

Берет свободный, огненный аккорд?

Не оттого ль моим воспетьем горд

И мне самим заброшенный курорт?…

СЕКСТИНА IX

Две силы в мире борются от века:

Одна – Дух Тьмы, другая – Светлый Дух.

Подвластна силам сущность человека,

И целиком зависит он от двух.

И будь то Эсмеральда иль Ревекка,

У них все тот же двойственный пастух.

На пастуха восстал другой пастух.

Для их борьбы им не хватает века.

Для Эсмеральды точит нож Ревекка -

То ею управляет Злобный Дух.

Когда ж победа лучшей сил из двух,

Тогда прощают люди человека.

Кто выше – оправданья человека?!

Когда блюдет стада людей Пастух

В одежде белой, грешницы, из двух

Оправданными будут обе: века

Ограда и надежда – Светлый Дух,

И как ты без него жила б, Ревекка?

Нет, ты не зла злых вовсе нет, Ревекка,

Но горе причинить для человека

Тебе легко: так хочет Черный Дух…

Но светозарный не уснул Пастух:

Он зло твое рассеял вихрем века, -

И ты невинна, как дитя лет двух.

Но так как ты во власти грозных двух

Великих сил, ничтожная Ревекка,

Но так как ты и облик человека

Имеешь данный Силами, то века

Тебе не переделать: Злой Пастух

В тебя опять вмещает грешный дух.

Издревле так. Но будет день – и Дух

В одежде солнца и луны, из двух

Планет сотканной, встанет как Пастух

И Духа тьмы, и твой, и всех, Ревекка!

Господь покажет взору человека,

Что покорен Бунтующий от века!..

СЕКСТИНА Х

Мне кажется, что сердце биандрии,

Идейной биандрии – виноград.

Она стремится в зной Александрии,

Лед Мурмана в него вместиться рад.

Ему отраден запах малярии,

Ему набатны оргии трибад.

Влиянье винограда на трибад,

Как и на сердце пламной биандрии,

Утонченней миазмов малярии.

Да, в их телах блуждает виноград,

Он опьянять безумствующих рад

Экваторьяльностью Александрии.

Причин немало, что в Александрии

Гораздо больше чувственных трибад,

Чем в Швеции: способствовать им рад

Там самый воздух. Но для биандрии

И выльденный шипучий виноград

На севере – намек о малярии…

В Батуме – там, где царство малярии,

Гордятся пальмы, как в Александрии,

У рощ лимонных вьется виноград,

Зовя к себе мечтания трибад.

Он, родственный инстинктам биандрии,

Припасть к коленям, льнущим к страсти, рад.

О, как турист бывает ярко рад,

Когда ему удастся малярии