Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Рузвельт никак не прокомментировал это окончательное ослабление ограничений против религии, как и сделанные Сталиным до этого послабления в отношении религиозной практики. Разве что президент в очередной раз вздохнул с облегчением.

Лето продолжалось, и подходили к концу последние приготовления к конференции в Думбартон-Оксе, где четырем «полицейским государствам Рузвельта» (Америке, Британии, России и Китаю) предстояло встретиться и обсудить формирование общемировой системы безопасности. Думбартон-Окс представлял собой сооружение начала XIX века и когда-то являлся домом сенатора и вице-президента США Джона К. Кэлхуна. Потом он был перестроен Робертом Вудсом Блиссом, профессиональным дипломатом, в изящный кирпичный дворец в стиле Джорджтауна. Сооружение располагалось в центре необычного сада площадью шестнадцать акров, оформленного Беатрис Фарран, с мощеными дорожками, заросшими лилиями прудами с перекинутыми мостиками и изумительными цветниками. Большим вкусом был отмечен и интерьер здания с просторным музыкальным залом в стиле Возрождения, в котором 21 августа собрались делегаты из Америки, Британии и России. Они уселись вокруг стола для совещаний U-образной формы, положив перед собой большие блокноты и карандаши, готовые обсуждать контуры послевоенной миротворческой организации. Советский посол Андрей Громыко, поддерживаемый группой экспертов в области международного права, возглавлял советскую делегацию. Главой делегации Британии был Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел; заместитель госсекретаря США Эдвард Р. Стеттиниус возглавлял американскую делегацию. К огорчению присутствующих, из-за постоянных опасений русских спровоцировать Японию китайская делегация не могла присутствовать до отъезда русской делегации.

Прибывший вместе с российской делегацией Громыко совершил изнурительный пятидневный перелет через Сибирь, советский Дальний Восток, оттуда на Аляску, затем через Канаду в Соединенные Штаты. Однажды вылет пришлось надолго отложить из-за ураганного ветра, с остановкой в крошечном поселке Уэлькаль на Чукотке, на самом краю Берингова моря. Когда делегация, наконец, прибыла в Национальный аэропорт, их встречали Стеттиниус с американской делегацией и члены британской делегации во главе с Кадоганом. Несмотря на все пережитое во время перелета, Громыко с большим оптимизмом воспринял проведение конференции – по русским стандартам, почти восторженно. Сам факт, что конференция состоится, очень воодушевлял советского дипломата. Он писал Сталину: «Есть все основания верить, что США будут заинтересованы в сохранении мира… Только в этом контексте мы можем истолковать готовность США принять активное участие в организации международного мира и безопасности»[709]. Позднее он писал: «Наш подход был ясен. Мы решили создать такую организацию, и мы решили, что она должна быть эффективной»[710].

Поскольку основным принципом Рузвельта было формирование четырех «стран-полицейских» в качестве самой мощной международной силы для обуздания стран-нарушителей, что уже обсуждалось со Сталиным и Молотовым, когда последний посетил Вашингтон в июне 1942 года (в октябре 1943 года эта идея была согласована на Московской конференции, а затем снова обсуждалась со Сталиным в Тегеране), то для русских тут не было ничего нового, концепция была хорошо знакома каждому из них и в полной мере считалась достаточно важной и британцами, и русскими.

Окончательный документ, представленный на конференции в Думбартон-Оксе, стал итогом пятилетней напряженной работы президента Рузвельта и Госдепартамента США. Четыре «полицейских государства» стали теперь четырьмя постоянными членами Совета Безопасности, в состав которого вошли одиннадцать стран. Постоянные члены, действуя совместно, сформировали Военно-штабной комитет Организации Объединенных Наций, ответственный за все меры военного принуждения в рамках Организации Объединенных Наций. Были учреждены Генеральная Ассамблея, в которую входили все государства – члены организации, Международный суд, Совет по экономическим и социальным вопросам, Секретариат Организации Объединенных Наций и различные подкомитеты организации.

После дискуссии, проведенной по инициативе Громыко, Франция согласилась стать пятым постоянным членом Совета Безопасности. Как писал Стивен Шлезингер, автор книги «Акт создания: основание Организации Объединенных Наций», Рузвельт выступал за включение в Совет Безопасности в качестве постоянного члена Бразилии, крупнейшей страны Южной Америки, которая высказала такое желание. Однако Стеттиниус при поддержке директора Комитета по решению послевоенных проблем Лео Пасвольского смогли уговорить президента отказаться от этой идеи.

Сталин дал Громыко указание бороться за право абсолютного вето в Совете Безопасности. Громыко вспоминал, что у него тогда была сложная ситуация: «Работа шла чрезвычайно напряженно»[711]. Три державы пришли к соглашению, что голосование необходимо для блокирования любых военных акций, направленных против одного из постоянных членов, даже если этот член является агрессором. Но от Громыко Москва требовала, чтобы тот добивался абсолютного вето: чтобы любая общемировая проблема, обсуждения которой не желал один из членов, не могла бы даже обсуждаться. Это было неприемлемо для Британии и Соединенных Штатов, поскольку означало, что в этом случае любой из постоянных членов получал возможность контролировать повестку дня Совета Безопасности, то есть обретал функцию цензора. По свидетельству Громыко, советская позиция основывалась на опасении, что капиталистические страны смогут совместно оказывать давление на Советский Союз, единственного социалистического члена Совета Безопасности, а он даже не сможет этому противодействовать.

Не имея возможности выхода из этой тупиковой ситуации и понимая, что единодушие по вопросу применения права вето должно быть принципом Совета Безопасности, Хэлл и Стеттиниус приняли решение пригласить Громыко на завтрак к президенту Рузвельту: вдруг президент сможет как-то повлиять на изменение позиции российского дипломата. Завтрак с президентом всегда считался проявлением исключительного дружелюбия со стороны президента США. Стеттиниус спросил Громыко, не желает ли он обсудить эту проблему во время завтрака с президентом. Громыко ответил согласием. Встреча Громыко и Рузвельта состоялась на следующее утро, 8 сентября, с участием Стеттиниуса.

Франклин Делано Рузвельт сразу же приступил к делу. Он провел встречу таким образом, что не только объяснил Громыко позицию США по рассматриваемому вопросу, но и попытался создать у советского дипломата впечатление, что он «на его стороне», позволив гостю присутствовать даже при даче указаний заместителю госсекретаря. Он начал с изложения Громыко своих планов на грядущую встречу с Черчиллем в Квебеке, выразил надежду на проведение в самое ближайшее время очередной конференции руководителей трех держав, а также свое удовлетворение положением на фронтах Советского Союза и союзных сил. Затем он зачитал телеграмму из Китая от генерала Пэта Херли, процитировавшего слова Молотова о том, что Советский Союз не заинтересован в китайских коммунистах, которые, по своей сути, и вовсе не коммунисты, с чем Рузвельт согласился, заметив, что и сам не считал их никем, кроме как аграриями.

Президент, которому обычно была свойственна манера говорить много и быстро, начинал излагать свои мысли медленно и взвешенно, когда приближался к самой сути беседы. Такая манера обезоруживала многих, но всегда беспокоила Стеттиниуса. «Президент, наконец, сменил тему и заговорил о Думбартон-Оксе»[712], – писал он. Громыко ранее в беседе с Кадоганом и Стеттиниусом возражал против создания Совета ООН по экономическим и социальным вопросам, объясняя позицию советского правительства интересами безопасности. Россия опасалась, что предлагаемая структура будет тратить свою энергию на посторонние проблемы. Громыко выступал также за создание международных ВВС постоянной готовности, которые могли бы немедленно справиться с нарушителями. Теперь он заметил, что, поскольку Соединенные Штаты против такой позиции, его страна отзывает это предложение. Но Громыко «достаточно ясно дал понять», что хотя СССР и идет на уступки в этих вопросах, он не может поступить так в отношении права вето.

Затем Рузвельт в попытках переубедить Громыко в отношении права вето приступил к изложению своих главных аргументов. Сначала он придал проблеме сугубо личностный характер: «Традиционно в нашей стране мужья и жены во время семейных конфликтов никогда не оказывают давления друг на друга, не принимают единоличных решений, и у них всегда есть возможность изложить свои доводы». Затем президент ненадолго коснулся истории, подчеркнув, что американские принципы равноправия перед законом заложены еще отцами-основателями государства. Потом он осторожно намекнул на то, что принятие советского предложения создало бы ему серьезные проблемы в отношениях с Сенатом, а закончил речь словами, что, по его мнению, «вопрос о создании сил быстрого реагирования» в Сенате мог бы получить поддержку. Ничто не помогало. Громыко объяснил президенту: «Мы знаем, что не можем отступить от нашей позиции, совсем как наши войска знали, что они не могут отступить на восток от Волги»[713]. Однако он очень вежливо реагировал на реплики Рузвельта, и, по словам Стеттиниуса, это была беседа, «по результатам которой он мог ясно объяснить своему народу нашу позицию».