Стая (СИ) - Оксана Сергеева

— Давай перефразируем, — нарушил тягостное молчание Шаурин. — Хочешь спросить, убивал ли? Потому что можно стрелять, но не убить. Можно даже не ранить. Можно и по пустым бутылкам стрелять… — После этих слов Денис потянулся к бутылке, разлил водку и после выпитой стопки сказал: — Только первый снится, следующие не будут. А потом и первый перестанет. И будешь, ты, Вадя, спать мертвым сном. Каламбур какой, да? — рассмеялся резким немного неестественным смехом.

Этот смех неприятно резанул Вадима. Свою рюмку он так и держал в руке, не в силах разжать напряженные челюсти, чтобы влить в себя водку.

— А ты, как видно, в этом толк знаешь, — ответил он с надтреснутым сарказмом и, словно вспомнив, что нужно выпить, глотнул алкоголь. Сквозь его мрачную иронию стала прорываться злоба, озаряя мозг яркой вспышкой и удачно заменяющая чувство безысходности.

— А есть еще один вариант: придут они как-нибудь к тебе все вместе, — криво усмехнулся Шаурин. — Да не смотри на меня так. Удивлен?

— Не знаю почему, но нет — не удивлен, — опустив взгляд в тарелку и взявшись за вилку, сказал Вадим. К горлу подкатил нервный ком, и он никак не мог его сглотнуть. Даже водка не могла протолкнуть его дальше. Губы сжимались крепче, а лицо каменело.

— Есть такие страницы в жизни, о которых не рассказывают ни друзьям, ни родителям. И ни в личном деле, ни в военном билете их тоже нет, — тихо сказал Денис без смешка и иронии.

— Ты говорил, что на войне не был. — Вадим поднял голубые глаза, обмякая губами. Что скрывать, после этих слов напряжение немного спало. Нарисованные в уме версии отпали.

— А я и не был. — Тон Дениса сменился — стал жестче, но в разговоре появилась душевность, которой раньше не было. — Точечные операции — это не война. Прилетели — бац-бац… и улетели. Но мне хватило. Выбирайся из этого дерьма, Вадим. В жизни нет прописных истин. Они никому не нужны, люди их боятся. Я и сам их не люблю, потому что они мешают гибко мыслить. Нам с детства внушают, что нет ничего ценнее человеческой жизни, а потом когда мы вырастаем… — Денис замолчал, но оба знали, какие слова заполнили бы эту паузу, — …всему находится объяснение.

— Я все понимаю. Но это почему-то от меня не зависит. Оно все ясно, но на душе как-то… дерьмово, — прозвучало, будто со скрипом.

— Дерьмово, потому что ты — нормальный. И это только от тебя зависит. Никакой мозгоправ не поможет. Никто. Никто, кроме тебя самого. Выбирайся, Вадим. Выбирайся сам. Мне сложно тебе что-то объяснить. Я бы хотел. Но мне сложно. Знаешь, что значит чувствовать себя палачом? Даже если палачом тебя заставляет быть Родина… Не знаешь. И, слава богу. Поэтому просто сказать: «Брось, не бери в голову!..» я не могу. Это будет неправда. Бери в голову, включай мозги, но только не до такой степени, чтобы докатиться до военного синдрома.

Когда Вадим зашел этим вечером в квартиру, на первый взгляд ничего не выдавало его нервного взвинченного состояния. Только по каким-то несущественным мелким проявлениям Шаурин заметил, что что-то не так. Очень хорошо знал своего друга. Потому и чувствовал его, наверное, как себя. И понимал прекрасно. Понимал даже больше, чем мог сказать. Хотя и всего сказать не мог. Расстрелять человека из пистолета это совсем не то, чем, глядя в перекрестие оптического прицела. В перекрестии нет человека. Есть только силуэт — без судьбы, эмоций, без жизни. Просто силуэт.

И тем ценнее спокойствие таких людей, как Вадим. Что взять с бездушных? — у них безразличие в крови и камень вместо сердца. Их бесстрастность — результат апатичности чувств, а не внутренней работы. В их спокойствии нет сдерживаемого неравнодушия и эмоций. Оно пустое. Мертвое.

А Вадим, как реактив в стеклянной колбе. Вот — вот и будет взрыв. Знал Денис, каким огромным трудом оно дается — такое спокойствие. Сам равнодушным не был. Просто научился контролировать свои реакции.

Но бесчувственным никогда не был.

— Слышал про такое.

— А я тебе еще раз напомню, — продолжал Шаурин. — Нажимаешь на спусковой крючок раз, второй, третий… С четвертым приходит сладкое чувство вседозволенности. Уже никто не снится. Ты считаешь, что ты прав. Запускается механизм ложного героизма. Начинаешь кидаться на всех и вся — и тебе даже приказ не нужен — кто-то не там окурок бросил, кто-то косо на тебя посмотрел… Но только в спокойном миру твой героизм нахрен никому не нужен. У тебя немного другой случай, но последствия будут такие же, стоит только свернуть не в ту сторону.

Вадим расслабленно откинулся на стуле и опустил широкие плечи.

— Я не знаю, как тебе это удается. Но вот… чувствуя себя, как школьник. А задачка-то такая легкая была!

— Угу, — промычал Денис, цепляя на вилку кусок ветчины, — можно и ответ в конце учебника посмотреть. Только вот «решение» от тебя зависит. Все «трупы» надо на работе оставлять. Держи баланс, Вадя.

Вадим вымученно выдохнул. Губы порозовели, на них мелькнула тихая улыбка.

— Баланс… — повторил он, будто слово ему это не знакомо и слышал он его впервые.

— Ты не замечал, что люди вашей профессии часто имеют странные увлечения? Казалось бы, на первый взгляд, несовместимые с подобным образом жизни. Кто-то регулярно ходит в филармонию, кто-то выращивает зимние сады, коллекционирует марки… Каждому свое. И ты найди себе отдушину, не зарывайся в работе, приобщайся к прекрасному, иначе закаменеешь. Как говорится, спешите жить, и чувствовать спешите…

— Звучит, как тост.

— Заметьте, не я это предложил, — отчеканил Шаурин, свободно улыбнувшись.

Только сейчас дышаться стало легко. Вадим, который до этого ел, почти не различая вкуса пищи, почувствовал себя ужасно голодным. И во рту возникла странная сухость. Хотелось пить. И курить. О последнем он высказался. Денис захватил сигареты и вытащил друга на площадку.

Стоя перед широким окном, закурили.

Луна стала еще больше и ярче. И, кажется, покрылась тонкой корочкой льда.

— А ты-то сам как уравновешиваешь свою жизнь? — вдруг спросил Вадим. — Монетки или марки собираешь? Тоже к прекрасному приобщаешься?

Знал бы Вадим, какие чувства вызвал в Шаурине этот простой и шутливый вопрос. Мысли о Юле, бродящие в тупиках сознания и подступающие время от времени, сейчас ринулись все в одну точку, и мечущийся в душе образ девочки лег в давно готовую ячейку. Лег крепко и звонко. Со щелчком. Денис даже посмотрел на Вадима, как будто ожидая, что и он отреагирует на этот только ему самому слышный звук.