Русско-Прусские хроники - Вольдемар Балязин

А все кардиналы, архиепископы и братья из ВКЛ, представлявшие свои национальные секты, предлагали только один и тот же тост — за Василиска, величайшего полководца всех времен и народов.

Яркая кроваво-красная звезда Василиска Великого взошла в зенит, и во всех странах к его сторонникам стали относиться с почтительной боязнью.

И к нам, кенигсбергским католикам, тоже стали относиться по-другому, и мы из людей третьего сорта превратились в людей несомненно сорта наивысшего, и мы вздохнули с облегчением — теперь нас уже никто ни в чем не подозревал, тем более что власть папы распространилась на многие страны, в том числе и соседние с нами, откуда его коннетабли выгнали «Черных ландскнехтов». Теперь и в Венгрии, и в Польше, и в Богемии, и в Саксонии, и в Моравии, и в самом Бранденбурге власть перешла в руки тех, кто руководил местными конфедерациями Паладинов Христа и состоял во Всемирной Католической Лиге.

Кроме того, когда великая победа была одержана, то и во всех других странах, даже не участвовавших в войне, очень сильно возрос престиж католиков, и миссионерам папы Василиска стало гораздо легче проповедовать Слово Божие и среди мавров, и на Ниле, и в далеком Китае, где раньше католические миссии не имели почти никакого успеха, даже в никому дотоле неведомой стране Норд-Коре, где правил «Живой Бог, Сын Бога и Отец Бога» по имени Чучхе. Этот самый Чучхе принял кайфолическую веру, обратил в эту веру и весь свой народ, но, как утверждали наши миссионеры, в душе как был язычником, так и остался.

Что же касается Бесноватого, то его смрадные останки закопали в дремучем лесу под Тевтонским Дубом, которому еще до Рождества Христова поклонялись варвары — тевтоны. А его соратников — фельдмаршалов Германа Толстяка и Вилли Кейтера, а также еще двадцать прочих эмиссаров, ляйтеров и иных шишек из всех «Трех С» — изловили и отвезли в город Нюрнберг, где почти всех и повесили. Трех, правда, отпустили с богом, одного посадили на цепь, признав сумасшедшим, хотя, честно говоря, едва ли среди этих выродков был хотя бы один нормальный, а Герман Толстяк и еще один обвиняемый, не дождавшись казни, покончили самоубийством.

В общем, после разгрома Зигфрида Бесноватого весь мир пришел в движение, и всем казалось, что слова «Великого хорала», в котором говорилось о неминуемой победе «Копателей», вот-вот оправдаются, ибо пол-Европы перешло под власть папы.

И как только война кончилась, в Кенигсберге объявился Эмиль Хубельман. Оказывается, он за год до конца войны, когда в соседней с нами Польше началось восстание местного населения против «Черных ландскнехтов», тайно перешел границу где-то в мазурских болотах, связался с братьями из Польской КП и был направлен военным капелланом в партизанскую бригаду имени Святого Казимира. Он храбро воевал и вернулся после победы над общим врагом всех католиков, получив от примаса Польши военный орден «Крест Жальгириса»[83].

Вслед за тем бригадный капеллан Хубельман, как говорили, впавший в особую милость у папы, получил степень Доктора Богословия и Аттестат, выданный Высшей Аттестационной Комиссей Папской Академии наук.

(В то время место богослова в ученой иерархии определялось не тем, сколько трактатов он написал и в скольких теологических диспутах победил, но прежде всего тем, как проявил он себя на практике. И особенно важно было то, состоял ли он в «Обществе друзей Инквизиции», а в нем состояли только ее осведомители, и доказал ли он верность Церкви в войне с неверными.)

А Эмиль доказал это и, как говорили, будучи активным членом «Общества друзей Инквизиции» и показавшим себя храбрым воином. Оттого-то и взошла в зенит звезда теолога и верного сына Церкви Эмиля Хубельмана.

А тут еще пронесся слух, что Эмиль Хубельман и вообще скоро покинет Кенигсберг, ибо ему предоставляют место профессора в Ватиканской Академии Ортодоксальных наук, в аббревиатуре ВАОН, в которую, как говорили, было очень нелегко попасть даже хорошо образованному клирику.

Я не знал, что такое ВАОН, и спросил об этом патера Иннокентия. И он сказал, что лет десять назад он и сам пытался поступить туда, но не прошел конкурсного экзамена, ибо экзамен оказался очень трудным, а кроме того, сказал патер, там с неохотой принимали священников из других стран, помимо Италии, хотя в общих правилах приема в ВАОН указывалось, что в ней имеют право учиться священники, не только безупречно прослужившие не менее пяти лет патерами в приходах, но и заслужившие одобрение архипастырей, которые и направляли их туда с согласия местного синклита, снабдив не просто письмом какого-то патера, но коллегиальной письменной рекомендацией, заверенной печатью даже не епископа, а только архиепископа, а еще лучше — кардинала.

После строгого экзамена принятые в ВАОН готовились опытнейшими богословами для того, чтобы в скором будущем стать деканами теологических или философских факультетов, благочинными епархий, настоятелями монастырей или же оставлялись при ВАОН для того, чтобы дальше совершенствоваться в Догматическом Богословии и стать Докторами Ортодоксии.

Именно этим последним, кто должен был толковать, комментировать, аргументировать и цензуровать сочинения других богословов, а также писать свои собственные труды и всякий день опровергать ереси, и позволялось на самом последнем курсе Академии, когда ум их уже был изощрен в догматике и диалектике, а душа тверда, позволялось читать разные еретические сочинения с тою благой целью, чтобы хорошо знать аргументы противников католичества и умело опровергать их контрдоводами, а на их лживую пропаганду ересей отвечать сокрушительной так называемой контрпропагандой.

Итак, как говорили еще совсем недавно в поверженном ныне Бранденбурге, «каждому свое». Мне — экзамены в семинарии, а высокоученому теологу Эмилю кафедра в Ватиканской Академии.

Но, мне кажется, что я радовался предстоящей поездке в Рим не менее Хубельмана — у меня вся жизнь была впереди, а он, по сути дела, был уже глубоким стариком.

Радовало меня и то, что война уже кончилась, и теперь путь мой лежал только через дружественные папе Василиску католические страны.

Я решил, что лучше всего будет поездка через Польшу, Богемию и Австрию. А там — Италия.

Иоганн ехал вместе со мной, и он согласился с избранным мною маршрутом. Родители тоже одобрили мой план. Патер Иннокентий, узнав об этом, одобрительно погладил меня по голове и промолвил:

— Ну, сын мой, с Богом! А я поеду в Данциг к викарию нашего епископа и получу от него благословение на вашу поездку, ибо одного моего рекомендательного письма будет недостаточно. По правилам для поступления в семинарию нужна еще и подпись викария и, главное, печать его преосвященства[84].