Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

Эта последняя фраза является основанием военного миросозерцания, которое рассматривает жизнь человеческого общества как непрерывную борьбу, в которой война является только одной из наиболее частых форм, а мир есть только ее видоизменение. Понятие о войне неотделимо от понятия о государстве. Если определение Чичерина[653] государства «Как групп народов, связанных законом в одно юридическое целое, управляемых верховною властью для общего блага», справедливо с отвлеченной точки зрения государственного права, то с точки зрения военной, основанной на представлении жизни как непрерывной борьбы, независимой от понятия о «общем благе» как цели государственного бытия, государство определится в виде организации общества, наиболее отвечающей задачам борьбы, которой достигается упомянутая цель – общее благо.

Понятие о «всеобщем благе» не имеет практического значения, и в жизни человечества приходится считаться только с теми представлениями, которые определяют существование отдельных единиц, называемых государствами. Огромное различие в условиях и обстановке, в которых создалась и протекает жизнь каждого государства, показывает, что если даже общее благо отдельных народов одно и то же, то пути и способы его достижения не могут быть одни и те же. Отсюда является понятие о различии интересов, о различии представлений о выгоде, о благе в более узком смысле слова, которые управляют в каждый данный момент жизнью государства и для достижения которых направляется его воля, олицетворяемая понятием – «власть». Приемы и способы осуществления государственной воли для достижения государственного блага составляют сущность политики, как учения, в которой война является одним из средств.

Если мы признаем взгляд на жизнь государства как борьбу, то одновременно возникает вопрос, как надо вести эту борьбу с наибольшим успехом для достижения поставленных целей. С этой точки зрения политику можно рассматривать как учение о борьбе в приложении к государственной жизни. Из принципиальной стороны учения о войне нам известны, так называемые, принципы военного искусства. В нашу задачу совершенно не входит их рассмотрение. Будут ли это четыре принципа Клаузевица или двенадцать принципов Леера, их сущность исчерпывается одной военной аксиомой, которую мы позволим назвать аксиомой о превосходстве сил. Чтобы победить, надо быть сильнее противника, и как выполнить эту задачу – указывают упомянутые военные принципы. Принципы эти покоятся на неизменных началах, будучи выражением сущности не только конкретного случая – войны, но и общего представления о борьбе.

Если мы определили политику как учение о борьбе в приложении к государственной жизни, то a priori можно быть уверенным, что принципы войны, как таковые, целиком приложимы и к политике. Совершенно одинаковое значение для политики, как и для стратегии, имеет учение об операционной линии, как подготовка цели и выбор направления операции (действия). Этот вопрос очень подробно разобран в работе капитана 2-го ранга Макалинского[654] «Наша политика и операционные линии в связи с Дальневосточным вопросом», где он, говоря об условии «достижения важной цели», указывает на наибольшие результаты при совпадении операционных линий политической и стратегической по цели и направлению.

Нас очень далеко завело бы дальнейшее рассмотрение этого вопроса. Он не является новым по существу, но чрезвычайно мало распространен. Я напомню, что сочинение основателя современной стратегии Ллойда носит название «Memoires poliques et militaires»; те же идеи высказаны и Жомини в его труде «Аналитический обзор главных соображений военного искусства и об отношениях оных с политикой государств». Наша задача заключается в указании, что сущность государственной политики покоится на тех же началах, что и военное дело, так как политика является лишь формой основного представления о борьбе, общего в применении к решению государственных задач, достижению стратегических и тактических целей.

Генеральный штаб как государственное учреждение

Отсюда является и военная идея высшей государственной организации, основанной на неизменном военном начале единства власти, вытекающем из представления о единстве творчества замысла государственного или военного. Те же соображения, которые приводились в первой [главе], когда выяснялся вопрос о сущности военного управления и штаба, как вспомогательного органа командования, приложим целиком и к военной организации государства. Последняя неизменно должна обладать органом, дающим основания по политической обстановке, оперативным органом по выражению единоличного государственного замысла в оперативный план и, наконец, исполнительными или распорядительными органами, претворяющими план действия в форму директив, указаний и распоряжений.

Таковым государственным учреждением является германский большой Генеральный штаб, непосредственно подчиненный верховной государственной власти в лице Императора, начальник которого, с государственным канцлером, как руководителем внешней политики государства, входит в состав императорской главной квартиры или штаба Его Величества, когда Император принимает на себя функции главнокомандующего. Эта форма высшей государственной организации практически применяется в Германии, и была испытана в период войны 60-х и 70-х годов, когда верховное управление государством выражалось Императором Вильгельмом I-м и тремя военными деятелями: в сфере политической обстановки – Бисмарком, в области высшей оперативной работы – Мольтке и в деле организации и создания силы, как выражения оперативной работы, – военным министром Рооном[655]. Если политическая жизнь государства есть форма борьбы, то орган внешней политики должен быть создан на военных началах и иметь самую тесную связь с Генеральным штабом или соответствующим ему учреждением.

Генерал-майор Борисов в своем сочинении «Работа большого Генерального штаба» на стр. 9-й говорит: «Из Германии руководство общей политикой, имеющей целью достижения государственных задач путем или соглашений или вооруженной силы, лежало на Бисмарке. Но уже давно сознано, что вооруженная сила, чтобы быть пущенной в ход, нуждается в особых специальных условиях, определяемых политическими и военными требованиями». «Определение этих условий относится к области военной политики, руководство которой входило в деятельность начальника Генерального штаба – Мольтке». «Мольтке все время ориентирует Бисмарка в военном положении Пруссии, сообщает о вооружениях соседей, выясняет военное значение их, настаивает, чтобы объявление войны не опоздало против конца развертывания, и особенно выясняет Бисмарку значение наступательных и оборонительных союзов».

Все сказанное уясняет нам роль Генерального штаба как общеимперского учреждения, имеющего неизменную схему вспомогательного органа высшего командования. Если мы вспомним основную схему штаба как вспомогательного органа, основанного на следующем подразделении функций командования:

Изучение обстановки;

Оценка обстановки;

Единоличный замысел;

Оперативные работы по выражению замысла в план действия;

Выражение плана действий в распоряжениях и приказаниях.

То получим элементарную форму:

которая в приложении к высшей государственной организации примет такой вид:

Таково значение Генерального штаба как государственного или общеимперского учреждения. Подобная форма Генерального штаба принята, напр[имер] германской, японской государственной организацией, более подробно мы коснемся этого вопроса при рассмотрении устройств Генеральных штабов.

У нас существовало государственное учреждение под именем «Совета государственной обороны», образование которого имело целью: создать орган, подчиненный непосредственно верховной власти, ведающий вопросами военной политики государства; состав этого совета определялся обязательными членами: министрами военным, морским, начальниками обоих Генеральных штабов, министром иностранных дел, и членами по назначению из числа высших представителей военного, морского ведомств и командования. В силу такового состава «Совет государственной обороны» был лишен специализации и определенного назначения, и хотя был основан на правильной идее, но форму получил совершенно не военную. Военный совет никогда не может являться в качестве постоянного органа высшего командования – он всегда имеет временный, совещательный характер; единственная постоянная форма такого вспомогательного органа есть штабная, а не временная – совета. Выше указывалось на истинное значение военного совета и отличие его от штаба командования, и потому не будем вдаваться в рассмотрение этого вопроса. «Совет государственной обороны» не был по своей организации военным учреждением, и после нескольких лет существования он перестал функционировать.