Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Вы хотите приехать в это воскресенье?

— Да-да, — подтверждает Эрлинг, хотя Маргрет дергает его за рукав, — воскресенье нам подходит. So long!

…У нас еще нет здесь таких настоящих друзей, пока нет, но: «Дорогая мама. В воскресенье мы были у наших хороших друзей. Они цветные. Да, в этой стране не все так терпимы, но мы не поддаемся этим предрассудкам. Люди боятся друг друга, вот в чем беда…» Мысли о предстоящей поездке долго не дают Эрлингу уснуть, но в конце концов мозг его затуманивается, и он погружается в дрему: негритянские руки наполняют бокалы вином, тело вибрирует в такт мягким звукам джаза, толчки нарастают, сосредотачиваются в низу живота и выплескиваются наружу белой волной, он и его друзья растворяются в этой пене с удивительным ощущением единения…

Маргрет со стоном переворачивается на другой бок. Он проскальзывает в ванную, прижимая руку к намокшей в паху ткани пижамы. Черт знает что, я уже целую вечность не спал с Маргрет. Почему мы постоянно чувствуем себя такими измотанными? Он становится на цыпочки, упирается бедрами в холодную раковину и, испытывая острое наслаждение, совершает омовение. Потом достает из холодильника пиво и усаживается на кухне у открытого окна. Пропитанный запахом помоев ветер обвевает кожу, не принося прохлады. Поют свою песню машины. В этом городе всегда кто-то не спит, мчится вперед и вперед, а дома — ничего не меняется, осталось таким же, как было, когда мы уехали…

Поездка в метро заняла больше часа. У Эрлинга под мышками расползлись темные пятна пота. Трине упала на пол и испачкала праздничное платье. Кьелль, хныча, цепляется за ноги матери. Наконец они выбираются на улицу, и воздух, точно влажное одеяло, накрывает их с головой.

…Мы едем за город — обещал Эрлинг ей и детям, но улица, по которой рывками движется их такси, забита транспортом; между двухэтажными лавками, похожими на театральные декорации, сверкают металлические фасады бензоколонок; гигантские щиты с рекламой зубной пасты гарантируют немедленный результат. По обеим сторонам улицы, насколько хватает глаз, теснятся деревянные домишки — прямо-таки следы поноса какого-то великана. А по нашему дому, в Дании, бродят чужие люди.

— Не ожидала увидеть здесь такое?

— Я вообще ничего не ожидала, — отвечает Маргрет, и ей становится чуточку жалко мужа.

Они высаживаются на улице, обсаженной тщедушными деревцами, которые тем не менее дают ощущение прохлады. Лужайки небольшие, но ухоженные. Сбившись в кучу, они медленно приближаются к дому — там стоит черный спортивный автомобиль. Когда Эрлинг нажимает на звонок, Трине начинает плакать.

Дверь распахивается. Милашка, думает Эрлинг, груди выпирают, торчат соски. Интересно, какого они цвета? Трине рыдает. Он трясет дочку, а взгляд его добирается до губ хозяйки (…Мы здесь еще ни разу не пробовали настоящего бифштекса с кровью, Маргрет готовит какую-то преснятину…)

Она красива, эта дамочка, отмечает Маргрет, а одета как шлюха — черные блестящие кожаные брюки и облегающий красный свитер. В ее-то возрасте. И золотые туфли. А все Эрлинг со своими дурацкими идеями. Слабый взмах рукой, очевидно, означает: заходите. Она считает нас кем-то вроде эскимосов, не умеющих говорить. Ох уж эти мне мужчины с их идеями.

Они входят прямо в комнату, и Маргрет сразу же обращает внимание на золотистый цвет потолка. Очень типично, думает она и видит, как женщина берет на руки Трине, которая тут же вцепляется ей в волосы. Только бы экзему не заработала или еще что-нибудь в этом же роде.

— Если вам надо поменять ей пеленки, — обращается хозяйка к Эрлингу, — там, наверху, их полно.

— Пеленки! Она уже давно не ходит в пеленках.

— Боюсь, она обмочилась, давайте поднимемся с ней наверх. — Толстые губы растягиваются в улыбке.

Черт, ради меня может не улыбаться. Мальчик захныкал, как только Маргрет повернулась к нему спиной. Кивком головы она приказывает мужу взять ребенка и идти за ней. По дороге в детскую она мельком замечает небесно-голубое супружеское ложе и слышит, как Эрлинг спрашивает: «А сколько вашему?», и в его тоне ей чудятся чувственные нотки.

— Чуть больше двух месяцев. Муж пошел с ним гулять. Они…

— А моей девочке скоро четыре года, — обрывает ее Маргрет, — и она уже пару лет не пользуется пеленками. Правда, Эрлинг?

— Да-да.

— Возьмите пока пеленку. А трусики мы повесим сушиться в ванной.

Какое высокомерие сквозит в ее словах! Старая карга. Скорее бы домой.

Женщина пеленает Трине и пробует ее успокоить. От заплаканного личика дочки взгляд Эрлинга скользит вниз и упирается в два красных вызывающих бугорка. А то местечко, говорят, у них ярко-розовое. И он поспешно говорит:

— У вас очень красивый дом.

— Спасибо. Нам он тоже нравится. Знаете что — спускайтесь с мальчиком в гостиную, поставьте пластинку или еще чем-нибудь займитесь, а мы, женщины, пойдем в ванную.

Ишь раскомандовалась. Какая-то негритянка смеет распоряжаться моим мужем. Нет-нет, цвет кожи тут, конечно, ни при чем. И все-таки…

В гостиной мальчуган принимается прыгать на диване. Эрлинг рассматривает корешки книг, названия которых ему ничего не говорят.

Ванна пошикарнее, чем у самого оптовика Адельборга. Золотые краны — не настоящие, разумеется, но все равно. Маргрет крепко держит Трине, которая, похныкивая, тянется к той, другой женщине. А та садится на край ванны, упирается локтями в колени и, закрыв глаза и наморщив лоб, трет кончиками пальцев виски. Маргрет стоит неподвижно, обхватив девочку за плечи. Снизу доносится грохот падающего предмета.

Наконец женщина поднимает голову. Господи, думает Маргрет, сейчас она начнет поверять мне свои горести, жаловаться, как трудно приходится цветным. Маргрет кажется, что ее возмущение вызвано неприязнью, но вдруг понимает, что, напротив, она жаждет доверительности со стороны этой женщины. Она спускает Трине на пол и садится на крышку унитаза.

— Я двоих потеряла, — говорит женщина.

Они убили ее детей, забили насмерть двух ее малышей. Маргрет не знает, куда девать глаза. Раковина с черной каймой по краю. Та же марка дезодоранта, что у меня. У Трине горит лицо, только бы не поднялась температура.

— Я месяцами лежала в постели, и все равно их не спасли. Но теперь у нас есть Джимми…

В гостиную входит человек с белым свертком в руках. Он пересекает комнату и, не выпуская из рук младенца, поднимает с пола лампу. Ставит ее на стол. Эрлинг встает с дивана, мальчик, открыв рот, во все глаза смотрит на вошедшего.

— Лампа погнулась, — говорит человек, и Маргрет, остановившейся на лестнице, кажется, будто он обращается к младенцу.

— Привет, Берт, — кричит женщина, кладя руки на плечи Маргрет. — Посмотри, кто приехал! Друзья Джо из Скандинавии.

Мужчина осторожно опускает младенца на стол, поворачивается лицом к лестнице, наклоняет голову.

— Рад видеть вас, — говорит он, глядя в пол. Оборачивается и повторяет то же самое Эрлингу, который подходит к нему и берет его руку.

— Мы тоже очень рады, правда, Маргрет?

— Конечно, — говорит Маргрет.

— Все в порядке? — спрашивает Эрлинг.

— Да.

— Прекрасно, — говорит Эрлинг.

Заткнись, думает Маргрет.

— Но мы не знаем, как вас зовут, — говорит женщина, стоя у подножья лестницы.

Маргрет произносит свое имя в двух вариантах — датском и американском.

— Это слишком трудно. Я буду называть вас Марги. А меня зовут Сью. Просто Сью… Берт, знаешь, мы с Марги уже подружились.

Неприязнь к этой женщине почти улетучилась, отмечает про себя Маргрет.

— Очень приятно, — говорит Берт.

— А меня зовут Эрлинг. Это Кьелль, а это Трине.

— Берт.

На обеденном столе — наваленные горкой жареные цыплячьи ножки, грудки и крылышки, блюда с кукурузой, жареными томатами и еще чем-то, что Эрлинг посчитал за печенье к десерту. Оказалось, что это кукурузные лепешки. Сью ест их, намазывая патокой. Берт поливает патокой и мясо и овощи.

— Я вижу, вы удивляетесь, — говорит он Эрлингу. — Так обычно едят на юге, откуда я родом.

— Нет-нет, я вовсе не удивляюсь.

— Какая симпатичная у вас столовая, — говорит Маргрет.

— Спасибо, — говорит Сью. — Мы тоже довольны.

Эрлинг лихорадочно ищет тему для разговора. Обстановка за столом несколько скованная, ему хочется разрядить ее, сказать что-нибудь по-настоящему приятное, у Берта почему-то вид довольно угрюмый, как кажется Эрлингу, такое впечатление, будто он нас в чем-то упрекает, но ведь все эти наболевшие расовые проблемы — это не наша вина…

— У нас в Дании, — говорит Эрлинг, — в одном крупном городе есть директор школы негр… Говорят, он пользуется большим уважением.

Сью откликается мгновенно: