Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Умоляю, не будем о завтрашнем дне! Жюстен, главное — это то, что происходит с нами сейчас.

Она присела на ступеньку лестницы. Он пристроился рядом.

— В последнее время меня преследуют кошмары, — сказала она. — Я все записываю в блокнот, но такое впечатление, что они не предсказывают будущее, как это бывало в детстве или после моего возвращения во Францию. И все-таки они меня пугают, я просыпаюсь в жуткой тревоге.

— Я тебе сочувствую. Это началось уже после моего приезда? Жаль, если это из-за меня.

— Нет, это продолжается уже пару месяцев. Происходит что-то страшное, с насилием, мое платье — в крови, и я слышу крики боли. Этой ночью мне и вовсе приснилась Скарлетт Тернер. Руками в красных кожаных перчатках она душила кошку. И вдруг это уже не кошка, а мой Антонэн! Мальчик кричал, звал меня, но я не могла ему помочь, меня кто-то держал.

— Боже, какой ужас! — воскликнул Жюстен. — Но кто эта женщина, Скарлетт?

— Такое же порождение сатаны, как и Ларош. Я словом не обмолвилась о ней дедушке Туану.

Элизабет постаралась вкратце рассказать о Скарлетт и закончила жуткими обстоятельствами ее гибели.

— По словам отца Ричарда, мистера Джонсона, она состояла в очень опасной банде. А еще практиковала колдовство, вдохновляясь соответствующими средневековыми трактатами. Иногда мне кажется, что она до сих пор нам вредит. Я даже задаюсь вопросом, не связаны ли с этим многочисленные несчастные случаи с Антонэном, его бесконечные болезни. Я стала виновницей ее смерти, будучи им беременной… Что, если она мстит с того света?

— Принцесса моя, ты несешь вздор, и все это из-за твоих плохих снов. Это была злая, испорченная женщина, твой рассказ — тому подтверждение. Но ты оказалась сильнее, чем она. Если бы я знал, через какие испытания тебе пришлось пройти! Но, слава Богу, ты жива и здорова. А ведь я мог больше никогда тебя не увидеть…

Элизабет медлила с ответом. Она так дрожала, что Жюстен прижал ее к себе, словно желая защитить.

— Мне двадцать пять лет, — вновь заговорила она. — И я чувствую себя ответственной за смерть папы, потому что не рассказала ему, что мне снилось.

За мамину гибель тоже, потому что она ударилась о металлическую переборку на «Шампани», когда бросилась мне помогать во время шторма. И во Францию я уехала от ма и па, меня обожавших, чтобы наделать массу ошибок. Я переспала с Ричардом, желая обмануть судьбу, и что же? Стала добычей собственного распутного деда!

— Пожалуйста, не думай больше об этом! Прошло время, тогда ты была невольной жертвой. Я тоже ошибался. Я сбежал, бросил тебя.

— Знал бы ты, как я горевала! — Элизабет всхлипнула. — Ты ведь даже «до свиданья» не сказал. Я ощущала себя отвергнутой, брошенной — да, что ты меня бросил, Жюстен!

— Прости! Тысячу раз прости! — торжественным тоном произнес он.

Молодая женщина была бледна, глаза смотрели в пустоту. Она была так же несчастна, как и восемь лет назад.

— Бонни стоило мне рассказать, — проговорила она наконец. — Но она этого не сделала, потому что обещала несчастной Жермен. Та боялась позора.

Пришлось объяснять, что Жермен — юная девушка, которую наняли Бонни в помощницы.

— Ларош ее изнасиловал. И ее тоже. За несколько месяцев до меня. И дал в качестве компенсации золотой луидор. Жюстен, как ты можешь ехать назад, во Францию, ради этого монстра? Пусть умрет, искупит свои грехи!

В лице Жюстена не было ни кровинки. Он был возмущен, испытывал глубочайшее отвращение. Он выдал длинную тираду ругательств в адрес Лароша, прежде чем сказать тихо:

— Я должен вернуться, моя принцесса. Хочу убедиться, что он умер, увидеть заколоченный гроб, знать, что больше он никому не навредит. Но я вернусь в Нью-Йорк, обещаю! И помни, что половина поместья твоя. А если хочешь — то и все полностью. И лошади, и виноградники. Я буду твоим управляющим, большего мне не нужно.

— Нет, Жюстен. Ты останешься владельцем, если я когда-нибудь вернусь. В чем я сильно сомневаюсь.

— Кстати, разве тебе не любопытно, как поживает твоя лошадка, Перль? — спросил он. — Она родила чудесного жеребенка, тоже кобылку, и ее зовут… Галанта. По имени отца.

— Галант, жеребец Лароша… Бога ради, поменяй ей кличку! Несмотря на то, что лошадь не виновата в злодействах своего хозяина.

— Что предложишь?

— Понятия не имею. И вообще, как глупо с моей стороны! Она может зваться Галантой. Я ведь все равно никогда ее не увижу!

Жюстен, пытавшийся отвлечь молодую женщину, погладил ее по щеке. Ему хотелось запечатлеть в памяти эти восхитительные черты, но, коснувшись ее ярко-розовых губ, он не устоял перед соблазном. Элизабет приняла поцелуй, которого так жаждала. Он получился бесконечно долгим, жадным, волнующим. А когда кончился, они еще какое-то время сидели в странном забытье, рядом друг с дружкой, — как дети, затерявшиеся в огромном американском городе.

Встали одновременно, не размыкая объятий, опьяненные ароматом сирени.

— Если б можно было остаться в этом дворике до рассвета, — пробормотала она. — Я тебя люблю, Жюстен. Одного тебя!

С этими словами она кончиками пальцев отвела белокурую прядь, упавшую ему на лоб. А он — он не сводил с нее глаз, полных страсти.

— Не хочу быть благоразумной, — серьезно проговорила Элизабет. — Идем! Когда расстанемся, у нас будут чудесные воспоминания!

За кустом оказалась застекленная дверь, кое-где оплетенная паутиной. Жюстен шел следом, невольно сравнивая себя с простым смертным, которого увлекает в свое тайное королевство прекрасная фея.

— Тут нам будет хорошо, — вздохнула молодая женщина, словно одурманенная этой свободой от всех запретов, табу.

Трепеща, он окинул ее взглядом — от шелковистой массы красивых каштановых волос до кончика аккуратного носика, полюбовался округлой грудью, обтянутой небесно-голубым атласом, тонкой талией.

— Ты правда этого хочешь? — спросил он.

— Всей душой, Жюстен. Подари мне поцелуй, много поцелуев!

Едва их губы встретились, окружающий мир померк. Не стало ни выцветших желтых стен в грязных пятнах, ни стола, ни деревянного грубого сундука, ни пыльного пола. Они целовались, пробуя на вкус горячие губы друг друга, дыхание, радостный трепет.

Для Элизабет это стало открытием. Никогда еще поцелуй не делал ее такой счастливой. Желание, отличное от всего, что она знала прежде, захлестнуло ее, и она не думала больше ни о чем, внимательная к прикосновениям Жюстена к своей груди, бедрам. Ей хотелось плакать от наслаждения.

— Да что со мной такое? — удивилась она. — Кажется, я сейчас умру. Сердце разорвется!

— Нет, не надо бояться. Мое сердце тоже стучит, как безумное. Это — любовь, моя принцесса.

Его голос