Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

хорошо. Основа любого союза — честность и искренность. Я лучше понимаю твою сдержанность.

— Очень прошу, не будем возвращаться к этой теме! — суховато произнесла Элизабет. — Я призналась тебе и сразу об этом пожалела. Прошло шесть лет, и я хочу одного: забыть эту страницу своей юности!

Анри остановился, легонько подтолкнул ее к ближайшему дверному проему. Слегка коснулся ее губ губами.

— Я помогу тебе забыть, милая! Скажи, вы виделись с этим дядей-французом? Сколько ему лет?

— Думаю, двадцать семь.

— Как, ты не знаешь даты его рождения?

— Не смейся, Анри. Это очень запутанная история. Жюстен — младший брат мамы, моей настоящей мамы, Катрин. Но не будем о нем! Анри, я хочу задать тебе очень важный вопрос: ты не против, если мы поженимся следующим летом?

— Этим летом? Мы уже это обсуждали. И решили, что это будет июль.

— Нет, я имела в виду лето 1906 года.

Элизабет с тревогой ждала ответа. На лице жениха отразилась досада, которую он попытался скрыть. Анри вздохнул.

— Лисбет, милая, могу ли я хоть в чем-то тебе отказать? — тихо произнес он, втайне крайне огорченный. — Еще недавно во Франции помолвка длилась год или даже два. Если все это время мы будем видеться наедине… что ж, я согласен.

— Спасибо, Анри. Просто камень с души! Пожалуйста, не думай о плохом. Ничего не поменяется!

Они все еще находились в укромном месте, и Элизабет, в подтверждение своих слов, вернула ему поцелуй. И тут же упрекнула себя: обманщица! Еще мгновение

— и она испуганно вскрикнула:

— Там кто-то есть!

— Где?

— Там, в шалаше, мужчина, и он на нас смотрит! Просто мороз по коже!

— Идем, я сейчас все объясню, — сказал Анри, за руку увлекая ее за собой. — Бояться нечего. Это тот самый старик, которого ты так жалела. Помнишь, ты еще попросила отнести ему пятидолларовую банкноту? Кузен разрешает ему ночевать тут время от времени. Этот бедолага чистит театральные аксессуары, которые нам приносят, чтобы мы привели их в порядок.

— Анри, я его боюсь. Почему он так пристально на меня смотрит?

— Этот человек — умственно отсталый. Просто забудь о нем! Скорее всего, иностранец, но кто по национальности — неизвестно. Он ни слова не говорит. Кузен сказал, что он довольно долго проживал в приюте для неимущих, поэтому и обрит наголо.

Элизабет ощутила внезапную слабость. Ей было то холодно, то жарко, стало не хватать воздуха. Анри заметил ее восковую бледность и панику в глазах.

— Не надо так реагировать! Если задуматься, тебе ничего не грозит. Просто держись от прачечной подальше!

Они вышли на Бродвей, уже расцвеченный вечерними огнями. В ближайшем баре играла музыка, сигналили автомобили. Самая длинная и оживленная улица Нью-Йорка готовилась к ночи.

«Тут — жизнь, смех, радость. А там, в проулке, бродит смерть, и горе, и нужда, и одиночество», — думала Элизабет, то и дело нервно вздрагивая.

Они шли рука об руку, Анри ее обнимал. Вскоре молодая женщина почувствовала себя лучше. Она смотрела на своего спутника и твердила себе, что да, она выйдет за него замуж. Он очень привлекательный и по-настоящему добр. Она как раз любовалась его красивым профилем, когда сзади послышался мелодичный голос:

— Добрый вечер, голубки!

Они с Анри обернулись и нос к носу столкнулись с Оттавией, привлекательной кузиной Леа.

— Добрый вечер и вам! — отвечала удивленная Элизабет. — Как вы оказались на Бродвее?

— Разве Анри не сказал? Он устроил меня в прачечную, и сегодня у меня был первый рабочий день. Я очень довольна.

— Нет, он не говорил.

— Как раз собирался, Лисбет, — стал оправдываться мужчина. — Мы друзья, надо помогать друг другу.

Оттавия кивнула, обольстительно улыбнулась — исключительно Анри, не Элизабет. Интуиция ей безошибочно подсказывала: вот она, соперница! К своему большому сожалению, она не испытала ни ревности, ни огорчения.

16. Прогулка по 34-й улице

Нью-Йорк, Дакота-билдинг, четверг 18 мая 1905 года

Элизабет сидела у кроватки сына. Она только что захлопнула роман Марка Твена, которым так и не сумела себя увлечь. Антонэн был болен, и, как большинство матерей, она думала только о его самочувствии. Сейчас мальчик спал беспокойным сном, лицо у него было красное, лоб — мокрый.

— Мой маленький ангел, что с тобой? — тихо задавалась она вопросом. — Поправляйся скорее!

Золотые часы-браслет тонкой работы показывали два пополудни. Доктор Чарльз Фостер обещал зайти в середине дня, осмотреть Антонэна.

— Почему он не мог прийти сразу? — сокрушалась она.

Два предыдущих дня, вторник и среда, показались ей худшими за всю жизнь в Нью-Йорке: во Франции ей довелось пережить еще более мрачные моменты. И снова Элизабет задумалась о том, что судьба не перестает ее испытывать.

«В понедельник вечером я приехала от Анри — и вот, у Антонэна сильный жар! Слава Богу, ма вызвала врача. Наверняка все из-за того падения с карусели. Мы даем лекарства, но лучше Антонэну не становится!»

Конечно, свидание с Жюстеном пришлось отменить. Она позвонила ему в гостиницу и надиктовала администратору недвусмысленное послание: «Сын тяжело болен. Сообщу новости при первой возможности. Пожалуйста, не приходи».

Жюстен послушался, но часто присылал записки, которые верная Норма приносила молодой женщине на круглом серебряном подносе. Эти деликатные знаки внимания Элизабет не радовали. В глубине души она приписывала болезнь ребенка порочной любви, разъедавшей ее изнутри.

«Господь послал мне это испытание, — говорила она себе. — Может, Он требует, чтобы я жила праведно и честно и прекратила предаваться безумствам?»

Под «безумствами» она подразумевала отношения с Ричардом до свадьбы и годичную любовную связь с Анри. А еще — свою избыточную чувственность.

Еще, в моменты крайней тревоги, Элизабет случалось упрекнуть себя в ужасной смерти Скарлетт Тернер.

Мейбл, на цыпочках войдя в детскую, отвлекла ее от мрачных размышлений.

— Как себя чувствует наше сокровище? — тихонько спросила она.

— Без улучшений, ма. Мне так страшно!

— Эдвард только что звонил из конторы. Он очень беспокоится. Говорит, нужно поскорее отправить Антонэна в больницу.

— Пока не стоит. С нами ему лучше. Знакомая обстановка, игрушки… Поговорим об этом, когда придет Чарльз.

Элизабет попробовала лоб ребенка — все еще слишком горячий. Мейбл наклонилась, чтобы погладить его по волосам.

— Я посижу, а ты отдохни немного, Лисбет! Ты совсем умаялась. Выпей что-нибудь прохладительное в гостиной, тебя там ждет твой французский дядюшка, Жюстен. Пришел попрощаться. Если я правильно поняла, в воскресенье он отплывает во Францию.

— Уже? А мы так и не успели пригласить его ни на обед, ни на ужин, — всплеснула руками Элизабет. — Па заинтересовался о-де-ви, производимыми на винодельне