Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

При осаде Перемышля капитан Андреевич подкараулил австрийского разведчика, протаранил его и погиб вместе с ним.

Следующее сообщение о героизме русских летчиков в осажденной крепости Новогеоргиевск, которая пала в августе 1914 года.

Оборонявшие ее летчики вывезли боевые знамена и ценные документы, что напомнило Акашеву весьма выразительный рисунок об этом событии, помещенный тогда же во французском журнале. Теперь он узнал фамилии отважных авиаторов: Масальский, Свистунов, Ливотов, Козьмин, Гринев, Вакуловский, Панкратов и Тысвенко.

Называя старых летчиков, я искренне надеюсь, что это может доставить радость их потомкам. После выхода первого издания книги я получил много писем с просьбой сообщить хоть что-нибудь об отце, деде, даже прадеде из числа русских авиаторов. Мне присылают фотографии времен первой мировой и гражданской войн, сохранившиеся документы, которые, конечно же, помогают достовернее отобразить давно минувшее время. И как отрадно, что у многих людей появилось благородное стремление к восстановлению своей родословной. К счастью, мы начинаем понимать, что совсем не обязательно считать врагами всех тех, кто на рубеже эпох оказался по другую сторону либо в эмиграции. Большинство из них сохранило любовь к родной земле, завещало ее детям и внукам. С огромным интересом и сочувствием читал я в Париже воспоминания таксиста, бывшего «воздухоплавателя, дирижаблиста, военного летчика» полковника Нижевского, ученика и сподвижника замечательного русского воздухоплавателя генерала Кованько. В начале войны он стал летчиком и вместе с Иосифом Башко служил в одном отряде эскадры воздушных кораблей «Илья Муромец». Из многих описанных им эпизодов мне хочется привести историю испытательного полета нового корабля типа Е. На нем впервые были установлены моторы Рено, по 225 сил каждый. В состав экипажа вошли: сам Игорь Иванович Сикорский, заводской испытатель военный летчик Алехнович, военный летчик Р. Л. Нижевский, военный летчик А. А. Кованько, сын воздухоплавателя, инженер Киреев.

27 июля 1916 года. «Взлет сделал Сикорский. Затем он передал штурвал поручику Алехновичу, а когда корабль достиг высоты в 3000 метров, Сикорский попросил меня сесть за штурвал. На высоте 3600 метров все четыре мотора сразу остановились. В этот момент мы находились над Чудским озером, в 32 верстах от аэродрома.

Инстинктивно я сразу дал рулям глубины — вниз, сохраняя минимально допустимую для планирования скорость, и тут же предложил сменить меня у штурвала, так как из трех корабельных пилотов я был самым молодым по стажу. Но Сикорский и поручик Алехнович просили меня продолжать планирование, направляя корабль прямо на Псковский аэродром. При подходе к нему корабль был на высоте в 300 метров.

Было около 12 часов дня, стоял солнечный, жаркий день. Корабль наш невероятно качало. Наметив место для спуска на небольшом, кстати сказать, аэродроме, я начал снижаться по спирали, делая очень большие крены, то есть так, как будто бы спускался на малом аппарате. Приземлился совершенно благополучно…

Спуск наш произвел, по-видимому, большое впечатление… ожидавшая внизу команда подхватила меня на руки и несла так некоторое расстояние. Затем, когда я подошел к начальнику эскадры генералу Шидловскому, он очень благодарил за благополучный спуск, спасший жизнь экипажу и создателю корабля И. И. Сикорскому.

Этим планирующим спуском с высоты 3600 метров корабль показал свои прекрасные полетные качества, и у меня осталось впечатление, что, несмотря на свои семь тонн веса, управлять им было легче, чем, скажем, малым аппаратом «вуазен»…

Причина одновременной остановки всех четырех моторов — прекращение подачи в них бензина из блоков, в верхних крышках которых отверстия для сообщения с воздухом были не то засорены, не то не досверлены до конца, точно уж не помню…»

Думаю, что не нужно быть летчиком, чтобы понять, какой трагедией мог закончится этот полет. Громадный корабль на большой высоте неожиданно превратился в планер, он не имеет возможности хоть чем-то, кроме искусства пилотирования и безусловного спокойствия экипажа, помочь себе при посадке. Прекрасный пример показали выдающиеся летчики, не допустив пагубной возни у штурвала. Одним решением довериться младшему из пилотов они вселили веру во всех, кто был на борту, вверив Нижевскому и свои жизни.

Смел был и Нижевский, глубокими разворотами на спирали терявший высоту для точного попадания на аэродром — без моторов на второй круг не уйдешь. А я переживал описанную ситуацию так, как мог переживать ее пилот, летавший на советском наследнике «Муромца» — четырехмоторном богатыре ТБ-3, детище Туполева.

Рассказанное — тоже страничка истории русской авиации и одного из гениальнейших ее конструкторов, который впоследствии подарил Америке лучшие ее самолеты и вертолеты. Я рад был этой парижской находке, как и другой — картине спасения боевых знамен летчиками Новогеоргиевской крепости — эпизоду, который вспомнился Акашеву.

Что же касается полковника-таксиста, то после революции большинство таксомоторов Парижа водили бывшие русские офицеры. Не случайно у известного русского поэта Дон Аминадо, тоже эмигранта, в одном из стихотворных творений о судьбах земляков есть такие строки: «…Если ты ненасытен и желаешь примеров, вообще вожделяешь доказательств иных, ты вглядись в эти фасы несомненных шофэров и узнай негативы колонелей былых…»

В начале 1916 года Акашева приглашает Щетинин на должность помощника директора по технической части, а к концу года его зазвал к себе Слюсаренко.

Переходы эти несложны, все на одном аэродроме, а вот знакомство с новыми конструкциями, организацией производства инженеру Акашеву интересны. Идет накопление опыта. На всех заводах к Константину Васильевичу относятся с уважением. Отменный инженер и летчик, демократичный, хотя и требовательный администратор, к людям внимателен, никакого барства. Немногие знают, что Акашев секретарь Петроградского клуба анархистов-коммунистов, близок к большевикам.

Февральскую революцию встретили на заводе как большую победу. На митинг собрались не только рабочие, пришли жители ближайших улиц. Настроение у всех праздничное. Первым поздравил собравшихся хозяин завода, сам Слюсаренко: — Мы с вами, братья, одержали великую победу!..

Акашев стоит в группе рабочих своего отделения, улыбается, слушая велеречивую речь хозяина. «Хорошо поет, где-то сядет», — произносит кто-то позади, словно читая мысли инженера.

Они еще столкнутся, когда в июле семнадцатого напуганный влиянием большевиков Слюсаренко объявил о закрытии завода. Тут же начался митинг. После нескольких выступлений слово взял Акашев: