Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

В те же самые дни, что и Федоров, выехал в Петроград Аргеев, а оттуда, уже как французский офицер, отбыл на Западный фронт.

Куда делись пушки?

Еще при Аргееве прибыл из Франции в группу Казакова тоже гатчинец, но младшего поколения, летчик Иван Павлов.

Человек из народа, по довоенному образованию агроном, физически крепкий хлопец, с Украины, Павлов еще на призывном пункте попросился в летчики, осмелившись обратиться к председателю комиссии — местному приставу. Но как только отошел от него, стоящий рядом унтер-офицер толкнул его в плечо и сквозь зубы прошипел:

— А ну, размазня хохлацкая, проваливай. Ишь, летчик нашелся! — И вытолкнул Павлова в холодные, грязные сени.

Это я прочел в отрывках из дневника Павлова, который он вел осенью 1914 года.

И все же хоть не в летчики, но в авиацию он попал — из грамотных солдат готовят в Гатчинской школе мотористов. Для начала — строевая подготовка. «Подпрапорщик Чухров обозлился, что плохо равняемся в строю. Он кричал:

— Из мужицкого паршивого тела я ремней наделаю, но вы будете у меня стоять как полагается! И тут же взводному Ковалеву:

— Чтоб мужик целый день не спал, ему нужно еще с раннего утра дать два раза в морду. В гроб загнать половину, но чтобы через неделю стояли, как я хочу!..

15 марта 1915 года. Мои занятия в классе идут успешно. Не знаю только, как выдержу эту жестокую дисциплину. От глаз Чухрова нельзя укрыться…

29 марта. Сегодня ротный командир сообщил, что я записан в группу нижних чинов, предназначенных для обучения полетам. Как я счастлив!

4 августа. Сегодня на моих глазах погиб самый дорогой для меня человек — инструктор Мельников. На щетининском гробе — «Фармане-16» — показывал нам спираль. Машина на третьем витке вошла в штопор — и так до земли… Неужели, дорогой учитель, ты захватишь в могилу и мою мечту стать крылатым человеком? Нет, чудесный человек и друг!.. Я буду бороться за то, чтобы летать лучше, чем летает птица!..» И он станет таким летчиком.

В Париж направляется миссия полковника Ульянина, в нее включают всего лишь одного летчика из нижних чинов — Ивана Павлова. «Я стану летчиком французской школы — школы самой лучшей в мире!..»

Но цель не так близка. Сначала Павлов работает на авиационных заводах «Испано-Сюиза» и А. Фармана, ездит на другие заводы. «Усиленно посещаю завод «Спад», где специально строится самолет для знаменитого Гинемера — любимого летчика Франции. Самолет с мотором в двести лошадиных сил и с пушкой, стреляющей через винт… Весь Париж без ума от воздушных побед Гинемера». Только после многочисленных напоминаний и просьб Павлов наконец-то попадает в авиационную школу в Шартре.

«….4 ноября. Сегодня я сдал все экзамены и закончил школу. Из всего состава в двести пятьдесят два человека я первым сдал на «отлично». Имею звание военного летчика и гражданского пилота-авиатора по линии международного аэроклуба… Но не в этом дело, я выделен школой для дальнейшего усовершенствования в истребительной авиации… в город По, в школу акробатики и воздушного боя, куда трудно попасть даже французским летчикам».

И сегодня, спустя три четверти века, впечатляет тогдашняя французская система подготовки истребителей-асов. В По тоже несколько школ, и мне понятна очередная запись в дневнике Павлова: «То, что я видел на аэродроме, не могла представить даже самая пылкая фантазия. Французы так чудесно кувыркаются, совершенно не обращая внимания на те опасности, которые небо таит в себе». Вот что он пройдет затем сам:

Первая школа — полеты на разных типах «блерио», отработка главных элементов: возлет-посадка, то же на «моранах».

Вторая школа — на «ньюпоре» — пилотаж.

Третья школа — акробатики и воздушного боя, а оттуда еще на месяц в школу воздушной стрельбы в Казо. С утра до вечера классы — теория стрельбы, разборка и сборка пулеметов Гочкиса, Льюиса, Кольта. Летчики стреляют на стенде, выходят в море и ведут стрельбу с быстроходных катеров. И снова в По, теперь в дивизион боевого применения.

«3 января 1917 года. Явился в По. Мне предстоит пройти классы: индивидуальной стрельбы, групповых полетов, перелетов на расстояние с посадками в группе на незнакомых аэродромах, класс по сжиганию «колбас», класс акробатики, воздушного боя… Мой инструктор — лейтенант Симон. Он непередаваемо хорошо летает. Сам тоненький, маленький, очень близорукий, почти слепой. Носит пенсне с сильными стеклами, в полет надевает еще пару очков, а поверх сделанные для него по специальному заказу пилотские очки… В таком виде он поднимается в воздух и заставляет стоящих на земле замирать в изумлении от того, что он проделывает в небе… Я его люблю больше всех и стараюсь… нащупать механику его замечательной работы. Как-то на старте, когда мы начали расспрашивать его о полете, он сказал:

— Главное, никогда не думайте, что летать трудно. Делайте все только правильно и спокойно…10 февраля. Я окончил высшую французскую школу воздушного боя и пилотажа, научился делать штопор, петлю, перевороты, стремительно атаковать противника, вести воздушный бой. Теперь я пилот-истребитель…

Я крепко чувствую свои крылья!»

Вот таким и прибыл Павлов впервые на фронт.

Личный состав в группе Казакова был самым сильным в царской армии, самолеты тоже лучшие, дисциплина поддерживалась строгая, воевали безотказно, смело — настоящие гвардейцы. «Казаков в моем представлении, — писал Павлов, — был самым крупным героем десятимиллионной царской армии. Человек с громадной силой воли, необычно храбрый, способный в воздушном бою подходить в упор к противнику и драться до тех пор, пока тот не свалится на землю — он вызывал восхищение в летной среде. За эти качества я уважал его, у него учился…» Павлов умел учиться, это он доказал в первых же воздушных боях. Одержанными победами, безупречной боевой работой он завоевал свое право на независимость. К сближению с офицерской элитой не стремился, пользовался особым доверием летчиков из солдат, механиков, мотористов. В начале осени Павлов в напряженном и красивом воздушном бою, за которым наблюдали все, кто был на аэродроме, сбил летчика сводной истребительной немецкой группы лейтенанта Шольца, тут же врезавшегося в землю.

«Минут через пятьдесят к месту катастрофы, — вспоминал Павлов, — подъехал на автомобиле Казаков. Поздравил меня с победой, крепко пожал руку… Обычно неразговорчивый, почти нелюдимый, на этот раз он заговорил:

— Когда вы ввязались с немцем в драку, я был на аэродроме и наблюдал эту замечательную картину во всех подробностях. Вы мне своим боем доставили большое удовольствие, и я очень рад за вас. Если бы я имел право, я только бы за этот один бой произвел вас в офицеры».