H2O - Яна Дубинянская

Мог бы и поразмыслить. Хотя бы о том, с чего б это вдруг ей заявляться в мой дом, да еще накануне мирового кризиса. Она же, в конце концов, замужем, и дети у нее, кажется, есть, рассказывала еще тогда, в «Колесе»… Но мне-то было все равно. Я давно разучился думать о чужих жизнях вне того сегмента, в котором они пересекаются с моей.

А ведь я не поехал бы сюда с Виктором, если б она меня не уговорила. Это к тому, если ли у них время и резервы для многоступенчатых схем.

Службист смотрел сочувственно, молча. Когда закипел чайник, встал и сообразил два кофе, такой заботливый и хозяйственный, и это за пару часов до им же предсказанной катастрофы! — вспылил Олег, но и эта вспышка вышла сонной, вялой, никакой. Взял кофе и выпил залпом, не ощутив ни температуры, ни вкуса.

— Евгений Валентинович, — негромко сказал службист.

Олег не стал поправлять.

— Вспомните, тогда по делу о салатовом мятеже проходило много народу, но по-настоящему ведь пострадали вы один. А Виктор Винниченко, Татьяна Краснова… не буду напоминать, сами знаете. Неужели вы не видите, что они вас подставляют и в этот раз? В том, что произойдет — уже происходит — в мире, снова окажетесь виновны только вы. Никто не позволит вам, как вы, похоже, надеетесь, отстроить затем на руинах свою частную жизнь и свободу в вашем понимании. Пройдемте в диспетчерскую, Олег. Хочу все-таки сориентировать вас в цифрах.

Он встал из-за стола, и Олег поднялся тоже. Черт, жалко, что это другой, не тот же самый, вот было бы хорошо, красиво. Впрочем, неважно, они там у себя внимательно читают и перечитывают архивы.

— Я уже сказал вам один раз и еще раз скажу, — выговорил негромко, без точечных акцентов. — Я не буду с вами сотрудничать, ни в какой форме. Это понятно?

Конечно же, ему было непонятно, усталому службисту, не привыкшему работать в цейтноте, по ходу, с колес. Видимо, он все же надеялся, что сработает схема. Потому и приехал один, так оно, разумеется, убедительнее, но ведь и рискованнее в разы. Потому и ломанулся напролом в направлении диспетчерской, и меньше всего ожидал, наверное, попросту получить по морде.

Коротко, резко, почти без замаха. Как били в тех местах, о которых я давно запретил себе помнить, сменив жизнь и уничтожив архивы.

Со всей силы вспышки-воспоминания. С болью в косточках.

С наслаждением.

Службист отлетел на другой конец кухни странно легко, будто мяч, и тем более неожиданной тяжестью загремел об холодильник, сметая на пол микроволновку вместе с тумбочкой и напоследок зацепившись головой об угол мойки; невероятный лязг и грохот потряс, кажется, лесную тишину на километры вокруг. Олег скорее недоуменно смотрел, как тщедушная фигура в сером костюме сползла, наконец, вниз и замерла, нелепо раскинув ноги.

Подошел, присел на корточки, тронул шею над воротником. Разумеется, живой, но все равно надо поскорее убрать его отсюда. Взять под мышки, выволочь наружу и затолкать в службистский автомобиль.

Пока не увидел, проснувшись, Женька.

Но и оставлять его здесь, во дворе базы, было тоже нельзя.

Службист уже начинал не то чтобы приходить в себя, но подавать признаки жизни, постанывать, глухо мычать. Автомобиль стоял незапертый, всеми дверцами нараспашку, ключи торчали в коробке передач термоядерного двигателя. Олег забросил вялое тело службиста поперек заднего сидения, с отвращением согнул в коленях податливые ноги, припечатал дверцей. Затем обошел машину кругом и сел за руль.

Листва хлестала по лобовому стеклу, скрежетали и с хрустом обламывались о кузов сучья и ветки. Чем дальше в лес, чем непролазнее и безвозвратнее, тем лучше. Очнувшись, он, конечно, начнет первым делом вызванивать своих, вот пускай и поплутают по чаще, а потом провозятся битый час, вызволяя автомобиль. Единственное, нельзя чересчур увлекаться, мне-то возвращаться на базу пешком…

И внезапно лес кончился. Гораздо раньше, чем Олег мог предположить. Машина с разгону выехала на голый склон, затряслась на камнях, он еле успел затормозить чуть ли не над самым обрывом. Остановил двигатель, распахнул дверцу навстречу могучему и тихому выдоху моря. Вышел наружу.

Море лежало под ногами, темное, спящее, мое. Несмотря на параллельные серебристые полосы на его спине и светящуюся цепь вокруг. Несмотря ни на что. Море дышало ночной свежестью, перекатывалось невидимой зыбью на гладкой поверхности полного штиля. Катастрофа, катаклизм — все это было попросту бесстыжее службистское вранье. Я отвечаю за свое море. Оно единственное не солжет и не предаст.

Развернулся и зашагал напрямик через лес, чавкая по грязи, прыгая через поваленные стволы и пружиня на примятых ветвях кустарника. Просека, пробитая машиной, на глазах стягивалась, распрямлялась, зарастала, словно весна латала лес на живую нитку; вскоре Олегу пришлось пробиваться сквозь будто бы и нетронутые заросли. Он уже забеспокоился, как бы не потерять направление, когда, выставив локоть перед лицом, прорвался сквозь колючие кусты обратно к базе.

Тускло светилось окно кухни, и диспетчерская тоже мерцала из-под жалюзи голубоватым светом. Странно, монитор давно должен был погрузиться в спящий режим. Женька?..

Сейчас мы с ним поговорим. Один на один. Впервые за много лет, и сразу о решающе важном, но так даже лучше. Вдвоем мы с ним придумаем, как поступить. Не может быть, чтобы мы ничего не придумали — вместе.

Уже на пороге кухни Олег обнаружил, сколько глины, листьев, травы, мелких веточек прилипло к ботинкам, черт, не тащить же в диспетчерскую. Присел на корточки, пытаясь счистить грязь; бесполезно, логичнее разуться и вымыть руки. Непривычно ступая в носках по холодному линолеуму, подошел к мойке, о которую недавно ударилась голова службиста. Вроде бы никакой крови, хоть тут, считай, повезло. Отвернул кран, намылыл черные ладони и сквозь хлесткий звук воды о жесть вдруг услышал:

— Вы дозвонились Виктору Винниче…

Пытаясь закрыть воду, скользнул намыленной рукой по головке крана, чертыхнулся, обтер ладонь полотенцем и закрутил до упора; упали последние громкие капли. Женька молчал. Потом сказал странно взрослым, низким и напряженным голосом:

— Да… Да. Меня зовут Евгений Стеблов. Все предварительные переговоры по «Аш-два-о» Виктор Алексеевич поручил вести мне. Я вас слушаю, — и после длинной паузы: — Да, устраивает. Приступайте и будьте на связи. До свидания.

Завершил звонок, выдохнул громко, облегченно, по-мальчишески. Вскинул взгляд к двери, ко мне — и вздрогнул, будто застигнутый на горячем. Мой Женька, черт. На Виктора он смотрел совсем по-другому.

Тишина висела, как мертвый маятник. Надо было сказать хоть что-то, чтобы качнуть, привести в движение, оживить. Хотя бы самую незначительную малость:

— Ты включил его мобилку?

— Нас тут все равно засекли, — колюче отозвался Женька. — И это неважно уже. Да, слушаю, вы дозвонились Виктору Винниченко.

Метнул взгляд исподлобья, прижимая мобилку к виску. Вопросительный и досадливый, неуверенный и оценивающий. Как будто срочно решал про себя, имею ли я право тут находиться и слышать; кто его знает, может, и да, — забыл спросить у своего мудрого и всезнающего шефа… Но по-любому, лучше б меня здесь не было. Однозначнее, спокойнее, легче. До чего же я его напрягаю.

— Перезвоните в понедельник. До свидания. Блин, — Женька сглотнул, вытер лоб тыльной стороной ладони. — Еще и всякие придурки лезут не по делу, только линию занимают…

Запнулся, прикусил язык, как если бы сболтнул лишнее в присутствии неизвестно кого. Олег прошел наконец в диспетчерскую, мимо сына, мимо его затравленно-ожесточенного взгляда. Сел за компьютер. Монитор светился, мышка была теплее воздуха, ладонь легла поверх свежих отпечатков Женькиных пальцев. Что он здесь делал? С кем он говорил — по делу, и по какому? И ведь не скажет, если я спрошу просто и прямо. Не дали ему четких указаний на предмет того, можно ли мне говорить… если однозначно не запретили.

Моему сыну. Черт, черт.

Колебались кривые данных с комбинатов, подплескивая все ближе к красной черте, словно волны к ватерлинии. Но пока вроде бы не зашкаливало. На всякий случай отрегулировал уровни, разослал команду по вееру. Хотелось бы знать, что будет, если. Очень хотелось бы точно это знать.

— А Виктор тебе не звонил? — бросил негромко, не оборачиваясь от монитора.

— Нет, — сказал Женька, и в его голосе, кажется, дрогнул вызов. — Он и не должен звонить. Я справляюсь сам.

С чем он, черт возьми, справляется?!

Развернулся в кресле. В конце концов, так дальше нельзя:

— Женька…

— Что? — кратко, независимо.

— Тебе не кажется, что нам было бы правильно поговорить?

Мальчик вскинул глаза, явно прикусил дерзость на кончике языка. Сглотнул, прокатив кадык по тонкой шее: