H2O - Яна Дубинянская

— Кофе не угостите?

Смешная несообразность: обычно они предлагают и угощают сами. Что ж, все правильно, он на моей территории, здесь и наливаю, и распоряжаюсь я. По крайней мере, пускай ему кажется, будто я так думаю.

— Растворимый, очень плохой. Другого нет, извините.

— Мне все равно. Чуть не заснул за рулем, — службист интеллигентно зевнул, почти не открывая рта. — А нам с вами надо срочно и серьезно поговорить.

— Я догадался.

Им всегда нужно срочно и серьезно. Хорошо, послушаю.

— Мы здесь одни?

Не может быть, чтобы они не знали про Женьку. А впрочем, все может быть, не надо преувеличивать их возможности и ресурсы. Если снаружи создалось впечатление, будто Женька уехал с Виктором, пускай так и будет.

— Одни. Можете говорить свободно.

Позволил себе чуть более иронии, чем следовало бы. Службист уловил, но не улыбнулся, устало перевел дыхание, потянулся за чашкой. Отпил, обжегшись, и заговорил:

— Вы хороший специалист, Олег Валентинович. Быстро вам удалось наладить систему…

— Вы постарались?

— Мы, не мы — теперь уже не столь важно. Важно, что вы сейчас единственный человек, который может реально на что-то повлиять.

Вот оно что. Все правильно, за исключением не самоуверенной даже, а безмерно наивной ставки на свою способность повлиять на меня.

— Речь уже не идет о чьих-либо государственных или корпоративных интересах, речь идет о катастрофе, — сказал службист. Привстал, поставив на стол недопитую чашку. — Было бы неплохо, с вашего позволения, пройти в диспетчерскую.

— С моего позволения, здесь тоже неплохо. Пейте кофе.

Службист покорно плюхнулся на место. Оригинально; Олег с удивлением приподнял брови. Мне демонстрируют мою значимость? Или на полном серьезе признают расстановку сил в мою пользу?

Катастрофа. До чего же они любят подобные слова.

— Хорошо. Я введу вас в курс дела, Олег Валентинович, и решайте сами, стоит ли вам что-либо предпринимать. О проекте «Аш-два-о» вы, вероятно, уже осведомлены непосредственно от Виктора Винниченко. И знаете, наверное, почему он был вынужден действовать гораздо стремительнее и с куда большим риском, чем планировал изначально. Но ни вы, ни сам Винниченко до сих пор не в курсе, чего эта спешка в результате стоила.

Олег усмехнулся:

— Ну вы-то, разумеется, в курсе всего.

— Давайте без вашего сарказма. Я очень устал. Так вот. Еще на этапе испытательных дублей по «аш-два-о» ученые, обеспечивавшие высокотехнологичную часть проекта, отмечали побочные явления, далеко не все из которых они могли пояснить и предвидеть. Причем явления достаточно широкой амплитуды, — он очертил круг вытянутой рукой. — Вы и сами, наверное, часто сталкивались с необъяснимым, с тех пор как поселились здесь, правда?

Кивнул; отчего бы не кивнуть.

— Все это, конечно, учитывалось и даже входило в социальный сегмент проекта. Знаете, для внедрения радикальных перемен необходим определенный уровень смятения в обществе, подспудной готовности ко всему. Но такими вещами не шутят, Олег. Их перепроверяют десятки раз, прежде чем решиться на малейший реальный шаг. А ваш друг рванул с места в карьер, дернул за кольцо, взорвал, как гранату, эту весну…

Службист обернулся к окну, потянул ноздрями пряный ночной воздух. Затем привстал и наглухо закрыл створку:

— Дует. Видите ли, ученые, которые работали здесь, на базе, ушли вовсе не потому, что мы их попросили, — у вас же наверняка сложилось такое впечатление? Нет, просто они примерно представляли, чем все это может кончиться, и не желали разделять ответственность… Вы хотите что-то возразить?

— Да. Напрасно вы называете Виктора Винниченко моим другом.

Олег допил кофе, отодвинул чашку. Возражений, естественно, эта речь вызывала в разы больше: такая ватно-обволакивающая, многословная, внешне будто бы и убедительная — но более чем спорная в самой своей основе, в логическом костяке. Ничего, пока помолчу.

— Мне было бы легче говорить с вами в диспетчерской, на примере конкретных данных с комбинатов. Но если вы по-прежнему против, можно и так, абстрактно, на пальцах. Это море, Олег. Самая мощная и непредсказуемая из всех стихий на Земле. И сейчас — повторяю, я предпочел бы оперировать конкретными цифрами — счет идет если еще не на минуты, то уже на часы.

— И что будет? Потоп, землетрясение, цунами?

— Все будет, и это в том числе. На данный момент ситуация такова, что человечеству грозит комплексная катастрофа: и стихийная, и экологическая, и социально-экономическая, и гуманитарная… Не думайте, что я предлагаю вам выступить спасителем мира — это уже в принципе невозможно. Но вы можете смягчить ее масштаб. Свести его хотя бы до размеров девятнадцатого года.

— И каким образом?

Спросил из чистого интереса, равнодушно, любопытствуя. «Хотя бы» — это хорошо, самый сильный момент из всего сказанного, я оценил.

— Остановите комбинаты. Вы же можете, Олег. Одним нажатием кнопки.

Наверное, мне должно быть смешно, подумал он. Насколько все совпадает и повторяется, настолько же они по-прежнему, при всем своем самомнении и силе, недалекие и невезучие. Им стоило только подождать, не совершать резких движений, и я сделал бы это сам — именно то, чего они от меня и хотели. Сам, собственными руками, сознавая к тому же свой выбор достойным и свободным. Видимо, поэтому мне и не смешно. Темно, тоскливо, муторно и хочется спать.

— Пару вопросов, — тускло, устало сказал Олег.

— Я вас слушаю. Постараюсь ответить.

— Если вы их увезли отсюда, этих ученых, если они вам рассказали о будущей катастрофе, — зевнул, не прикрывая рта, — почему они и не остановили напоследок комбинаты? С вашего благословения и с вашей же помощью. А только убили диспетчерскую систему. Что-то не вижу логики. Почему?

Службист поморщился, вздохнул:

— Вы сейчас попрекаете меня неточностями и издержками нашей работы, не больше. Мне и без вас придется писать в центр записку с разъяснениями, как именно развивались события и почему не удалось реализовать самый логичный, как вы говорите, сценарий. Вот и вам зачем-то понадобились детали… а смысл?

— Хорошо, пускай это не мои проблемы. Спрошу о себе лично. Ваши люди работали со мной там, в столице, обыскали мой ноутбук, взяли мне обратный билет, я зачем-то был нужен вам здесь. Вы планировали эту встречу — еще тогда. Скажете, нет?

— Конечно, нет. Вы не представляете, Олег, в каком цейтноте, с каких колес приходится сейчас работать. Ни о каких многоступенчатых схемах не может быть и речи, к сожалению. Разумеется, мы вас вели, не упускали из виду, держали про запас…

— И за что такая честь?

— Но это же очевидно. Поставьте еще кофе, пожалуйста. Как только вы поселились в том же регионе, где развернул свой проект Виктор Винниченко, стало ясно, что рано или поздно все замкнется на вас. Так происходит всегда. В решающие, поворотные моменты непременно всплывают на поверхность старые связи, старые дружбы, старые долги. Именно поэтому в нашем ведомстве не принято уничтожать архивы.

— Не знаю, как там у вас. Лично я свои уничтожил.

— Да, конечно. Просто жить, спокойно распоряжаться собственной жизнью и только ею, такая вот свобода. Правильно?

Олег сглотнул, побарабанил пальцами по столу:

— Все-то вы обо мне знаете.

Службист пожал плечами:

— У нас хороший информатор в этом регионе. То, о чем я говорил: старые связи самые надежные, мы с ней работаем еще с девятнадцатого года. Разумная женщина, она и тогда пыталась вас спасти.

— Неправда.

Выговорилось коротко и глухо, само собой, рефлексом сужающегося от боли зрачка, дергающейся ноги под резиновым молотком. Неправда! — и в ту же секунду осознал во всей безвариантной полноте: конечно, правда, ну разумеется, иначе и быть не могло, я должен был догадаться. Да, собственно, и догадался почти, как только начал получать ее письма, как только мы встретились в «Колесе», и смеялись, и было так хорошо. Но не уловил тревожного сигнала, отмахнулся: мало ли кто может попасться на пути, зато теперь есть кому забрать птенцов из пустого дома…

Я так и не начал придавать ей значение — даже когда она взяла да и возникла в моей жизни, на моем пороге, без слов, без объяснений, просто как часть внезапной весны. Да, с ней было легко и весело; но стоило мне сесть за клавиатуру чужой и временной машины, как чужая временная женщина вообще забылась, перестала если не существовать, то иметь отношение ко мне.

Мог бы и поразмыслить. Хотя бы о том, с чего б это вдруг ей заявляться в мой дом, да еще накануне мирового кризиса. Она же, в конце концов, замужем, и дети у нее, кажется, есть, рассказывала еще тогда, в «Колесе»… Но мне-то было все равно. Я давно разучился думать о чужих жизнях вне того сегмента, в котором они пересекаются с моей.