Мне отмщение - Ксения Медведевич

   - Куда ж ты нас сунуть хочешь, о сын греха? - опершись локтем о воротную створу, зевнул ханетта.

   И почесал в распахнутом вороте длинной рубахи, искоса поглядывая на угрожающе молчащую, ощетинившуюся остриями пик бедуинскую свору.

   - А вот в пристроечку на соседнем дворе, о сын достойнейших родителей! - расплылся в льстивой улыбке Маруф.

   И тихо-тихо добавил - в том числе и нарисовавшемуся за спиной ханетты здоровенному тюрку с круглым, как дыня, лицом:

   - Вас от силы дюжина, а их сорок рыл. Отъявленные головорезы, отъявленные, да покарает их Всевышний. Прошу прощения за беспокойство, но нам в городе беспорядки не нужны...

   Со двора крикнули:

   - Чево там, Абдулла?..

   Ханетта расслабленно отозвался:

   - Да толпа народу еще подогналась, говорят, надо потесниться...

   И, еще раз зевнув, сказал Маруфу:

   - СтаршОй отошел, а без него ответа дать не можем... Начальник - он, сам понимаешь...

   Староста закивал, но закивал с облегчением: разумно сказано - разумно сделано. На рожон солдатики не полезут, зачем им, у них поручение важное, вроде как кого-то они везут, то ли пленника знатного, то ли еще кого, впрочем, люди говорили, что вроде как сумеречника. Ну и пусть их, лишь бы бедуины в драку не перли..

   Но они поперли.

   - Эй ты, ханетта!

   Так.

   За спиной Маруфа затопотал верблюд.

   Староста сгорбился, когда его обдало пылью и жарким смрадом огромной скотины. Боязливо, на манер ящерицы, Маруф поглядел через плечо и вверх.

   Бедуинский главарь носил щегольский тюрбан со свисающим чуть ли не до пояса концом. Одной рукой он поигрывал пикой, другой - в массивных перстнях-печатках - перебирал складки тюрбанного хвоста. И щурил густо накрашенные глаза - у разбойников пустыни в последнее время прям поветрие какое-то началось, тюрбаны ниже пояса отпускать и глаза сурьмить.

   - Выметайтесь, - оскалил молодые белые зубы главарь. - Не то весь здешний квартал будет должен нам за воду.

   У Маруфа подогнулись коленки.

   Ханетта вдруг дернулся в сторону - мимо уха у него что-то свистнуло и брякнулось о землю прямо перед туфлями старосты. В некотором ошалении Маруф понял, что это обглоданная кость куриной ноги.

   - Кто-кто будет должен за воду?

   Хороший ашшари и непривычный звякающий голос так странно не сочетались между собой, что Маруф заморгал - так щуришься и отводишь взгляд, чтоб не смотреть на красное пятно в больном глазу калеки.

   Отодвинув ханетту, в ворота, вихляясь и жуя на ходу, засунулся сумеречник. Все-таки они везли сумеречника.

   Каким-то тайным чувством Маруф вдруг понял, что ханетта и тюрок резко смылись.

   Сумеречник развязно привалился плечом к воротной створке - словно боялся упасть без опоры. Худющее тело торчало даже сквозь просторную рубашку - еще чуть-чуть, и ветром сдует. Возможно, от полета сумеречника удерживал лишь длинный меч в битых ножнах - оружие самийа нагло держал за ремни перевязи, едва не волоча по земле. Морщась и щурясь, он любопытно шевелил ушами и грыз хрящик второй куриной ноги.

   - Так что там про воду? Что там мы кому должны? - сдвинув, словно леденец, кость в угол рта, снова поинтересовался сумеречник.

   - Пошел отсюда, тварь ушастая, - брезгливо отозвался с высоты верблюда бедуин. - Не такой уж ты ценный подарок, чтоб на ашшарита рот разевать. Пшел прочь и позови хозяев.

   Худая лапка подвинула Маруфа в сторону. Тот отъехал, как занавеска, и на манер занавески, чуть колыхась на ветру, затих.

   На притоптанную туфлями землю брякнулась еще одна кость.

   - Прыгай, - звякнул сумеречный голос.

   Косточка белела на рыхлом песке.

   - Че-вооо?!

   - Прыгай за костью. Она очень дорогая.

   - Че-во?! Да я...

   - Прыгай за костью. Она стоит воды для целого квартала - и никчемных жизней твоих спутников. А если ты полаешь над ней собакой, я не убью и тебя.

   - Ах ты кафирская...

   Про кафирскую морду Маруф не дослушал, ибо тем же чувством трепаной занавески уловил смертоносное колыхание воздуха. И рыбкой нырнул под ограду.

   ...Конь с волочащимся в стремени, еще орущим телом грузно прогрохотал мимо. Марваз быстро прихлопнул ладонью к стене обоих сумеречников - слух его не подвел, через мгновение в переулок, колыхая меховым горбом, ворвался верблюд.

   Каид, оба сумеречника и носильщики-ханьцы распластались вдоль саманной стены. Ханьцы тоненько поскуливали, но не выпускали из рук концы поручней, к которым крепились ремни носилок - хотя деревянный ящик с зеркалом крепко стоял на земле. Хорошо, что предусмотрительные косоглазые напихали в него сушеной травы и прочей бумаги. А он, Марваз, еще думал: чего этой железяке сделается... а вот же ж, чуть конем не прокатило вниз по улице!

   Если слух не обманывал каида - хотя с чего бы? - месиво, из которого вылетали кони под пустым седлом, орущие перекошенные люди и пуганые верблюды, крутилось аккурат перед воротами их дома. Вопли неслись с площаденки перед Старым кладбищем.

   Верблюд, пыхтя, топоча и постепенно замедляясь, надвигался на них, занимая бочинами весь переулок. Марваз втянул в себя воздух и привстал на цыпочки - еще ноги отдавит. Рыже-серый длинный мех болтался под изгибом шеи, с вислых губ капала слюна.

   Каида мазнуло через всю грудь, и даже на лице осталось что-то влажное. Верблюд, раскачиваясь, утопал вниз, а один из ханьцев вдруг перегнулся пополам в приступе рвоты. Сумеречники одинаково чирикнули и присвистнули.

   Марваз понял, почему седло на верблюде так странно выглядит: в нем еще сидела часть... тела. Непонятно, как держатся эти ноги, заметил про себя каид, и половина трупа, словно дождавшись его мыслей, сползла и влажно шлепнулась о стену дома и в пыль. Верблюд, похоже, ничего не заметил и продолжил вышагивать дальше.

   Ханьца бурно тошнило. Марваз вытер со щеки темную вязкую кровь.

   Дикие крики медленно гасли. Но кто-то продолжал орать - как заведенный, на одной ноте.

   Осторожно переступая ногами, прижимаясь спиной к стене, каид почти съехал вниз по улице. Глубоко вздохнул и выглянул на остывающую площадь из-за съехавшего угла ограды - ветвистый карагач продавил мягкую толстую глину. Будет за что ухватиться, если придется прыгать вверх - корявые серые ветви торчали почти на высоте его подбородка.

   Выглянув на площадь, Марваз понял, что карагач ни при чем - ограда съехала, потому что в нее всей тушей впечатался верблюд. Животное лежало, странно подогнув ноги и присыпанное землей, в какой-то странной борозде - словно его сдуло и протащило, а потом со всей дури шмякнуло в стену.