Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

ни стало выжить князя Горчакова из министерства. Ланского они хотели заменить или Бутковым, или тогдашним петербургским генерал-губернатором Игнатьевым; Сухозанета они хотели заменить графом Эдуардом Барановым, а Ковалевского — или бароном Модестом Корфом, или Алексеем Ираклиевичем Левшиным.

Великий князь со своей стороны хотел заменить Ланского — Николаем Алексеевичем Милютиным; Сухозанета — генералом Милютиным (что вскоре и сбылось, когда умер князь Михаил Дмитриевич Горчаков и Сухозанет заступил его место); Княжевича — Рейтерном; Ковалевского — Головниным; Панина — или генерал-аудитором Морского министерства Павлом Николаевичем Глебовым, или статс-секретарем князем Оболенским; наконец, князя Горчакова — князем Алексеем Борисовичем Лобановым, а Министерство государственных имуществ хотел упразднить и через то вытеснить Муравьева из Совета министров и из Комитета министров. Он хотел также согнать с места князя Василия Андреевича Долгорукова, но я не мог узнать, кем он хотел его заменить.

Ни та ни другая сторона не одержала в апреле 1861 года полной победы. За исключением Ланского, бездарность и тупоумие коего казались уж чересчур невыносимыми, и Ковалевского, который сам чувствовал свою несостоятельность и просился на покой, прочие министры еще все остались на местах. Место Ланского стародуры не допустили занять Милютину, коего удостаивали особенной своей ненависти за энергичное участие, принятое им в упразднении крепостного состояния, а Головнина не допустили до Министерства просвещения потому, что боялись его ума и энергии и ненавидели в нем ближайшего и главного советника великого князя. Но и великий князь со своей стороны не допустил до министерства ни Буткова, ни Игнатьева, ни Корфа, ни Левшина. Сошлись на половинных мерах и на взаимных уступках: министром внутренних дел назначен был Валуев, а министром просвещения — граф Путятин. Тимашев до такой степени рассердился на неполный свой успех, что оставил свое место, зная, что не много времени пройдет, как он опять стародурам понадобится, — и не ошибся. Его место заступил хитрый, но бездарный и пустой граф Петр Андреевич Шувалов.

Ненавистный великому князю, Муравьев усидел на министерстве, и стародуры успели под рукою внушить великой княгине Александре Иосифовне, что будто жизни великого князя угрожает мщение озлобленных крепостников. Великая княгиня, нежно любящая своего мужа, уверила великого князя, через посредство их лейб-медика Ивана Самуиловича Гауровица, будто здоровье его сильно расстроено, и под этим предлогом увезла мужа в Германию и на остров Вайт. Возрадовались стародуры и Муравьев с ними: великий князь уехал!

Радость их была непродолжительной. Граф Путятин в короткое время с благословения и по советам митрополита Филарета столь много успел накуролесить, что в университетах петербургском и московском вспыхнуло весьма понятное неудовольствие. В Москве скверные действия обер-полицмейстера графа Крейца и полицмейстера Сечинского, которым потакала бабья слабость генерал-губернатора Тучкова, а в Петербурге глупые и безрассудные действия генерал-губернатора Игнатьева и начальника шпионов графа Шувалова дали событиям вид гораздо более серьезный, чем они были в сущности. Государь, возвратясь из Крыма в Петербург, пригласил Константина Николаевича, жившего на острове Вайт, возвратиться в Россию; тут бразды правления внутренними делами совершенно перешли к великому князю и оставались в его руках до отъезда его в Варшаву в июне 1862 года. Первыми действиями великого князя были: заменение графа Путятина — Головниным; Княжевича — Рейтерном; Игнатьева — князем Суворовым; графа Шувалова — Потаповым и изгнание Муравьева из министерства. Само собой разумеется, что ему настрочили великолепнейший рескрипт, как всем увольняемым министрам, где благодарили его за услуги, им не оказанные, и сожалели о расстройстве его здоровья, по-медвежьему дебелого. Подобные рескрипты никого не обманывают, но лишь только делают государя смешным!

Увольнение Муравьева с министерства и с управления уделами и Межевым корпусом последовало при одобрении и общей радости всех порядочных людей в России, зато царская дворня поникла носами. Считаем не лишним привести здесь несколько фактов о действиях Муравьева.

Когда разбой откупщиков понудил значительное число сел и деревень учреждать общества трезвости — эти явные признаки нравственной зрелости народа русского, — тогда Муравьев, верный своей системе, был в числе лиц, объявивших наижесточайшую войну обществам трезвости. Вместо того чтобы радоваться проявлению этого благородного чувства у казенных крестьян, участь коих была вверена ему правительством, он явился ярым защитником откупщиков, содействовал им в грабеже, запрещал и гнал общества трезвости…

Мало этого: в 1859 году Муравьев решился на меру, которая доселе употребляема была лишь в Турции и в одной из областей, Австрии принадлежащих, а именно в Венеции. Он решился забирать со вверенных ему государственных крестьян часть податей за следующий год. Не довольствуясь этим правительственным грабежом, он не поколебался опозорить имя царское, испросив у государя позволение объявить высочайшее благоволение своим сотрудникам в деле грабежа, то есть председателям палат государственных имуществ…

При поднесении к подписи государя в сентябре 1858 года нового устава о Лесном ведомстве Муравьев включил в оный следующее распоряжение: офицеры Лесного ведомства в случае неисправности по службе или неблагонадежности переименовываются в гражданские чины! Муравьев, невзирая на весь ум свой, никогда не отличался тонкостью нравственного чувства, а тут еще присоединилось тлетворное влияние высшего административного круга петербургского, влияние царской дворни, и оба влияния эти подвинули Муравьева совершить эту исполинскую нелепость, удивившую даже русскую чиновную орду, которая привыкла ничему не удивляться!

До 1860 года при открытии золотых приисков для упрочения за собой права отвода местности должно было обращаться исключительно в Министерство финансов, но Муравьев нашел средство запустить свою жадную лапу в эту доходную статью, и с 1860 года места приисков отводятся не иначе как с разрешения министра государственных имуществ…

До какой степени Муравьев потворствовал своим чиновникам в грабеже крестьян, можно видеть из статей о притеснениях, в Архангельской губернии совершаемых, статей, помещенных в «Колоколе» 1860 года{113}.

Из «Самарских губернских ведомостей» видно было, что Муравьев не позволил некоторым казенным крестьянам Самарской губернии переселиться в Сибирь для поступления в Амурские казаки. Где же тут улучшение быта?.. Просто татарское бесправие и более ничего!..

Из этого краткого жизнеописательного очерка можно видеть свойства Муравьева: ум замечательный, трудолюбие, имеющее подспорьем железное здоровье, энергия, предприимчивость, но вместе с тем лукавство, себялюбие непомерное, жестокость, способная дойти до свирепости, корыстолюбие алчное, ненасытное, полная и безграничная безразборчивость в достижении своих целей, как властолюбивых, так и денежных.

Если бы Муравьев жил в государстве, имеющем устройство разумное, на законах основанное, в государстве, где существовали бы полная гласность и Дума выборных людей для поверки действий чиновников и для наблюдения за исполнением законов, там его пороки не имели бы возможности разыграться, а его качества, его высокие умственные способности, трудолюбие, предприимчивость и энергия