Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

порядке совершения записей на увольнение помещиками крестьян своих, отдельно и с землей, для поступления в государственные крестьяне. Разнесся слух, что поступил в продажу указ о вольности: толпы народа осадили книжную лавку; каждый хотел получить экземпляр указа.

Правительство перепугалось (известно, что русское правительство одно из самых трусливых в мире), и 3 января 1857 года одиннадцать лиц приглашены были в кабинет государя, объявившего им, что надобно немедленно приступить к принятию мер для уничтожения крепостного состояния. Эти лица были: князь Орлов, о коем мы упоминали выше; граф Блудов, человек умный, отлично образованный, добрый душой, высокого бескорыстия, искренно желавший уничтожения крепостного состояния; старый граф Адлерберг, князь Василий Андреевич Долгоруков, оба пустейшие и бездарнейшие из числа наших государственных балбесов, оба закоренелые стародуры; князь Павел Павлович Гагарин, человек умный и отменно способный, но злой и мстительный; Ланской, человек тупоумный, бездарный, беспутный, который подписывал бумаги, не читая их, придворный холоп, на все готовый, чтобы угодить двору, алкавший министерского звания, чтобы только избавиться от докук своих заимодавцев, призванный в министерство вследствие данного им Орлову обещания не освобождать крестьян, но когда увидал перемену мыслей в государе, то и сам, к счастью, переменил свое направление и содействовал освобождению крестьян, но точно так же, как при Иоанне Грозном стал бы кипятить воду в котлах для мучений на Красной площади: ему все было равно, лишь бы только самому вести жизнь роскошную; барон Модест Андреевич Корф, человек образованный, но защитник всех старых злоупотреблений и старого порядка вещей, под сенью коего он совершил свою карьеру, человек, даже в искательном и низкопоклонном петербургском придворном мире умевший удивлять всех своей искательностью и низкопоклонством своим; Муравьев, Герой нашего рассказа; Чевкин, человек, обладающий обширными познаниями, одаренный умом замечательным, способностями несомненными, трудолюбием редким, но вместе с тем и характером самым несчастным: вечно в ссоре со всеми, с начальниками, с товарищами, с подчиненными, с лицами, имеющими к нему отношение по делам, — одним словом, самый умный еж во всей всероссийской империи; Брок, по своим способностям, своей любви к прогрессу и своему бескорыстию достойный быть Адлербергом; в апреле 1858 года место его в министерстве и в Главном комитете заступил Княжевич, старый и опытный чиновник, превосходно знавший рутину управления, человек не государственный, но весьма хитрый; в течение сорокалетней службы нажив себе значительное состояние, он видел, что времена изменились, что возникла эта гласность «проклятая» (как выражаются в канцеляриях), вступил в министерство с намерением вести себя образованным образом, но старая привычка взяла свое: не устоял сам против искушений, не успел обуздать и племянников своих и пал в конце 1861 года; наконец, Ростовцев{111}, человек весьма хитрый и весьма ловкий, добрый душой, но без всяких убеждений, без всяких политических понятий, стремящийся к власти, усердно старавшийся угождать всем и каждому направо и налево. Правителем дел этого комитета, названного Главным комитетом по крестьянскому делу, назначен был, к сожалению, по вредному совету князя Орлова, государственный секретарь Бутков, чиновник весьма деятельный в своей чиновничьей сфере, ума хитрого и весьма пронырливого, но ограниченного; пустой, мелочный, но рьяный стародур, Алкивиад бюрократии и Ловелас непотребных мест.

Комитет назначил из среды своей комиссию для составления общего проекта; членами комиссии были: князь Гагарин, барон Корф и Ростовцев. Каждый из них подал отдельное мнение: князь Гагарин полагал полезным отложить освобождение крестьян на 25 лет (ему самому тогда было уже 70 лет от роду), барон Корф советовал предоставить вопрос этот дворянству, как то было в Остзейских губерниях, а Ростовцев находил в то время, что ничего не может быть лучше закона 1803 года о свободных хлебопашцах и закона 1842 года об обязанных крестьянах, то есть косвенным путем сходился в то время с мнением князя Гагарина. Комитет постановил, что упразднение крепостного состояния должно быть разделено на три периода: приготовительный, переходный и понудительный, не определив, впрочем, сроков каждому периоду. На мнении Комитета государь уже подписал: «Быть по сему», и Бутков, шатаясь по непотребным местам, потирал себе руки от восторга, шепча на ухо: «Мы снова схоронили крепостной вопрос!» Барон Корф в конце 1857 года по собственному желанию вышел из Комитета, а царская дворня ввела в Комитет своего советника и руководителя графа Панина, величайшего стародура, одаренного даром слова и умением красноречиво защищать мнения бессмысленные и вредные. Стародуры, однако, не разочли одного обстоятельства, а именно: что в Панине до такой степени преобладает чувство придворного холопства, что он всегда будет стараться угождать государю и властвующим любимцам. Поэтому стародуры и оказались весьма недовольными действиями Панина, когда по смерти Ростовцева в феврале 1860 года ему поручено было председательствовать в другом комитете, также учрежденном по вопросу об уничтожении крепостного состояния и составленном из людей образованных и просвещенных, избранных правительством между чиновниками и между помещиками.

Между тем возвратился из-за границы в конце 1857 года великий князь Константин Николаевич и убедил государя решительно приступить к упразднению крепостного состояния. Государь в этот год два раза ездил за границу; разговаривал с разными лицами, и почти все убедительно советовали ему отменить крепостное состояние. Между тем Комитет продолжал переливать из пустого в порожнее, и на одном из докладов его, посланных к государю за границу, император собственноручно написал: «Я вижу, как дело это сложно и трудно, но требую от вашего комитета решительного заключения и не хочу, чтобы он под разными предлогами откладывал его в долгий ящик. Гакстгаузен угадал мое настоящее мнение; надобно, чтобы дело это началось сверху, иначе оно начнется снизу». Слова «под разными предлогами» были три раза подчеркнуты рукой самого государя, который в августе назначил членом Комитета великого князя Константина Николаевича и тем значительно подвинул вопрос.

Муравьев, вступив в управление государственными имуществами, употребил лето и начало осени на поездку по России, уверял дворянство, что правительство не думает об отмене крепостного состояния. По возвращении своем в Петербург в октябре месяце 1857 года он представил записку, в коей утверждал, что, вследствие будто бы сделанных им на местах наблюдений будто бы практических, дело это, хотя в сущности полезное, преждевременно и что настоящее положение следует продлить еще на многие годы. Два месяца спустя, в декабре, когда уже последовали рескрипты дворянству петербургскому, высокопревосходительный хамелеон в полном заседании Главного комитета с этим видом глубокого убеждения, который он так искусно умеет на себя принимать, воскликнул: «Господа, через десять лет мы будем краснеть при мысли, что имели крепостных людей!»

Когда вышли рескрипты многим губерниям на учреждение губернских комитетов, стародуры